Основа жизнеучения Л.Н. Толстого

16

Введение

Что есть добро и что есть зло? Как надо сопротивляться злу, каковы пределы такого сопротивления? Что есть ненасилие? Дозволено ли вообще отвечать на зло? Эти и другие сопутствующие им вопросы волновали человека на протяжении тысячелетий, и остаются нерешёнными по сей день. Проблема добра и зла, и проблема сопротивления злу в частности, является одной из тех проблем, которая всегда актуальна, всегда требует конкретного и неотложного решения.

Вопрос «непротивления злу насилием» заинтересовал меня во время подготовки с одному из докладов по философии. Принцип «непротивления» является основным в христианстве. Его же проповедовал и Лев Толстой. Но первым данный принцип обосновал Сократ. Основным аргументом противников этого принципа является то, что нет реальных людей, которые бы действовали в соответствии с этим принципом. Но такие люди были. Таким был Сократ. Когда суд приговорил его к смерти, и обстоятельства сложились так, что исполнение приговора было отложено, друзья предложили Сократу бежать. Он отказался. И одним из его аргументов был тот, что он не желает на несправедливый приговор суда отвечать другой несправедливостью - побегом. Ведь этим своим действием он выступит против законов, которые действуют в Афинах. Сократ предпочел принять смерть, чем изменить принципу непротивления злу насилием.

Меня поразил поступок Сократа, и мне очень интересно было обратиться и к данному принципу и рассмотреть его поближе.

Сущность проблемы

Одной из человеческих иллюзий, которая стала одной из причин критики христианства были и остаются слова приписываемые Иисусу: «Ударившему тебя по щеке подставь и другую; и отнимающему у тебя верхнюю одежду не препятствуй взять и рубашку. Всякому, просящему у тебя, давай, и от взявшего твоё не требуй назад» (Луки 6:29,30).

Звучит красиво, но мало кто пользуется этим принципом в жизни. Более того, этот принцип часто обвиняют в потакании злу. В современной России более в моде адекватные действия, под которыми каждый понимает всё, что хочет.

Раньше же было двойственное мнение: кого-то эта идея отпугивала, но другим та же самая идея показалась настолько привлекательной, что они готовы были день и ночь отпускать пощёчины тем, кто был значительно добрее и светлее их самих, а при попытке воспротивиться их действию мгновенно прятались за этой цитатой, прикрываясь ею, как щитом. Для тех же, кто не унимался, использовали ещё и такую фразу: «Бог терпел и Вам велел».

Таким образом, избитые, нищие и голые как будто должны были бы стать тем идеалом святости, который явился бы прекрасным образцом подражания для остальных. Так ли это?

«Непротивление злу» относится к числу ценностей, которые кажутся мало актуальными «во времени» и весьма актуальными «в вечности». Не случайно, для большинства современников Толстого учение о непротивлении являлось абстрактной проповедью, не отвечающей требованиям человеческой природы, нравственной жизни, социальной перспективы.

Однако, актуальность идеи «в вечности» периодически придает ей в истории если не злободневность, то реалистичность и общественную значимость. Именно это и произошло с толстовским учением о непротивлении злу насилием, после того, как массовый опыт столкновения с «универсально-агрессивным злом» (И.А. Ильин) привел к поиску принципиально новых путей разрешения противоречий жизни. Человечество вплотную подошло к той исторической черте, когда неизбежным становится использование новых средств в борьбе со злом, сопряженных с ответственностью и риском не только нравственного, но и социального выбора. Именно это имел в виду Толстой, обращаясь ко всем людям доброй воли и здравого смысла: «Вы тысячи лет пытались уничтожить зло злом и не добились успеха на этом пути. Испробуйте теперь другой путь - путь непротивления злу насилием, - и вы узнаете, хорош он или нет».[1]

Основа  жизнеучения Л.Н. Толстого

Центральными  в  религиозно-философском учении Льва Николаевича  Толстого   поставлены  идеи любви и непротивления злу насилием.  Он называет  их    «истинной  основой жизни человека и всего мира», специфическим  человеческим  свойством, поднимающим  его над миром животных и соединяющим  его с Богом, с  истиной.

   Вот слова самого Льва Толстого: «Закон жизни человеческой есть закон любви, дающей высшее благо как отдельному человеку, так и всему обществу»[2].  Это универсальный космологический  закон духовной жизни.  Но чувство любви обретает нравственный смысл только тогда, когда побуждает «делать дела любви», то есть действовать во благо других, и основывается на самопожертвовании, самоотречении, всепрощении, смирении, милосердии».

«Есть ли в моей жизни такой смысл, который не уничтожался бы неизбежно предстоящей мне смертью?» - Лев  Толстой считает, что жизнь человека наполняется смыслом в той мере, в какой он подчиняет ее исполнению воли Бога, а воля Бога дана нам как закон любви, противостоящий закону насилия.

