Нравственная философия

Если не о  таком, о каком же другом вознаграждении говорил проповедник? Если же награда добрых состоит в назначении благословлять и молиться, любить людей, помогать и служить им, так не то ли же делают они и теперь?

Главная погрешность  догматов такого рода заключается в  ошибочно распространенном мнении, будто  правосудие медлит здесь исполнением, будто нечестивцы счастливы! И ослепленный проповедник оценивал достоинство высокого преуспевания по подлому курсу рынков и торжищ. И вместо того, чтобы поставить человека лицом к лицу с вечною истиною, вместо того, чтобы показать, какими сокровищами может обогатиться душа, каким могуществом окрылиться благая воля, он ставил пред Судилище мертвецов и на этом основании водружал два различные знамени: для добра и зла, для успеха истинного и подложного.

В этом и в  следующем «Очерке» я помещу несколько  заметок, могущих служить указанием на те данные, по которым совершается закон возмездия, и как буду я счастлив, если мне удастся твердо и отчетливо начертать самую малейшую дугу этого необъятного круга.

Полярность  действия и противодействия встречаются  в каждом отделе природы: возьмите свет и мрак, жар и холод, морской прилив и отлив, пол мужской и женский, вдох и выход растений и животных. В биении сердца, в колебании воздуха и звука, в силе центробежной и центростремительной, в электричестве, в гальванизме, в химическом сродстве — словом, всюду в природе обнаруживается неизбежная двойственность, так что каждый отдельный предмет составляет только половину и неминуемо наводит мысль на тот, другой предмет, который должен его дополнить, например: внешность — внутренность, дух — плоть, мужчина — женщина, субъект — объект, низ — верх, движение — покой, да — нет.

Эта двойственность, присущая природе, проявляется и  во всех условиях, которым подчинен человек. Пословица «Нет худа без  добра», и наоборот, всюду находит себе приложение. Со всякого излишества, со всякого злоупотребления, видимо или невидимо, взимается пеня. Закон возмездия правит странами и народами и ни на йоту не уклоняется от своей цели. Против него, тщетно злоумышлять, строить козни, придумывать средства обороны: сама суть вещей не поддается продолжительному дурному руководству. Бедствия, причиненные злом, могут быть скрыты, но они существуют и непременно выйдут наружу. Гибельный произвол, пошлая искусственность не благословляются долготою дней, между тем как истинная жизнь и все, что дает человеку, истинное благо, остаются будто неподвластны чрезмерности гонений или излишеству земных даров и с полнейшим хладнокровием крепнут и мужают среди наплыва разнородных неприязненных обстоятельств. Влия- ние характера на собственную судьбу человека сохраняет всю свою силу, сохраняет ее непременно, под каким бы то ни было правлением, начиная от Турции до Новой Англии, и история честно исповедует, что под былыми деспотами Египта индивидуум пользовался всей свободою, доступною степени его тогдашней образованности.

Все во вселенной  проникнуто нравственным началом. Душа, которая внутри меня, есть сознание, вне меня есть ее закон: мое я сознает  его веления, тогда как внешние  события объясняют мне его  неотразимую силу. Эта сила всемогуща; все существующее в природе чувствует над собою ее власть; «она в мире, и мир через нее произошел». Она вечна, она. не медлит правосудием и неуклонно держит весы между всеми отделами жизни. «Боги всегда остаются в выигрыше». Тайны обнаруживаются, преступление наказуется, добродетель вознаграждается, кривды выпрямляются; иногда неслышимо и невидимо, но непреложно — всегда.

Каждый поступок уже содержит в себе свою реакцию, или, говоря иначе, каждый поступок совершается  под двояким видом: во-первых, в сути, то есть в своей действительной природе; во-вторых, в факте или в природе мнимой, кажущейся. Люди называют факт возмездием, тогда как беспосредственное возмездие неразлучно с сутью и видимо только душе. Возмездие, оплаченное событием, доступно нашему разумению; оно тоже содержится в сути, но часто долго остается скрытым и обозначается по истечении многих лет. Раны, нанесенные обидою, могут выказаться много спустя после обиды, но они выкажутся непременно, потому что это именно обида нанесла их. Проступок и кара растут на одном стебле. Кара — это плод, который, сам того не зная, срывает виновный в одно время с цветком наслаждения, прикрывающим плод. Причина и следствие, семя и плод — ничто из этого не может быть разрознено одно с другим, потому что следствие уже содержится в причине, а плод в семени.

А между тем, мы, тогда как мир силится воспроизвести  единство и удержать его неприкосновенность, мы пытаемся действовать частями, отрывками; все разрознить, всюду прибрать к  рукам то одно, то другое. В угоду чувственности мы отделяем, например, материальное наслаждение от потребностей сердца и ума, и наша наивность все тщится разрешить задачу, как бы похитить чувственную усладу, чувственное могущество, чувственный блеск, помимо нравственного наслаждения, нравственной твердости и нравственной красоты. А это так же возможно, как возможно снять легонькую поверхность, отделив ее от коренного основания, с которым она срослась; как возможно схватить один конец, не притянув к себе и другой.

