Основные функции философии нового времени

XXIV. О новшествах

      Как детеныши  живых существ при рождении  уродливы, таковы и все новшества -- детища времени. Но подобно тому как первый, кто прославит свой род, обычно превосходит достоинствами большую часть потомков, так и достоинства первого установления (когда оно хорошо) редко бывают достигнуты позднейшими порядками. Ибо зло (более свойственное порочной природе человека) с течением времени усиливается; добро же, как побуждение не столь естественное, наибольшую силу имеет поначалу. Каждое лекарство есть новшество; а кто не хочет применять новые средства, должен ждать новых бед. Ибо время есть величайший из новаторов; и если время в своем течении изменяет вещи к худшему, а мудрость и совет не станут изменять их к лучшему, к чему это приведет? Правда, что вошло в обычай, быть может и дурно, зато ладно пригнано одно к другому; что долго было вместе, пришло между собой как бы в некое согласие; тогда как новое не так-то легко приспособить: оно хоть и приносит пользу, но смущает своей новизной. Подобно чужеземцам, оно вызывает более удивления, нежели любви.

      Все это  было бы верно, если бы время  стояло на месте; но оно,  напротив, движется так быстро, что  упрямое пристрастие к раз установленному обычаю вносит не меньше смуты, чем новшество, и кто чрезмерно чтит старину, становится в новое время посмешищем. Поэтому хорошо бы людям, вводя новшества, брать пример с самого времени, которое производит поистине великие перемены, но исподволь и едва заметно, ибо иначе все новое будет неожиданным. И всегда новшество одним на руку, а другим на беду; и тот, кому от него польза, считает его за благо и восхваляет времена; а кому ущерб, считает за зло и клянет виновника. Не следует также решаться на новые опыты в государствах, кроме случаев крайней необходимости или очевидной пользы, и надо непременно удостовериться, что именно преобразования повлекут за собой перемены, а не жажда перемен служит предлогом к преобразованию. И наконец, не отвергая вовсе новшеств, все же следует брать их под подозрение. Как говорит Писание, "остановитесь на путях своих, и рассмотрите, и расспросите о путях древних, где путь добрый, и идите по нему"[134].

I. Об истине

      "Что есть  истина?" -- спросил насмешливо Пилат и не стал дожидаться ответа. Разумеется, есть люди, которые испытывают восторг от неопределенности и головокружения и считают, что они попадут в рабство, если станут придерживаться какого-либо неизменного убеждения, что истина повлияет на свободу воли как в мыслях, так и в поступках. И хотя секты такого рода философов исчезли, еще остаются нерешительные умы, которые сохраняют эту привычку, хотя они и не пользуются таким влиянием, какое имели философы древности. Но ложь попадает в фавор не только потому, что для обнаружения истины нужно преодолеть трудности и приложить труд; и не потому, что, когда истина обнаружена, она налагает ограничения на мысли людей; а в силу естественной, хотя и порочной любви ко лжи, как таковой. Одна из более поздних философских школ греков занималась этим вопросом и зашла в тупик, не зная, что же во лжи есть такого, что она нравится людям, хотя она и не доставляет им наслаждения, как поэтам, и не приносит им барыша, как торговцам, а просто нравится ради самой лжи.

      Но я не  могу не сказать: эта самая  истина есть обнаженный и открытый  дневной свет, при котором маски,  представления и торжества мира  выглядят в половину менее величественными и утонченными, чем при свете свечей. Возможно, истина и может по своей ценности приблизиться к жемчугу, который лучше всего выглядит днем, но она никогда не поднимется до ценности алмаза или карбункула, которые смотрятся при самом разном освещении. Действительно, примесь лжи всегда увеличивает наслаждение. Разве кто-либо усомнится в том, что если бы умы людей были освобождены от суетных мнений, лестных надежд, ложных оценок, свободной игры воображения и тому подобного, то они у многих людей сжались бы и обеднели, исполнились бы меланхолии и отвращения и стали бы неприятны им же самим. Один из отцов в великой суровости назвал поэзию "vinum daemonum"[1], поскольку она насыщает воображение, и все же она является лишь тенью лжи. Но вред приносит не та ложь, которая проходит, не задерживаясь, сквозь ум, а та, которая пускает корни и укрепляется в нем, т. е. такая ложь, о которой мы говорили ранее.

