Категории человеческого бытия

Тень прошлого постоянно  висит над нами. Когда мы говорим  себе: «Это оригинальное настоящее, такого никогда раньше не было», то этот самый  момент уже поглощается прошлым  — настоящее исчезает, как только мы пытаемся схватить его и выразить. В оригинальном видении мир всегда нов, поскольку это живое, непосредственное восприятие, состояние непосредственной актуальности, здесь нет мертвого прошлого, с которым мы сравниваем настоящее. Это новое — не в  сравнении со старым, не в тени старого  и не на фоне старого. Это принципиально  новое видение. Мы вдруг видим  мир так, как его еще не видел  никто, переживаем удивительный подъем духа и чув-I ствуем, что происходит как бы «слияние» с миром и понимание его «изнутри». В эти мгновения и рождаются новая мысль и сам человек как творец. Увидеть впервые трудно еще и потому, что для рассудочной мысли и механической памяти — а ими мы обычно и пользуемся — все тривиально, для них нет ничего оригинального, на любое внешнее воздействие или проблему следует тот или иной ответ, та или иная автоматическая реакция. Мы часто действуем, основываясь не на личном наблюдении, а на знаниях, полученных извне, и такой способ бытия превращает нас в бездумную машину, делает неспособными к творчеству. Мы автоматически проецируем свои знания, свои старые навыки на новую ситуацию. Нужно изменить отношение ко всему известному, прошлому, чтобы получить возможность действительно увидеть настоящее. Это не значит, конечно, что мы должны стереть память, нужно только перестать реагировать, исходя исключительно из прошлых знаний и привычек. Без памяти и прошлых знаний, без преемственности человек не может существовать и развиваться.

Однако новое знание возникает не тогда, когда мы, утилитарно относясь к своей памяти, пытаемся отыскать аналоги для нового явления  и не успокаиваемся, пока не классифицируем его, не переведем в ряд типичных; но тогда, когда, отталкиваясь от своего культурного, интеллектуального развития, сталкиваясь с новым феноменом, воспроизводим заново свое живое  и полное присутствие. Это восприятие мира похоже на то, как если бы мы смотрели на плавно текущую реку. Если вы смотрите на солнечный свет, отражающийся от реки, на всю ширь танцующей воды, не рассуждая, не переводя все это в какие-нибудь обозначения, — то вы сами входите в этот свет, в его бесконечное движение, похожее на прилив моря, растворяетесь в нем, чувствуете охватывающую вас красоту мира, а себя и свой разум — просветленными до самых глубинных основ. Это и есть то, что называется созерцанием, с него начинается и мысль, и действие, и сам человек, почувствовавший смысл своего существования и свою опору в природе. Точно так же и звуки. Они могут раздражать нас, как плач ребенка или лай собаки, а могут и радовать, как игра оркестра, исполняющего наше любимое произведение. Но все это внешнее наблюдение, внешнее слушание. А вот когда звук, допустим, вечернего колокола перед закатом подхватывает нас и несет через долину над холмами, то мы чувствуем, что мы и звук неразделимы, что мы — часть звука, а его красота — часть нашей души.  

Счастье

Ницше считал, что  мудрый человек не обязан быть счастливым — если человек знает, зачем он живет, ему не важно, как он живет. Но большинству людей, особенно в  юном возрасте, такие рассуждения  покажутся чересчур суровыми, чересчур пессимистичными. Как это нет  счастья, когда каждый день приносит столько радости? А сколько радостей, сколько счастья ожидает нас  впереди! Никто, конечно, не знает точно, что такое счастье, и разные люди понимают его по-разному. Наиболее распространенная точка зрения подменяет счастье  удовольствием. Удовольствие — это  имитация счастья. Крайним видом  такого счастья является наркотическое  опьянение: человек полностью отрешен  от мира, полностью растворен в  чистом удовольствии, он абсолютно  счастлив и доволен, и больше ничего ему в данный момент не нужно. Правда, потом наступит очень тяжелое  похмелье, человека ждут тяжкие страдания, но сейчас он об этом не думает.

Очень многие отождествляют  счастье с полным удовлетворением  своих потребностей: у них все  есть, они богато живут, им легко доступны физические и духовные удовольствия — что еще надо для счастья? Древнегреческая легенда повествует, что невероятно богатый царь Крез спросил одного из первых философов, мудреца Солона, видел ли он когда-нибудь счастливого человека. На что Солон ответил, что никогда не видел и вообще видеть счастливого человека нельзя. «Но ведь я перед тобой, — возмутился Крез, — самый счастливый, потому что я самый богатый». Но Солон ответил, что об этом еще рано судить, так как Крез еще жив. Действительно, вскоре на Креза напали враги, разгромили и разграбили его царство и убили его самого. То есть греки считали, что лишь смерть придает жизни законченный вид. Жизнь должна завершиться, и тогда можно ответить, был ли счастлив человек. А пока она продолжается, сказать этого нельзя.

