Нравственная философия

Убеждение в  безграничном усовершенствовании изложено в «Опыте», названном «Круги». В нем рассматривается другой порядок отношений, по которому каждое действие и свойство человеческое превосходится другим. Вот главные мысли, касающиеся этого предмета.

«Жизнь наша есть не что иное, как умудрение  в школе Истины. Каждое действие может быть превзойдено другим; около  каждого круга можно обвести  другой. В природе нет конца, всякое окончание есть новое начинание, под каждою глубиною открывается глубина еще большая.

Первый круг — наш зрачок, второй — горизонт, им обнимаемый. Это самое основное очертание воспроизводится до бесконечности во всей природе, и мы в продолжение всей жизни изучаем по складам беспредельный смысл этого первоначала всех форм. Он символизирует нравственный факт усовершенствования вечно привлекательного и никогда не досягаемого. Мы все верим в возможность выше и лучше прежних и теперешних проявлений человеческого существования.

На пути своего развития изнутри во внешнее, как  свет, исходящий из небесного светила, как кремень брошенный в лоно вод, душа наша беспрестанно расширяет  круг своих действий и обозрений. Лучи ее сначала озаряют предметы ближайшие: игрушки, домашнюю утварь, кормилицу, слуг, дом, сад, прохожих, словом, круг семейного быта; потом они падают на науку, на знания политические, исторические, географические. Но, по условию нашего бытия, все сгруппируется около нас по законам высшим и неотъемлемо нам принадлежащим. Мало-помалу соседственное, численное, привычное, личное теряет над нами свое могущество и настает пора властвования причины и следствия; пора сочувствий истинных, желание установить гармонию между потребностями души и внешними обстоятельствами, пора стремлений возвышенных, прогрессивных, идеализирующих все, к чему они ни коснутся.

«... Каждого  из нас Господь посещает различными путями. Мысль зарождается в нас  гораздо ранее размышления; она  ускользает от помрачения и незаметно  достигает до ясного света дня. В детском возрасте мысль принимает все внешние впечатления и . уживается с ними по-своему. Но закон непреложный правит нашим мышлением, от него зависят все действия, все проявления духа. Тут нет слов на ветер и нет поступков на авось. Прирожденный закон руководит духом до той поры, когда он сам возмужает до размышления или, иначе, до мысли сознательной».

«... Ступень  за ступенью мы восходим по таинственной лестнице; эти ступени — наши действия; и новый кругозор, который  они пред нами открывают, придает  нам новое могущество. Всякое прежде выведенное заключение бывает обсуждено и отодвинуто назад заключением последующим. Сначала оно находится будто в разладе с нами, но, в сущности, оно только расстилает перед нами новую перспективу».

«... Крайний  предел достижения каждого факта есть начало новой прогрессии фактов. Всякий закон общий есть только одиночное проявление другого всемирного закона, который вскоре должен обнаружиться. Завтра может воцариться мысль, которая укажет нам такое небо, куда не достигали никакие эпические и лирические полеты воображения».

«... Идя вперед, развиваясь и совершенствуясь, человек  сохраняет, при своем повышении, все приобретения прошлого, с тою  только разницею, что они представляются ему в другом виде. Все прежние  силы остаются в душе, свежие, как дыхание утра. Тогда-то впервые начинаешь достойно понимать все окружающее. Мы не понимаем значения даже самых простых слов, пока не научимся любить, пока не возымеем высоких стремлений».

«... Окончательной  добродетели нет, все они —  начинательные. Закон безграничного усовершенствования распределяет по их местам то, что мы называем этим именем: хорошее гаснет при свете лучшего. Добродетели светские — пороки во святом. Нас очень пугает всякое преобразование из-за затаенного страха, что придется бросить множество так называемых добродетелей в бездну, уже поглотившую самые грубые наши пороки. Великий человек не будет благоразумен в простонародном смысле этого слова; его благоразумие истечет из самого его величия. Вспомните, сколько раз и вы унижали себя дрянными расчетами, прежде чем дошли до успокоения себя возвышенными чувствами. Сверх того,  вы считаете большою доблестью то, что очень обыкновенная вещь в глазах низких земли. Бедные и смиренные знакомы по-своему с новейшими открытиями философии: «Счастливы маленькие люди» или: «Голенький — ох! За голеньким — Бог», — пословицы, выражающие, каков трансцендентализм их ежедневного быта».

«... Каждый человек  не столько труженик этого мира, сколько намек на то, чем он может  быть. Он может преобразовываться только посредством новой идеи, одержавшей верх над старой, которая, будучи произведением многих обстоятельств и постановлений, силится удержаться на вершине, ею избранной, чтобы окрепнуть и укорениться. Со своей стороны, душа, сильная и деятельная, ниспровергает границы, в которых хотят удержать ее обстоятельства. Она чертит все новые круги, стремясь к поприщам более обширным, к беспредельности. Ей невозможно оставаться заключенной в темнице первоначальных и слабейших впечатлений, она мощно порывается вперед — к пространствам необъятным и неисчислимым».

