Платонизм

1. Почему Галилея можно назвать платоником? (Что в идеях было рациональным, а что иррациональным)

       платоники – последователи Платона

Платон – идеалист; идеи – источники всей физической реальности: всё есть определённая комбинация идей

Лично я понял, что Галилей обратился к Платону, чтобы опровергнуть аристотелевскую модель мира, аристотелевскую физику.

Рациональность идей Платона и Галилея - в том, что они признавали возможность объяснить природу с помощью математики и геометрии. 

Иррациональность - вера в божественную силу человеческого ума

В чистом смысле слова - верно, Галилей развивал только идею математизма, которую в античности поддерживал Платон.

Фактически, Галилей создал свою физику, основываясь на принципах Платона.

платонизм в широком смысле - вера в идеи.

В этом смысле, вся деятельность Галилея до основания платоническая через нее проходит одна идея - идея силы разума, который должен работать без искусственных ограничений.

Организация семинара:

       Не нужно выходить всем

       Ничего не читать

       Презентация (либо некий вспомогательный материал)

       Если делим вопрос, каждая часть должна быть логически закончена

       На 1 вопрос – 10 минут

       Проверка после ответов

       В каждой группе выбрать человека, который должен знать ответы на все вопросы

Платонизм

Платонизм, идеалистическое направление в философии, исходящее из учения Платона. Основное содержание П. — теория идей. Идея понимается в П. как предельно обобщённое жизненно функционирующее логическое понятие, содержащее в себе принцип и метод осмысления каждой вещи, обладающее художественной структурой и являющееся специфической субстанцией. Материя для П. есть отражение и истечение идеи.

можно отметить борьбу Галилея против авторитетов

и традиции, в частности традиции Аристотеля, иначе говоря, про-

тив научно-философской традиции, которую поддерживала цер-

ковь и в соответствии с которой шло обучение в университетах.

Они подчеркивают роль наблюдения и эксперимента в новой нау-

ке о природе9. Разумеется, совершенно верно, что наблюдение и

экспериментирование составляют одну из характерных черт науки

Нового времени, что в трудах Галилея встречается бесчисленное

множество призывов к наблюдению и эксперименту и горькая

ирония в адрес людей, которые не верят свидетельствам глаз

своих, так как то, что они видят, противоречит учениям авторите-

тов, или, что еще хуже, отказываются смотреть (как Кремопини)

в телескоп Галилея из боязни увидеть нечто, противоречащее их

теориям и традиционным верованиям. Именно созданием телеско-

па и использованием его для тщательного наблюдения Луны и

планет, в результате чего были открыты спутники Юпитера, Га-

лилей нанес смертельный удар традиционной в его время астро-

номии и космологии.

Однако не следует забывать, что наблюдение или опыт в смыс-

ле спонтанного опыта здравого смысла не игрили преимуществен-

ной роли — а если такое и случалось, то это была негативная роль

некоторого препятствия — в основании науки Нового времени 10.

Физика Аристотеля, а еще больше физика парижских номина-

листов Буридана и Николая Орема была, согласно Таннери и Дю-

гему, более близка к опыту здравого смысла, чем физика Галилея

и Декарта11. Не ≪опыт≫, а ≪экспериментирование≫ сыграло — но

только позже, — существенно положительную роль. Эксперимен-

тирование состоит в методическом задавании вопросов природе;

это задавание вопросов предполагает и включает в себя некоторый

язык, на котором формулируются вопросы, а также некоторый

словарь, позволяющий нам читать и интерпретировать ответы.

Я не собираюсь приводить здесь соображения о причинах, выз-

вавших духовную революцию XVI в. В нашем случае достаточно

описать, охарактеризовать духовную или интеллектуальную уста-

новку новой науки двумя взаимосвязанными чертами, а именно:

1) разрушение Космоса и, как следствие, исчезновение из науки

всех основанных на этом понятии 14 рассуждений: 2) геометриза-

ция пространства, т. е. замена однородного и абстрактного про-

странства евклидовой геометрии концепцией качественно диффе-

ренцированного и конкретного пространства предгалилеевой фи-

зики. Резюмируя эти две характеристики, можно выразить их

следующим образом: математизация (геометрпзация) природы и,

следовательно, математизация (геометризация) науки.