      Но как бы ни представлялись все эти вещи в извращенных суждениях и чувствах людей, все же истина, которая действительно только сама может судить о себе, учит, что поиски истины, т. е. любовь к ней и ухаживание за нею, знание истины, т. е. ее присутствие, и вера в истину, т. е. наслаждение ею, составляют высшее благо человеческой натуры. Первым созданием Бога, в трудах дней его, был свет видимый, последним -- свет разума; и его субботний труд с того времени всегда есть свет его духа. Сначала он вдохнул свет в лицо материи, или хаоса; затем -- свет в лицо человека, и с тех пор он постоянно вдохновляет и вызывает свет в лицах избранников своих. Ведь прекрасно сказал тот поэт, который украсил секту, в других отношениях уступавшую остальным: "Приятно стоять на берегу и видеть корабли, борющиеся с волнами; приятно стоять у окна замка и наблюдать внизу битву со всеми ее превратностями; но ни с чем не сравнимо то наслаждение, когда стоишь на прочном основании истины (вершина, которую ничто не может превзойти и где воздух всегда свеж и чист) и наблюдаешь ошибки, и блуждания, и туманы, и бури внизу в долине"[2]. Это правильно, но всегда это зрелище должно наблюдать с жалостью, а не с напыщенностью или гордостью. Разумеется, добиться того, чтобы ум человека действовал в милосердии, покоился на провидении и опирался на столпы истины, значит достичь рая на земле.

      Если перейти от теологической и философской истины к мирской, то даже те, кто сам не придерживается этого правила, признают, что честность и прямота в делах составляют честь человеческой натуры и что добавление лжи подобно примеси в золотой или серебряной монете; это, быть может, и улучшает обработку металла, но портит его чистоту. Ибо эти извилистые и кривые пути суть действия змия, который бесчестно передвигается на брюхе, а не на ногах. Нет другого порока, который бы так покрывал человека позором, как если его найдут лживым и вероломным; и поэтому очень хорошо сказал Монтень, когда он исследовал причину того, почему лживое слово является таким бесчестьем и таким позорным обвинением: "Если хорошенько взвесить, то сказать, что человек лжет, это значит сказать, что он смел перед Богом и труслив перед людьми"[3]. Ибо ложь открыта Богу и ускользает от человека. Безусловно, вся преступность лжи и вероломства ни в чем не может быть выражена более полно, как в том, что она будет последним трубным гласом, который призовет род человеческий на суд божий, ибо предсказано, что, когда придет Христос, он не найдет веры на земле.

6.1.5. Вклад Ф. Бэкона  в формирование научного мировоззрения  XVII в.

Второй ученый, оказавший  мощное воздействие на становление  научной мысли Нового времени, - Фрэнсис Бэкон (1561-1626). Он по праву считается родоначальником философии нового времени.

          Ф. Бэкон принадлежал к знатному  дворянскому роду. Закончив Кэмбриджский университет и получив, таким образом, светское образование, он становится дипломатом в составе английской миссии в Париже. После смерти отца Бэкон вынужден возвратиться в Лондон, где начинает активно заниматься юридической практикой. Интерес к политике приводит его в палату Общин. Следующим шагом становится служба при дворе короля Якова I, где Бэкон делает блестящую карьеру, получив должность лорд-канцлера Англии, "хранителя большой королевской печати", а в 1618 г. - титул пэра Англии. Концом карьеры стало обвинение Бэкона в 1621 г. в коррупции и отстранение от политической деятельности. Оставшиеся годы жизни Бэкон всецело посвящает занятиям философией и наукой. В его лице наука обрела крупного, самостоятельно и оригинально мыслящего, смелого ученого.

          Бэкон - энтузиаст технического  прогресса; он ставит задачу  реформирования науки, ее постановки  на службу человеку. "Наука, - пишет  он, - может и должна изменить  условия человеческой жизни; она  не является реальностью, чуждой  этическим ценностям; это - инструмент, сконструированный человеком в  целях достижения всеобщего богатства  и прогресса". Соответственно  оцениваться наука должна по  ее результатам: "Плоды - поручитель  и свидетель истинности философии". Эта ориентация на практическое  значение знаний сближает его  с философами Возрождения.

          Высоко оценивая античную научную  мысль, Бэкон, вместе с тем,  осознает, насколько превосходят  ее достижения современной ему  науки. Критически рассматривает  он концепции Платона и Аристотеля. Относясь с уважением к Аристотелю, Бэкон, в то же время, считает  его учение бесполезным для  решения практических вопросов  жизни, поэтому приоритет он  отдает досократовской философии, и прежде всего Демокриту. Чрезвычайно негативную оценку в его работах получает схоластика. В 1602 г. Бэкон пишет работу "Мужественное дитя времени" - полемический труд, направленный против философов: античных (Платона, Аристотеля, Галена, Цицерона), средневековых (Ф. Аквинского, Д. Скотта), периода Возрождения. Все они, согласно Бэкону, отличаются недостатком внимания и уважения к реальности, неясностью слов, бесплодностью в практических делах. И в других работах ученого также содержится критика разных философских идей прошлого ("Обдуманное и увиденное", 1607; "Опровержение философии", 1608; "Описание интеллектуального мира", 1613).