Душа говорит: есть надобно — и тело задает себе пиры. Душа говорит; мужчина и женщина составят одну плоть, один дух, — а тело соединяется с одною плотью. Душа говорит: властвуй надо всем, для торжества добра, — а тело похищает власть для порабощения всего своим целям.

Сильно борется душа наша за то, чтоб жить, чтоб действовать, наперекор всем противопоставляемым препятствиям. Этот факт должен бы сделаться нашим единственным руководителем, и тогда бы все прочее воссоединилось и спаялось: и могущество, и радости, и знание, и красота. Но как поступаем мы? Нет такого индивидуума, который бы не обосабливался и не искал во всем себя; он торгует, ездит верхом, наряжается, пирует, правит миром — напоказ. И как не возвеличить себя людям! как не гоняться им за богатством, за властью, за саном, за известностью, тем скорее, когда они мнят, что, сделавшись сильны и богаты, они станут вкушать в мире одни сласти и обойдут другую его сторону — горечь.

Но закон  природы не поддается такому дележу, и  приходится признаться, что от начала мира даже до сего дня ни один подобный посягатель не имел ни малейшего успеха. Лишь только мы попробуем выделить себе часть из целого, то наберем себе удовольствий — без удовольствий, доставим себе выгоды — невыгодные, облечем себя властью — не властвующею. Как что ни делай, а разделенная вода сольется под рукою, и нам так же невозможно усвоить себе одни чувственные блага, как найти внутреннее во внешнем, свет во мраке: Гони природу в дверь: Она влетит в окно.

Жизнь наша обставлена заставами, которых обойти нельзя, и которые глупцы стараются обойти. Они хвастаются тем, будто подобные условия им неизвестны и их не касаются, но их похвальба на одних только устах, между тем как душа их испытывает весь фатализм этих постановлений. Если они увернутся от них с одной стороны, то будут задеты ими с другой, и в самое живое место. Если они, по-видимому, выскользнули совершенно — это знак того, что в них погублена настоящая жизнь, что они продали, предали самих себя, и тогда, карою им — окончательное омертвение. Велика ошибка домогаться каких бы то ни было благ, помимо не разлучных с ними обязанностей: лучше и не приниматься за невозможное осуществление. Если же безумие вовлечет кого в подобную попытку, тогда противозаконность восстания и хищения немедленно и неотвратимо ведет за собою помрачение чистого разума: человек перестает видеть Бога во всей его полноте, в каждом из предметов; эти станут представлять ему тогда одну чувственную приманку, а он будет лишен способности распознавать в то же время невыгодную сторону таких приманок. Он увидит голову сирены, хвоста же дракона не увидит и возмечтает, что добыл то, что ему хотелось, и отвязался от того, что не было ему в угоду: «О, как таинственны пути твои, живущий на небесах, Господи! Неустанные судьбы твои наводят слепоту на глаза людей, предающих себя необузданным влечениям» (Блаженный Августин).

Человеческой  душе известна непреложность этих фактов, и она выразила их аллегориями  и историей, законами и пословицами, изящными искусствами и ежедневными  разговорами. Таково значение древнего мифа о Немезиде, которая надзирает за всею вселенною и не оставляет без отмщения ни одного вреда, ни одного оскорбления. «Фурии — прислужницы Фемиды, — говорили древние, — и если бы солнце сбилось со своего пути, они наказали бы самое солнце.» Поэты провозглашают, что каменные стены, и стальные мечи, и кожаные ремни имеют тайное соотношение с бедствиями их владельцев: Гектор был привязан к колеснице Ахилла поясом, подаренным Аяксом; Аякс же заколол себя именно тем мечом, который подарил ему Гектор. Они рассказывают тоже, что когда фазияне воздвигли статую Феогену, победителю на играх, один из его соперников, придя ночью, старался свалить ее с подножия. Расшатанная статуя пала, но своим падением задавила и умертвила завистника.

Каждое наше действие, наперекор нашей воле, подчиняется законам природы  и получает от них свойственный ему  отпечаток. Можно сказать, что каждым своим словом человек передает себя на суд нелицеприятный; что он, волею  и неволею, рисует свой портрет для  собеседников. Мы обидим другого, а страдаем сами. Изувер в религии, запирающий двери рая ближнему, сам остается за дверью. Обходитесь с людьми холодно, как с пешками, и вам будет так же больно, как им. Чувственность обращает во что-то бездушное и женщин, и детей, и несчастливцев.