Известно, что, согласно Галилею, языком, на котором мы должны

обращаться к природе и получать ее ответы, являются кривые,

круги и треугольники — математический или, точнее, геометриче-

cRuu язык (а не язык здравого смысла или чистых символов).

Следовательно, задача, стоявшая перед основоположниками

новой пауки, в том числе и перед Галилеем, состояла не в том,

чтобы критиковать и громить определенные ошибочные теории с

целью их исправления или замены лучшими теориями. Им пред-

стояло сделать нечто совершенно другое, а именно: разрушить

один мир и заменить его другим. Необходимо было реформировать

структуры самого нашего разума, заново сформулировать и пере-

смотреть его понятия, представить бытие новым способом, выра-

ботать повое понятие познания, новое понятие пауки — и даже

заменить представляющуюся столь естественной точку зрения

здравого смысла другой, в корне от него отличной !7.

Повторяю: мы так свыклись с математической наукой, мате-

матической физикой, что нам больше не кажется странным рас-

смотрение бытия с математической точки зрения, но кажется

странным парадоксальное дерзновение Галилея, заявившего, что

книга природы написана математическими знаками56. Нам все

это представляется само собой разумеющимся, по совсем иначе

обстояло дело для современников Галилея. Следовательно, истин-

ным предметом ≪Диалога о двух главнейших системах мира≫ в

гораздо большей степени является противоположность между

правомерностью математической науки, математического объясне-

ния природы и ее нематематическим истолкованием со стороны

здравого смысла и аристотелевской физики, чем противополож-

ность между двумя астрономическими системами.

≪Хорошо известно, — продолялаот

Маццопп, —- что Платон верил в особенную пригодность матема-

тика для физических исследований и потому неоднократно к ней

142

прибегал при объяснении загадок физики. Но Аристотель при-

держивался совершенно противоположной точки зрения и объяс-

нял ошибки Платона его слишком большой приверженностью ма-

тематике≫ 58. Мы видим, для научного и философского сознания

эпохи — а Буопамичи и Маццони выражали лишь общее мнение—

оппозиция или, точнее, водораздел между аристотелизмом и пла-

тонизмом не вызывает никакого сомнения. Если вы отстаиваете

высший статус математики, если, более того, вы ей приписываете

реальное значение и реальное положение в физике, вы — плато-

ник. Если, наоборот, вы усматриваете .в математике абстрактную

науку и, следовательно, считаете, что она имеет меньшее значе-

ние, чем другие — физические и метафизические — науки, трак-

тующие о реальном бытии, если, в частности, вы утверждаете, что

физика не нуждается ни в какой другой базе, кроме опыта, и

должна строиться непосредственно на восприятии и что матема-

тика должна довольствоваться второстепенной и вспомогательной

ролью простого подсобного средства, вы — аристотелик.

Таким вот образом мы узнаем о славе платоника Галилея,

который в своих ≪Рассуждениях и математических доказательст-

вах≫ заявляет, что ≪развивает совершенно новую науку в связи

с одной очень старой проблемой≫ и что докажет некоторые вещи,

до сих пор никем не доказанные, согласно которым движение па-

дения тел подчиняется численному закону66. Движение, управ-

ляемое числами: наконец-то аристотелевское возражение оказы-

вается отвергнутым.

Очевидно, для Галилея, так же как и для его старших совре-

менников, математизм был синонимом платонизма. Следовательно,

когда Торичелли говорит, что ≪среди свободных искусств геомет-

рия единственная упражняет и заостряет ум и делает его способ-

ным быть украшением города в мирное время и защищать его в

военное время≫ и что ≪при прочих равных условиях разум, тре-

нированный геометрической гимнастикой, наделен особенной и

мужественной силой≫ 67, он не только кажется верным учеником

Платона, но сам признает себя таковым и провозглашает во все-

услышание. Провозглашая это, он остается верным учеником

своего учителя Галилея, который в своем ≪Ответе на философские

экзерсисы Антонио Рокко≫, адресуясь к последнему, предлагает

ему самому судить о значении двух соперничающих методов —

метода чисто физического и эмпирического, с одной стороны, и

метода математического — с другой, — и добавляет: ≪И одновре-

менно решите, кто рассуждал лучше, Платон, говоривший, что

без математики невозможно изучить философию, или Аристо-

тель, упрекавший Платона в слишком большом увлечении геомет-

рией≫ 68

Я только что назвал Галилея платоником. Думаю, никто не

станет этого оспаривать69. Больше того, он сам говорит об этом.