  Закон любви запечатлен в человеческом сердце. Он отражён в заповедях Христа, осмыслен основателями религий и  выдающимися философами. Лев Толстой раскрывает эту тему: «Чтобы спасти себя, свою душу от  тлена,  человек должен перестать делать зло, совершать насилие,  в том числе и прежде всего тогда, когда он сам становится объектом зла и насилия . Не отвечать злом на зло, не противиться злу насилием» — такова основа  жизнеучения Льва Николаевича Толстого.

Учение Л.Н.Толстого в его творчестве

Религии и этике непротивления в той или иной форме посвящено все творчество Толстого после 1878 года. Соответствующие произведения можно подразделить на четыре цикла: исповедальный - "Исповедь" (1879-1881), "В чем моя вера?"(1884); теоретический - "Что такое религия и в чем сущность ее?"(1884), "Царство божие внутри нас"(1890-1893), "Закон насилия и закон любви"(1908); публицистический - "Не убий"(1900), "Не могу молчать"(1908); художественный - "Смерть Ивана Ильича"(1886), "Крейцерова соната"(1887-1879), "Воскресение"(1889-1899), "Отец Сергий"(1898).

Основное произведение Толстого, в котором излагается его концепция ненасилия, совсем не случайно называется «Царство божие внутри нас». Душа самозаконодательна. Это значит, что человек властен только над собой. «Все, что не твоя душа, все это не твое дело», - говорит Толстой.[3]

Главная заповедь

В толстовской интерпретации существует пять заповедей. Вот они:

1) Не гневайся

2) Не оставляй жену

3) Не присягай никогда никому и ни в чем

4) Не противься злому силой

5) Не считай людей других народов своими врагами

По мнению Толстого, центром христианского пятисловия является четвертая заповедь: "Не противься злому", налагающая запрет на насилие. Осознание того, что в этих трех простых словах заключена суть евангельского учения, вернувшее в свое время Толстому утерянный смысл жизни, вывело его одновременно и из мировоззренческого тупика. Древний закон, осуждавший зло и насилие в целом, допускал, что в определенных случаях они могут быть использованы во благо - как справедливое возмездие по формуле: "око за око". Иисус Христос отменяет этот закон. Он считает, что насилие не может быть благом никогда, ни при каких обстоятельствах, к помощи насилия нельзя прибегать даже тогда, когда тебя бьют и обижают Запрет на насилие является абсолютным. Не только на добро надо отвечать добром. И на зло надо отвечать добром. Понятые именно в таком прямом, буквальном смысле слова Иисуса о ненасилии, непротивлении злу силой являются меткой правильного направления, той высотой, перед которой стоит современный человек на бесконечном пути его нравственного восхождения.

Почему именно ненасилие?

Насилие является противоположностью любви. У Толстого есть, по крайней мере, три последовательно сцепленных между собой определения насилия. Во-первых, он отождествляет насилие с убийством или угрозой убийства. Необходимость применения штыков, тюрем, виселиц и других средств физического разрушения возникает тогда, когда стоит задача внешнего принуждения человека к чему-либо. Отсюда - второе определение насилия как внешнего воздействия. Необходимость внешнего воздействия, в свою очередь, появляется тогда, когда между людьми нет внутреннего согласия. Так мы подходим к третьему, самому важному определению насилия: "Насиловать - значит делать то, чего не хочет тот, над которым совершается насилие". В таком понимании насилие совпадает со злом и оно прямо противоположно любви. Любить - значит делать так, как хочет другой, подчинять свою волю воле другого. Насиловать - значить делать так, как я хочу, подчинять чужую волю моей. Центральный статус заповеди ненасилия, непротивления связан с тем, что она очерчивает границу царства зла, тьмы, как бы запечатывает дверь в это царство. В этом смысле заповедь непротивления является негативной формулой закона любви.

Этика непротивления             

Непротивление - больше чем отказ от закона насилия. Оно имеет также позитивный нравственный смысл. "Признание жизни каждого человека священной есть первое и единственное основание всякой нравственности"[4]. Непротивление злу как раз и означает признание изначальной, безусловной святости человеческой жизни. Жизнь человека священна не бренным телом, а священной душой.

Этика непротивления – это, по сути, и есть требование, согласно которому каждый человек обязан думать о спасении собственной души. Называя кого-то преступником и подвергая его насилию, мы отнимаем у него это человеческое право; мы как бы говорим ему: «ты не в состоянии думать о своей душе, это мы позаботимся о ней». Тем самым мы обманываем и его и себя. Можно властвовать над чужим телом, но нельзя властвовать и не нужно властвовать над чужой душой. Отказываясь сопротивляться злу насилием, человек признает эту истину; он отказывается судить другого, ибо не считает себя лучше его. Не других людей надо исправлять, а самого себя.

Человек играет свою собственную роль только тогда, когда он борется со злом в самом себе. Ставя перед собой задачу бороться со злом в других, он вступает в такую область, которая ему не подвластна.

Аргументы против этики непротивления

Толстой подробно рассматривает расхожие аргументы против непротивления. Три из них являются наиболее распространенными.