Познакомимся  с нашей душой.

«Мы умеем пролепетать  несколько слов о самых ничтожных  ощущениях души; о действиях привычки или впечатлений; но мощь этого образцового  произведения Господня, но совершенное единство души в самой себе, но соприкосновение ее со всей вселенной для нас скрыты и недомыслимы. Я могу знать, что истина божественна, что она благотворна, но каким образом она освятит, облагодетельствует меня самого, это мне неизвестно».

«... Подмечая то, что свершается с нами, когда мы замечтаемся или разговоримся; во время сильных угрызений в фантастических представлениях сновидений, в минуты, наконец, страсти и изумления, мы уловим многие проблески, которые расширят и осветят разумение тайн нашего естества. Все единогласно доказывает, что душа человеческая не есть орган, но сила, движущая органами; что она не функция, как память или алгебраическая сметливость, но что она употребляет эти функции, как подвластные ей члены; она не способность, не свет, не разум и не воля, но владычица разума и воли, краеугольный камень нашего существа, на котором зиждется и разум, и воля, одним словом, что она неизмерима и неподвластна здесь ничему».

«... Человек  — это наружная сторона храма, в котором может водвориться все, что добро, все, что истинно. То, что мы обыкновенно подразумеваем под словом, — человек это существо пьющее, видящее, строящее, рассчитывающее, выражает себя не по нашим понятиям, и выражает себя дурно».

«... Душа все  идет вперед, проникая в области новые, оставляя позади себя старые: ей чужды и числа, и обычаи, и частности, и личности; ее усовершенствования рассчитаны не по арифметике, но в силу ее собственных законов; они последуют не такой постепенности, которую можно представить продлением прямой линии, но, скорее, поочередным возвышением состояния, сходного с преобразованием яйца в червяка, червяка в мотылька. С каждым новым импульсом дух раздирает тонкие оболочки видимого и конечного, все более и далее заходит в вечность и живет ее воздухом. Он беседует с истинами, всегда возвещаемыми миру, и убеждается, что сочувствие гораздо более тесное соединяет его с Зеноном или с Пифагором, чем с людьми, которые живут под одною с ним кровлею».

«... Люди ведут  прения о бессмертии души, о царстве  небесном и о прочем. Они вообразили себе даже, что Иисус Христос дал ответы на такие именно вопросы. Но никогда, даже на мгновение, Иисус Христос не снисходил до их наречия. Идея о вечности и о непременяемости до того слита с истиною, с правосудием, с любовью, что Иисус, заботясь только о размножении этих благ, никогда не отделял идею вековечности от сути этих добродетелей. Последователи Его отделили идею нравственных начал от идеи вечности; стали проповедовать о бессмертии души, доказывать это, защищать Но, когда учение о бессмертии души начали преподавать отдельно, человек уже понизился на целую ступень. В оны дни, когда любили, благоговели и смирялись, мысль о кратковременности не могла не заботить, и никто из вдохновенных святынею не делал на этот счет вопросов, не унижался до требований доказательств. Душа всегда верна самой себе: человек, преисполненный ее блаженством в настоящем, отбросит ли бесконечность этого настоящего, чтобы устремляться к будущему и представлять его себе имеющим конец?!»

Теперь, когда  некоторые воззрения творца «Опытов» предстали не только, может быть, на ваш суд, но и на возбуждение сочувствия к такому здравому, благонамеренному и всегда возвышенному образу его мыслей, можно решиться обратить ваше просвещенное внимание на краеугольный и на закланный камень, завершающий свод учения Эмерсона. Среди непроницаемой мглы, со всех сторон сгустившейся над человеком, ничто благородному мыслителю не кажется за него так горько и обидно, как нежелание распознать самого себя и легкомысленное вероломство к своему лучшему Я. Когда все в природе минералы, растения, животные, вещества стихийные — при приближении к ним человека являют немедленно свой отличительный характер и свойства, только им принадлежащие, как же целые поколения людей толкутся на земле и исчезают с ее лица, ничем не отметив своего существования, тогда как не должно быть такого человека, кому не был бы вверен оттенок, отголосок, крупица той или другой духовной силы, для которой он призван служить и символом, и проявлением? Кое-когда случай, удача или всепреодолевшее превосходство выдвинет из толпы несколько отборных лиц, но и в них — какой разлад и что за неполнота! Бессмертные существа, одаренные свободным произволом, здравым смыслом и духовным стремлением, превосходящим, без всякого сравнения, очевидные пользы инстинкта, будто приняли на себя чересчур разнообразные повадки стада, и, раз попав в такую-то колею, идут по ней шаг за шагом, в каком-то полусне. Разбудить живую душу в каждом человеке, восстановить ее преобладание, деятельность, и, разбив подавляющие толпы на единицы, на резко или мягкооттененные личности, каждой из них внушить Доверие к себе, — вот исходная точка, составляющая первую главу его законоположения. Эту опору предлагает он, разумеется, не для усиления кичливости и ненасытности эгоизма, а для водворения во всяком члене человеческого рода личного, собственно ему свойственного и сподручного, хотя чрезвычайно смиренного довольства, откуда может, наконец, сложиться та общая гармония, отзвуки которой уже слышатся гражданину Нового Света. При этом, почти поименном воззвании к человеку, руководится он драгоценною чуткостью внутренних

