Щепановская Е.М.

ПАНОРАМА  ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ТВОРЧЕСТВА В МИФОЛОГИИ 

ДРЕВНЯЯ АНТРОПОМОРФНОСТЬ ВСЕЛЕННОЙ 

И СОВРЕМЕННОЕ  ПОНИМАНИЕ ЛИЧНОСТИ  

   Можно было бы назвать статью проще: “Древнее и современное понимание личности”. Но само понятие личности новое, в том смысле, что наше “я” – это наиболее поздно сложившийся архетип, последняя мифологема древнейшей мифологии. Оно выкристаллизовывается в образе правителя (императора, фараона), возвышающегося над богами и получающего независимость от них. Такой независимый статус в древнейших обществах ранее получают умершие предки, уподобляемые богам; а в древнем Египте его уже имеет любой умерший. Живым статус личности в древнем мире получить сложнее, и его имеют только герои: прежде всего за свои индивидуальные таланты, которые далее преломляются в заслуги перед обществом. Античное понятие persona (маска, личина) говорит о том, что личностью мог кто-то стать, лишь воплотив в себе образ предка, героя, божества. Т.о. личность в современном смысле, как внутренне присущая человеку индивидуальная и одновременно идеально-социальная характеристика – сравнительно недавнее понятие.

   Понятие человека гораздо более раннее. Можно сказать, что им насквозь проникнута вся древняя мифология: где даже Вселенная мыслится по аналогии с человеком. Так, во многих, генетически прямо не связанных между собой мифологиях образ первочеловека: скандинавского Имира, индийского Пуруши или китайского Пань-гу – прямо уподобляется мирозданию. Человек, подобный Вселенной и заключающий ее в себе, предстает ее творцом. Подобное описание Творца содежит "Махабхарата":

Горы —  его кости, земля — плоть, 
Его кровь — океаны; пространство — чрево; 
Ветер — его дыханье; сила — огонь; потоки — жилы; 
Солнце и Месяц слывут его глазами; 
Небо вверху — голова, его стопы — обитель земная, 
Его руки — стороны света.¹

   В разных традициях Небо представляется черепом демиургов — Брахмы или  Имира, а облака и тучи — мозгом, наполняющим гигантский череп неба, или мыслями творца, что отразилось и в языке: облачную, дождливую погоду называют промозглой, и ещё в прошлом веке вместо "задумался" можно было сказать "затуманился".

   В то же время и образ человека выводится  из природы Вселенной — так  в “Голубиной книге” сказано:

“Наши помыслы  от облак небесных, 
Кости крепкие от камени, 
Телеса наши от сырой земли, 
Кровь руда наша от чёрна моря.”²

   И все без исключения мифологические образы, кроме природы, описывают  архетипические качества самого человека. Из того определения, которому посвящена настоящая конференция: “Человек познающий, человек созидающий, человек верующий” – именно на втором – созидании творения – с самого начала делается акцент в древней мифологии. Т.о. образ человека-творца является наиболее архетипичным, наиболее устойчивым и наиболее важным для культурной эволюции. Каков древнейший образ человека в мифологии и какие характерные черты выявляет мифология для понимания человека как творца?

   Можно выделить несколько более древних  и более новых стадий развития образа творца: и типические классы богов проявляют несколько разных видов творчества. Поставленные в хронологическом порядке, это 1) демиургическое творчество мысли и слова, созидающее мир в его целосности, 2) культурное творчество, связанное с овладением техническими навыками и установлением социальных отношений и запретов, 3) жизненное творчество героической индивидуальности, цель которого — изменение существующего порядка, и 4) созидание любви, оживляющее мир.

   1) Демиургическое творчество мысли и слова. В мифологии Небо-демиург, олицетворяющее воздушную атмосферу Земли, часто исполняет свою созидающую роль с помощью духа или бесплотной мысли, по той простой логике, что до них ничего ещё не существует, а они связаны с вечностью.