Первый аргумент состоит в том, что учение Христа является прекрасным, но его трудно исполнять. Возражая на него, Толстой спрашивает: а разве захватывать собственность и защищать ее легко? А пахать землю или растить детей не сопряжено с трудностями? На самом деле речь идет не о трудности исполнения, а о ложной вере, согласно которой выправление человеческой жизни зависит не от самих людей, их разума и совести, а от Христа на облаках с трубным гласом или исторического закона. «Человеческой природе свойственно делать то, что лучше». Нет объективного предопределения человеческого бытия, а есть люди, которые принимают решения. Поэтому утверждать об учении, которое относится к человеческому выбору, касается решимости духа, а не физических возможностей, утверждать про такое учение, что оно хорошо для людей, но невыполнимо - значит противоречить самому себе.

Второй аргумент состоит в том, что «нельзя одному человеку идти против всего мира». Что, если, например, я один буду таким кротким, как требует учение, буду подставлять щеку, отказываться присягать и так далее, а все остальные будут продолжать жить по прежним законам, то я буду осмеян, избит, расстрелян, напрасно погублю свою жизнь. Учение Христа есть путь спасения, путь блаженной жизни для того, кто следует ему. Поэтому тот, кто говорит, что он рад бы последовать этому учению, да ему жалко погубить свою жизнь, по меньшей мере не понимает, о чем идет речь. Это - подобно тому, как если бы тонущий человек, которому бросили веревку для спасения, стал бы возражать, что он охотно воспользовался веревкой да боится, что другие не сделают того же самого.

Третий аргумент является продолжением предыдущих двух и ставит под сомнение осуществление учения Христа из-за того, что это сопряжено с большими страданиями. Вообще жизнь человеческая не может быть без страданий. Весь вопрос в том, когда этих страданий больше, тогда ли, когда человек живет во имя бога или тогда, когда он живет во имя мира. Ответ Толстого однозначен: тогда, когда он живет во имя мира. Рассмотренная с точки зрения бедности и богатства, болезни и здоровья, неизбежности смерти, жизнь христианина не лучше жизни язычника, но она по сравнению с последней имеет то преимущество, что не поглощается полностью пустым занятием мнимого обеспечения жизни, погоней за миражами власти, богатства, здоровья. В жизни сторонников учения Христа меньше страданий уже хотя бы по той причине, что они свободны от страданий, связанных с завистью, с разочарованиями от неудач в борьбе, соперничеством, они не будут возбуждать в людях ненависть. Опыт, говорит Толстой, также подтверждает, что люди главным образом страдают не из-за их христианского всепрощения, а из-за их мирского эгоизма. «В своей исключительно в мирском смысле счастливой жизни, - пишет он, - я наберу страданий, понесенных мною во имя учения мира столько, что их достало бы на хорошего мученичества во имя Христа». Учение Христа не только более нравственно, но оно и более благоразумно. Оно предостерегает людей от того, чтобы они не делали глупостей.

Таким образом, обыденные аргументы против этики непротивления являются не более чем предрассудками. С их помощью люди стремятся обмануть самих себя, найти прикрытие и оправдание своему безнравственному и гибельному образу жизни, уйти от личной ответственности за то, как они живут.

Смертная казнь как право на убийство

Эмпирически насилие легко совершить и, к сожалению, оно постоянно совершается. Но его нельзя оправдать. Его нельзя обосновать разумом как человеческий акт.  Толстой ведет речь о том, может ли существовать право на насилие, на убийство. Его заключение категорично - такого права не существует. Если мы принимаем общечеловеческую мораль, если мы говорим, что люди равны перед богом, равны в своем нравственном достоинстве, то нельзя обосновать насилие человека над человеком, не попирая законы разума и логики. Каннибал в рамках своего каннибальского сознания мог обосновать насилие. Ветхий человек в рамках своего старозаветного сознания, проводящего различие между людьми своего народа и других народов, тоже мог обосновать насилие. Но современный человек, руководствующийся идеями человеколюбия, не может этого сделать. Поэтому-то Толстой считал смертную казнь формой убийства, которая намного хуже, чем просто убийство из-за страсти или другим личным поводам. Оно хуже своей холодной систематичностью и претензией на оправданность, законность. Вполне можно понять, что человек в минутной злобе или раздражении совершает убийство, чтобы защитить себя или близкого человека, можно понять, что он, поддавшись коллективному внушению, участвует в совокупном убийстве на войне. Но нельзя понять, как люди могут совершать убийство спокойно, обдуманно, в полном обладании человеческих качеств, как они могут считать убийство необходимым. Это было выше толстовского разумения. «Смертная казнь, - пишет Толстой в «Воспоминаниях о суде над солдатом», - как была, так и осталась для меня одним из тех людских поступков, сведения о совершении которых в действительности не разрушают во мне сознания невозможности их совершения»[5]. Л.Н.Толстой говорит по сути дела очень простую вещь: насилие несовместимо с моралью и разумом, и тот, кто желает жить по морали и разуму, тот никогда не должен совершать его.