ощущений, способствующей ясному распознанию мыслей, действий, чувств сознательных, направляемых волею  и выбором, от тех мыслей и чувств, которые неотразимо овладевают всем бытием человека. Они мгновенно и ярко прорезывают неизгладимый след в душе, дают течению внутренней жизни нежданный поворот; беззвучно и безгласно, но неопровержимо, вносят новый свет в наши воззрения, наставляют на новые пути и всевластно, хотя невидимою рукою, отдергивают многие завесы и покровы. С помощью этой силы опасности отвращаются, и предстоящие события, отклоненные или ослабленные, распределяются совершенно иначе. Уследив в своем и в постороннем организме, во множестве случаев, подлежащих жизни внешней, еще же чаще доступных самым сокровенным нашим убеждениям, Эмерсон пришел к великолепному и утешительнейшему удостоверению, что никто из нас не оставлен без нужных пособий как внешних, так и внутренних; что провидение или наитие посещает нас для таинственного вразумления вечных истин, неуклонного долга и для возбуждения то той, то другой врожденной способности, призываемой к жизни и к деятельности для собственного нашего наслаждения, умудрения или облегчения и исправления, и на служение общей пользе Сверх того, он так ясно распознал непреоборимые и непреложные законы, правящие землею и ее обитателями, что для него здесь и там - не разрыв, а неперемежающееся продолжение, в условиях лучших и высших, но с неуклонною справедливостью и с последовательностью, истекающей из предварительных причин.

Законное —  можно сказать — богобоязненное доверие к себе ослабляется подлаживанием  к большинству, стойкостью и «приноровлением  к обычаям, до которых вам, в сущности, нет дела. Вот на что идут ваши силы, вот что лишает вас досуга, стирает все выпуклые особенности вашей природы. Здесь вы даете голос pro и contra разных партий; там — как наемный трактирщик — кормите на убой друга и недруга. За всеми такими обстановками как трудно распознать, что вы такое на самом деле, не говоря уже о трате на пустяки наилучших способностей ваших. Но совершите дело, по природе свойственное вам, и вы тотчас на моих глазах выдвинитесь из толпы; совершите такое дело, и оно удвоит первобытные ваши силы».

«... Люди же до сих  пор совершают свои добрые дела то в ознаменование своего мужества или своего голубиного сердца, то, будто как штраф, наложенный на них в наказание за то, что они не ежедневно являются на тот или другой общественный парад Они отделываются от него извинениями и взносом доброго дела, чтоб получить дозволение жить. Да какая мне стать извиняться, платить вам за то, что я живу? Жизнь дана мне не на показ вам, она дана мне, чтоб я жил ею».

«... Подлаживание (к известному кружку, партий, секте) не делает людей лживыми в том или другом случае: оно уже сделало их лживыми повсюду и навсегда. С ними, два не два, четыре не четыре; доходит до того, что всякое их слово становится нестерпимо, и не придумаешь, чем бы опять навести их на разум... Кто хочет сделаться человеком, тот должен отбросить подлаживание, кто хочет овладеть пальмою нетления, тот пусть не смущается названием добра, а тщательно доискивается, где и что Добро. Ничего нет святее безукоризненной честности духа».

«... Кроме подлаживания, опасение другого рода ослабляет  в человеке доверие к себе, это  — стойкость, то есть пристрастие к тем нашим словам и поступкам, за которые люди, не обладающие другим мерилом, возымели к нам почтение, которого нам лишиться жаль. Да зачем же мы носим на плечах голову, непрестанно мыслящую? Зачем, с другой стороны, обременяем себя чудовищном грузом памяти и боимся ей противоречить, — потому что ей известно, когда и как я выразил иное мнение. Мне кажется — правилом мудрости не опираться на одну память, даже в таких случаях, которые относятся чисто к воспоминанию, и что нам, напротив, нужно ставить прошедшее под стоóкий обзор настоящего и жить каждым новым днем. Верьте движению вашей души! Если вы человек, высказывайте твердо и прямо то, что вы думаете сегодня, и столь же откровенными словами выразите и вашу завтрашнюю мысль, не беспокоясь о противоречии. Не пугайтесь, если в разнообразии ваших действий не окажется выдержки характера; довольно того, чтобы каждый ваш поступок был честен и натурален в свое время; если он таков, то и все прочие, несмотря на кажущееся несходство, примкнут к нему в стройности. Мнимые неравности исчезают на недальнем расстоянии или на небольшой высоте мысли: их сглаживает единство направления. Будьте простыми предшествовавшие поступки, сделанные просто, оправдают и теперешние ваши действия. Хорошее прошедшее  служит защитою и дает силу поступать открыто, пренебрегая мнением посторонних».