Первые страницы ≪Диалога≫ содержат высказывание Симпличио

о том, что Галилей, будучи математиком, испытывает, вероятно,

симпатию к числовым спекуляциям пифагорейцев. Это позволяет

Галилею заявить, что он считает их абсолютно лишенными смыс-

ла, и в то же время оговориться: ≪То, что пифагорейцы выше

всего ставили науку о числах и что сам Платон удивлялся уму

человеческому, считая его причастным божеству только потому,

что оп разумеет природу чисел, я прекрасно знаю и готов присо-

единиться к этому мнению≫ 70.

Да и могло ли быть у него другое мнение, у него, который

верил, что в математическом познании человеческий ум достигает

совершенства божественного разума? Не говорит ли он, что ≪экс-

тенсивно, то есть по отношению ко множеству познаваемых объ-

ектов, а это множество бесконечно, познание человека — как бы

ничто, хотя оно и познает тысячи истин, так как тысяча по срав-

нению с бесконечностью — как бы нуль; но если взять познание

интенсивно, то поскольку термин ≪интенсивное≫ означает совер-

шенное познание какой-либо истины, то я утверждаю, что чело-

веческий разум познает некоторые истины столь совершенно н

с такой абсолютной достоверностью, какую имеет сама природа;

таковы чистые математические науки, геометрия и арифметика;

хотя божественный разум знает в них бесконечно больше истин,

ибо он объемлет их все, но в тех немногих, которые постиг чело-

веческий разум, я думаю, его познание по объективной достовер-

ности равно божественному, ибо оно приходит к пониманию их

необходимости, а высшей степени достоверности не существует≫ 7I.

Галилей мог бы добавить, что человеческий разум есть творе-

ние господа столь совершенное, что с самого начала он обладает

теми простыми и ясными идеями, сама простота которых явля-

ется гарантией истинности, и что ему достаточно оборотиться на

самого себя, чтобы обнаружить в своей ≪памяти≫ истинные осно-

вания науки и познания, азбуку, т. е. элементы языка — матема-

тического языка, — на котором говорит сотворенная богом при-

рода. Необходимо найти истинное основание реальной науки,

науки о реальном мире; не той науки, которая касается лишь чи-

сто формальной истины, — истины, присущей разуму и математи-

ческой дедукции, истины, на которую не окажет никакого влияния

отсутствие в природе изучаемых им объектов; очевидно, Галилей

еще больше, чем Декарт, не удовольствовался бы таким ≪эрза-

цем≫ науки и реального познания.

Это в отношении такой науки, науки истинного ≪философ-

ского≫ познания, которое является познанием сущности самого

бытия, Галилей говорит:

≪Я же говорю вам, что, если кто-либо не знает истины сам от

себя, невозможно, чтобы другие заставили его это узнать; я могу

прекрасно учить вас вещам, которые ни истинны, ни ложны, но

146

то что истинно, т. е. необходимо, чему невозможно быть иным,—

это каждый заурядный ум знает сам до себе, или же невозможно,

чтобы он это вообще узнал≫ 72.

В трудах Галилея столь частые намеки на Платона, повто-

ряющееся упоминание Сократовой майевтики и учения о воспо-

минании не являются внешними украшениями, источник кото-

рых — желание приноровиться к литературной моде с оглядкой

на интерес, проявляемый к Платону ренессансной мыслью. Их

целью не было также ни привлечение к новой науке ≪среднего

читателя≫, которого утомила и которому приелась сухость ари-

стотелевской схоластики, пи борьба против Аристотеля в одеждах

его учителя Платона. Совсем наоборот: эти намеки носят совер-

шенно серьезный характер и должны восприниматься такими,

как они есть. Чтобы никто не имел ни малейшего сомнения в

том, что касается его философской точки зрения, Галилей (Саль-

виати) утверждает73:

≪С а л ь в и а т и. Опровержение его зависит от некоторых вещей, изве-

стных вам не менее, чем мне, и разделяемых нами обоими, но так как вы

их забыли, то не находите и опровержения. Я не буду учить вас им (так

как вы их уже знаете) и путем простого напоминания добьюсь того, что

вы сами опровергнете возражение.

≪Существующие≫ исследования—это не что иное, как дедук-

ция фундаментальных положений механики. Мы уже предупреж-

дены, что Галилей решает сделать нечто большее, чем просто