          Идеалом научной мысли Бэкон  считает естествознание, называя  его "великой матерью всех  наук". Естественные науки, согласно  его мнению, были незаслуженно  унижены "до положения служанки", поэтому задача состоит в том,  чтобы вернуть им самостоятельность  и достоинство. "Философия должна  войти в законное супружество  с наукой, и только тогда она  сможет приносить детей", - пишет  Бэкон.

          Приступая к решению задач  реформирования науки, Ф. Бэкон  ставит две задачи: 1) глубокое  преобразование массива накопленных  знаний, его рациональная организация  и упорядочивание; 2) разработка методов  получения нового знания.

          Первая задача реализуется им  в работе "Успехи и развитие  знания Божественного и человеческого" (1605), где обосновывается классификация  знаний. В ее основу Бэкон кладет  три познавательные способности  человека: память, воображение, разум.  Соответственно история базируется  на памяти; поэзия - на воображении;  наука и философия - на рассуждении.

          Объектом философии как знания  об общих основах выступают:  Бог, природа и человек. Исходя  из этого, выделяется два раздела  философского знания: Божественная  философия, изучающая Бога, и естественная  философия, предметом исследования  которой являются природа и  человек. Естественная (натуральная) философия, в свою очередь, дифференцируется на теоретическую философию (исследующую причину вещей, опираясь на "светоносные" опыты) и практическую (осуществляющую "плодоносные" опыты и создающую искусственные вещи). К области философского знания Бэкон относит и учение о человеке, которое также разделяется на ряд областей, охватывающих разные уровни бытия человека: как индивида (объект антропологии), как гражданина (объект гражданской философии). В антропологии телесная душа выступает объектом естественно-научного исследования, а разумная душа - объектом "Богооткровеннного знания". Задача создания новых методов решается в наиболее известном труде Ф. Бэкона "Новый Органон" (1620), который, по замыслу автора, должен был заменить "Органон" Аристотеля.

          Бэкон утверждает невозможность  обновления науки без решительного  преобразования ее основ, освобождения  разума от "идолов", ложных понятий. "Идолы и ложные понятия,  сковавшие человеческий разум,  пустив в нем глубокие корни,  не только препятствуют поиску  истины, но (даже если доступ к  ней открыт) они продолжали бы  вредить в процессе обновления  наук, если бы люди, предупрежденные  об этом, не боролись, насколько  возможно".

          Бэкон выделяет 4 вида "идолов", влияющих на человеческий ум.

          1. "Идолы рода" - предрассудки, которые "вскормлены самой  человеческой природой, человеческой  семьей, или родом". Причина их - несовершенство органов чувств, ограниченность интеллектуальных  способностей человека, наличие  у него страстей.

          Ощущения дают неверную картину  мира, неполно и неточно отражая  его, поэтому наивно уповать  на них и руководствоваться  в познании только ими. Разум  обладает большими познавательными  возможностями, но и он часто  представляет изучаемые явления  в искаженном виде, "все равно,  что кривое зеркало", привнося  в познание субъективные представления.  Он приписывает природе свои  свойства (антропоморфизм) и цели (телеология). Исходя из собственной природы,  ум структурирует действительность, придавая вещам "больший порядок", нежели тот, который существует  в реальности. Ум выдвигает принципы, общие идеи, понятия, под которые  "подгоняет все остальное". В своем стремлении к самоутверждению,  он игнорирует факты, противоречащие  первоначально выдвинутым гипотезам  и догадкам. По своей природе  человеческий ум "стремится к  абстракции и воображает стабильным то, что на самом деле склонно к изменению". У человека есть страсти, которые "пятнают и портят разум".

          "Идол рода", по Бэкону, является  наиболее труднопреодолимым. Человек  едва ли может освободиться  от своей природы, отказаться  присовокуплять свою природу  к представлениям.

          2. "Идол пещеры" - ложные представления,  исходящие от отдельного человека. Бэкон образно пишет, что каждый  человек, помимо заблуждений,  свойственных человеческому роду, имеет свою собственную "пещеру", в которой "свет природы  рассеивается и гаснет". Индивидуальные  характеристики человека определяются, по мнению Бэкона, особенностями  его воспитания, образования, влиянием  других людей, особенно тех,  кто является для него авторитетным, привычек и склонностей. Он  пишет, что дух людей "различен, склонен к изменчивости и почти  случаен". И именно через призму "своей пещеры", своих индивидуальных  особенностей, человек воспринимает  мир. Каждый человек привержен  определенным взглядам, считает их правильными, переносит их на понимание мира в целом. Так, например, есть люди, которые "восхищаются античностью, и такие, кого притягивает новизна; мало тех, кому удается удержаться середины…". Избавиться от этого "идола", по мнению ученого, легче, чем от первого - коллективный опыт нивелирует индивидуальные отклонения.