   Так, в мифологии сев.-амер. индейцев создатель  мира Авонавилона, находясь в первоначальной тьме, направил туда свою мысль — и она создала в бесконечном пространстве туманы, содержащие зародыши жизни. В эпосе майя "Пополь-Вух" Боги творят мир словом: "Всё было в состоянии неизвестности, всё холодное, всё в молчании, всё недвижное, тихое; и пространство неба было пусто... Поверхность Земли тогда ещё не появилась. Было только холодное море и великое пространство Небес... В темноте, в ночи была лишь неподвижность, только молчание." И вот наступила ясность — Вселенная содрогнулась от молнии, луча света и грома: это вздрогнуло и забилось сердце Небес. "Так была сотворена Богами Земля. "Земля!"— воскликнули они, и немедленно она была сотворена." Подобно этому создает мир егип. творец Птах, задумав его в своем сердце и назвав всё задуманное языком. Иран. верховный Бог Ахурамазда, требующий чисто духовного поклонения, тоже творит мир мыслью. Или можно вспомнить шумер. демиурга Энлиля, о котором гимн говорит: 

Твое несравненное Слово! Могуче оно! 
Как небеса оно! Как туча оно! 
Слово твое небесам — опора, 
Слово твое земле — основа! 
Слово твое — полноводный исток, 
      жизнь всех поднебесных стран! ³

   Роль  этого вида творчества — созидание  мира в его целостности. Как это  было для древних, так и остется сейчас: именно такова для нас роль слова и мысли.

   2) Культурное творчество, связанное с овладением техническими навыками. Первый из них овладение огнем, далее — создание стрел, силков и сетей для охоты (напрмиер, кит. Фу-Си, имя которого переводится как "устроивший засаду на жертвенных животных") и т.д. А вершина — кузнечное ремесло как покорение самой страшной из стихий, которое сближает его преставителей с небесными демиургами. Его персонифицируют такие творцы, как фин. небесный кузнец Ильмаринен, финикийский Хусор, железным молотом раскалывающий мировое яйцо для творения Неба и Земли, инд. Тваштар, ведающий формами Космоса, или кузнец Вишвакарман, символизирующий все ремесла). Связанное с тем же классом богов установление социальных отношений и запретов — это прежде всего табу на инцест (ацтек. Кецалькоатль, город которого был разрушен в связи с нарушением этого табу), формирование общины и дифференциация классов общества (инд. Атхарван, рим. Квирин или герм. Хеймдалль — боги общины) и заключение мирного договора (иран. Митра — бог договоров)⁴.

   В мифологии культурное творчество следует рука об руку с демиургическим, творцы культуры и природы дополняют друг друга (это пары инд. Митры и Варуны, иран. Мифры и Ахурамазды, рим. Квирина и Януса, фин. Ильмаринена и Вяйнемёйнена, балт. Кальвиса и Диеваса) — как дополняют друг друга практическое (прагматическое, ограниченное целями) и теоретическое (безграничное) творчество. Здесь интересно, что первое включает в себя и ремесленное, и социальное творчество — и оно мыслится искусственным (эту тему развивают многочисленные мифы об ущербности культурных творцов: хромота Гефеста, обманутого мужа, или неудача Ильмаринена выковать Солнце, Луну и золотую деву). Второе же творчество изначального и более высокого ранга мифологически соотносится с самой природой и предстает для человека естественным.

   Осознание ограниченности культурного творчества рождает класс богов-нарушителей культурных запретов (самые известные из них — греч. Гермес, который, едва родившись, украл быков у Апполона и обманул самого Зевса, и герм. Локи, в шутку нарушивший самое святое — мирный договор между богами и великанами). Боги-нарушители (трикстеры, т.е. трюкачи, тесно связанные с функцией языка и передачи информации) также мыслятся культурными творцами, хотя более мелкого масштаба, чем предыдущие.— Именно на этом последнем аспекте творчества ставит акцент западно-европейская культура.

   3) Жизненное творчество героической индивидуальности. Его цель – изменение существующего порядка, и акцент здесь ставится на личную силу, превозмогающую существующую данность. Здесь рождаются такие образы, как шумерский миф о Гильгемеше: усмиряющем чудовищного быка, строящем свой город и терпящем неудачу только в попытке обрести бессмертие,— самый древний из дошедших до нас записанных мифов. Или образ ацтек. героя Нанауатля, который первым бросился в жертвенный костер, чтобы стать солнцем и осветить мир. Самобытность и яркость личности героев связывает их с архетипом солнца и образом льва с гривой, напоминающей светило. Таковы семит. Самсон (“солнечный”), сила которого была в волосах (лучах), победивший льва и полчища врагов, инд. получеловек-полулев Нарасингха, родившийся одолеть неправедного царя.

   Поскольку этот архетип ярче всего раскрывает таланты самого человека, сегодня  он соотносится прежде всего с творческим развитием индивидуальности (безотносительно к миру). Но герои этой мифологемы, как и боги солнца, неизбежно вступают в борьбу с существующим порядком (царем и громовержцем, символизирующим его). Поэтому развитие индивидуальности происходит через архетипический конфликт индивидуальности и общества (как это показал К.Г.Юнг, говоря о индивидуации: процессе создания центра индивидуальности, причем архетип этого центра иногда напрямую соотносится с образом солнца, как и в древних мифах). И создавая себя, личность созидает окружающий мир.