В отношениях общественных всякое нарушение закона любви и  справедливости получает скорое наказание. Это наказание — страх. Пока мои  отношения к людям чистосердечны, мне не тягостно встречаться с  ними. Мы сходимся друг с другом, как  вода с водой, как струя воздуха с другою воздушною струею: просто, естественно, со взаимным прозрением наших внутренних свойств. Но лишь только я удалюсь от простоты, начну разграничивать и отделять; это мое, а это его, — мой ближний почувствует мою вину перед ним; он расходится со мною, как я разошелся с ним; его взгляд перестает искать мой взгляд; вражда между нами началась; он не любит меня, я боюсь его. Таким же образом караются все закоснелые злоупотребления гражданских обществ, и большие мировые, и мелкие частные: страх не приходит просто так, он правдивый прорицатель переворотов. Он всегда учит вас тому, что где является он, там есть злоупотребление. Страх похож на ворона или на другую хищную птицу; если они начнут носиться над каким-нибудь местом, вы можете быть уверены, что там завелась мертвечина. Пугливы наши обладания, пугливы наши законы, пугливы наши высшие сословия; страх, уже в течение нескольких столетий, размножает знамения и провозвестия в среде правительств и собственников. Эта нечистая птица угнездилась меж ними недаром; она обозначает большие провинности, которые должны быть поправлены.

То же случается  и с отдельными личностями: деятельность внезапно прерывается; они ждут перемены. Страшен яркий полдень без  туч, страшен перстень Поликрата, страшно счастие без тени. При такой обстановке всякая душа чувствует потребность возложить на себя добровольные лишения, или искус добродетельного подвига; это как бы колебание стрелки весов, ищущей восстановить равновесие в духе и в сердце человека.

И люди опытные знают, что гораздо лучше, при всяком случае, платить свой пай, не то дорого обойдется ничтожная бережливость. Какова чистая прибыль человека, получившего сотни одолжений и не оказавшего ни одного? Или что приобрел этот лентяй или тот хитрец, пробавляющийся вещами, лошадьми, деньгами своего соседа? Лишь только заем сделан, тотчас обрисовывается, с одной стороны, благодеяние, с другой, ответственность; то есть немедленно чувствуется превосходство и зависимость; всякая новая неравная сделка кладет все более резкий оттенок на взаимные отношения, и часто приходится убеждаться, что лучше бы отбить себе ноги о мостовую, чем влезать в кареты добрых людей.

Мудрый применяет  уроки мудрости ко всему, что случается  в жизни; он знает, что всего благоразумнее  честно смотреть в глаза каждого заимодавца и на всякую справедливую просьбу отвечать своевременно, своим уменьем и своим сердцем. Платите за все; не то, рано или поздно, придется выплатить долг сполна: люди и события могут протесниться между вами и правосудием, но это только на время; вы все-таки будете принуждены расквитаться. Благотворение есть цель природы, однако пошлина взимается со всякого блага, выпавшего на вашу долю. Велик тот, кто оказывает наиболее благодеяний, но мерзок — и решительно, это единственная мерзость в целой вселенной — тот, кто, получая одолжения, не возвращает их никому. По существующему порядку вещей мы очень редко можем воздать благодеяниями тем, от кого мы их получали, тем не менее, благое дело должно быть выплачено ухо в ухо, копейка в копейку. Бойтесь набрать слишком много добра: оно скоро плесневеет и заводит порчу. Пускайте его в оборот, живо, проворно, тем или другим образом.

Так как превосходный закон возмездия царит во вселенной  и всюду стойко держит равновесие между: получил? — раздавай! — то и всякий труд наш огражден теми же непреклонными постановлениями. Благоразумные люди находят, что всего дороже обходится дешевый труд и дешевый товар. В метле, в  ковре, ноже, вагоне мы покупаем некоторую долю чужого ума и толка, примененного к нашим ежедневным потребностям. Мы платим садовнику за его знание садоводства, моряку за опытность в мореходстве, слугам нашим за порядок дома, за рукоделие, за поварское мастерство. Такими сподвижниками мы удесятеряем, усотеряем наше присутствие и размножаем свое собственное бытие, каково бы ни было наше общественное положение. Но так как все имеет свою двоякую сторону, то обман не удерживается нигде. Вор обкрадывает самого себя, мошенник плутует над самим собою, потому что подлинная, чистая плата за труд — это добро и знание; наружным признаком служит им благосостояние и общественное доверие. Конечно, эти признаки можно украсть и подделать, как ассигнации, однако же того, что они представляют, то есть добра и знания, не украдешь, не подделаешь. Эта цель труда достигается только действительным упражнением способностей духа и повиновением побуждениям, чистым и бескорыстным. Плуту, игроку, тунеядцу ли захватить эти блага, это понимание природы физической и нравственной, которые даются рачительности и неутомимости добросовестного труженика? Закон природы таков: соверши это дело — и ты обогатишься силою, скрытою в нем; у тех же, которые дела не делают, откуда возьмется их сила?

Я убежден в  том, что высочайшие нравственные законы могут быть усмотрены человеком на каждом шагу, при самых обыденных его обстоятельствах и поступках. Эти неподкупные законы, отражаясь на стали его резца, надзирая за мерою его ватерпаса, его аршина, за итогами счетной книги его лавки, не менее истории обширных государств удостоверяют его в том, что ремесло его стоит хвалы, что доброкачественность его занятий достигает возвышенности его помыслов.