   4) Созидание любви, оживляющее мир. Богини любви, нередко связанные с весенним возрождением, персонифицируют живительные силы природы, и в том числе — внутренней природы самого человека. Яркий момент этого типа творения — оживление любимого (так зап.-семит. Астарта воскрешает Эшмуна, егип. Изида — Осириса, инд. Рати — Каму). В философии, близкой к нашему времени, такой вид творения характеризуется как духовность, преображающая мир вокруг (например, у В.С.Соловьева). Оживляющая роль богини любви говорит о том, что чувства постоянно воссоздают, воспроизводят все существующее, позволяют ему продолжать существовать, и это тоже одна из творческих функций человека.

   Все эти творческие компоненты сегодня  входят в структуру личности. Как  упомянуто вначале, сама личность как понятие “я” — наиболее поздно сформировавшийся архетип, в мифологии он проступает как образ идеального воина или пастыря, связанный с такими качествами, как причастность к стихие (выход за пределы устроенной цивилизации: пастух охраняет стадо на природе) и умение защитить свою культуру и ее устои. В рамках этой мифологемы формируется понятие нравственности как неизбежности победы добра над злом. Можно вспомнить известную фразу Махабхараты “Сатья мева джаете: всегда побеждает правда”: сильнее оказывается та воля, которая черпает силы у божественного истока, связанного с нравственностью и изначальной чистотой. В мифологическом образе сражения понятие “я” растворяется в образе стихии, действующей сквозь человека.

Т.о. понятие  личности с самого начала формируется на основе качеств безграничности (уподобления космосу) и нравственности — что в философии находит отражение, например, у Бердяева, который противопоставляет личность и индивида: личность для него – категория духовно-религиозная, а индивид – натуралистически-биологическая, часть природы и общества. Сведение творческой функции личности к ее социальной роли — неполноценно, как это выявляет мифологическая полнота определений.

   Это иллюстрирует и поздняя история  понятия личности. В Риме оно получает правовой статус, но у стоиков к юридической свободе вновь прибавляется свобода нравственная, воплощаемая в понятиях “совесть” и “сознание” (consius и conscientia), развиваемых в европейской философии.  Средневековое понятие личности как души делает это понятие вне-телесным. Попытка определить личность как живую, а не умершую (как это было в древнем мире, где личностью мыслились предок или герой) как раз и становится основой понятия души. В христианстве понятие личности отражает отношение человека и Бога: используется термин “ипостась” (“hipostasys”: фундамент, сущность), которое сегодня ассоциируется с божественным началом больше, чем с человеческим. Личность или душа — это особая сущность: “индивидуальная субстанция” у Боэция. У Кассиодора личность – “рациональная субстанция индивидуума”, что противоречит древнегреческой онтологии познания, где разум не мог быть индивидуальным. В таком понятии личности достигается крайняя точка индивидуализации “я”.

   В новоевропейской философии происходит отождествление личности и человека как познающего субъекта. Начиная с Декарта, на первый план выходит проблема самосознания как рефлексия собственного “я”: личность сливается с “я” и единство сознания формирует тождество личности при всех изменениях. Для Канта человек становится личностью благодаря самосознанию, отличающему его от животных и позволяющего свободно подчинить свое “я” нравственному закону. Т.о. новое время смыкает “я” с сознанием, разумом, волей. Но, несмотря на достигнутую индивидуализацию и понятие о ценности личности (начиная с эпохи Ренессанса (Т.Мор) и просветителей (Руссо), а вслед за ним Канта), эти сознание, разум и воля при ближайшем рассмотрении оказываются для человека не своими собственными, а заданными априори, божественными, над-человеческими или в высшей степени человеческими, идеальными. Это хорошо иллюстрирует понятие трансцендентности, основополагающее для классической, как и для экзистенциальной философии XX века. Или “творческий порыв” Бергсона, где личность также оказывается проводником высшей творческой стихии (жизни). Можно также вспомнить Шелера, для которого личность определяет свободу человека: его "экзистенциальную независимость” от всего телесного, ограниченного и определенного: "Дух есть единственное бытие, которое не может само стать предметом, и он есть чистая актуальность, его бытие состоит лишь в свободном осуществлении его актов. Центр духа, личность не является ни предметным, ни вещественным бытием, но есть лишь постоянно самоосуществляющееся в себе самом упорядоченное строение актов."⁵