Некоторые люди связывают  представление о счастье с  карьерой, прежде всего с политической: для них настоящее счастье  — иметь власть, управлять другими, все время быть на виду, слышать  одобрение. Но, как показывает жизнь, политические деятели редко бывают счастливы — власть быстро развращает и опустошает человека. Ни забвение, ни наслаждение, ни удовлетворение всех потребностей, ни власть не приносят настоящего счастья. Они дают лишь имитацию счастливой жизни, после которой быстро наступает пресыщение и разочарование. Единственно возможный вид счастья — это жизнь в согласии с самим собой, без страха, без напрасных надежд и мечтаний, в спокойном и ясном видении проблем и невзгод.

Счастье — это  внутренняя умиротворенность, когда  вместо страха и забот жизнь проникнута пониманием ценности каждой прожитой минуты, святости и красоты окружающего  мира, которые отражаются в душе человека. Счастье возможно только сейчас, в эту минуту, в настоящем. Но обычно мы никогда не задерживаемся  в настоящем, утверждал Паскаль. Мы вспоминаем прошлое, мы предвкушаем  будущее, словно хотим поторопить слишком  медленный шаг времени. Мы так  неосмотрительны, что блуждаем по недоступным  нам временам и вовсе не думаем о том единственном времени, которое  нам принадлежит. Мы так легкомысленны, продолжал Паскаль, что мечтаем  только о воображаемых временах и  без рассуждений бежим от настоящего, единственно существующего в  действительности. Это потому, что  настоящее нас обычно ранит. Мы его  прячем с глаз долой, потому что оно нас удручает, а если оно нам приятно, то жалеем, что оно ускользает. Мы пытаемся удержать его в будущем и предполагаем распоряжаться вещами, которые отнюдь не в нашей власти, в том времени, до которого вовсе не обязательно доживем. Пусть каждый, призывал Паскаль, разберется в своих мыслях, чтобы увидеть, что все они заняты прошлым или будущим. Настоящее никогда не бывает нашей целью.

Таким образом, мы вообще никогда не живем, но лишь собираемся жить и постоянно надеемся на счастье, но никогда не добиваемся его, и это  неизбежно. Пока человек не нашел  в своей жизни ничего святого, ничего, имеющего глубину, волнующую  красоту в настоящий момент его  существования, его жизнь поверхностна. Он может жениться, иметь детей, хороший  дом и деньги, может быть умным  и удачливым. Но его жизнь будет  лишена той мудрости и спокойствия, без которого все похоже на тень.

Замечательный индийский  мудрец Джидду Кришнамурти, умерший в очень преклонном возрасте, говорил, обращаясь к школьникам 10-12 лет, что основой правильной и счастливой жизни является образование, реальное образование. А быть реально образованным — значит не бояться, значит научиться жить без страха. Кришнамурти обобщил свои идеи в книге «Начало обучения». Быть реально образованным означает не приспосабливаться к обществу, не имитировать, не делать того, что делают миллионы. Если вы чувствуете, что вам нравится делать это — делайте. Если вы принимаете весь этот беспорядок, — ссоры, ненависть, антагонизм, войны — хаос вокруг вас, то вы — часть этого хаоса, для вас нет никаких проблем. Но если вы скажете: я не хочу жить так, — вы должны найти другой путь. Приспосабливаться к тому, что есть, приказывает не разум, а хитрость. Вы должны быть образованы в каждом отрезке вашей жизни — внешне и внутренне. Это означает, что внутренне вы должны избавиться от страха. Понимание того, что такое страх, делает наш разум интеллигентным. Эта интеллигентность показывает, как жить правильно в этом мире.

Страх — это величайшая, может быть, самая великая проблема. Вы должны в целом понять ее, чтобы  выйти из страха. Ты говоришь: я боюсь  неизвестного, боюсь завтрашнего  дня, будущего. Почему ты вообще думаешь  о завтрашнем дне? Потому что отец, мать, соседи всегда спрашивают: что  будет с тобой завтра? Но как  ты можешь знать, что будет с тобой  через двадцать лет? Пока ты молод  — живи, радуйся и не думай  о будущем. Если ты теперь живешь без страха, то потом, когда вырастешь, кем бы ты ни стал — садовником, поваром или еще кем-нибудь — ты все равно будешь счастлив. Мы чаще всего получаем абсурдное образование. Мы никогда не обучаемся, просто в нашу голову закладывается большое количество информации, и мы развиваем только малую-часть ума, которая помогает зарабатывать деньги. Это похоже на культивирование одного угла поля, в то время как остальные зарастают сорняками. Вы должны слушаться родителей, но послушание приводит либо к слепому повиновению, либо к разумности, позволяющей видеть все поле. Ни учителя, ни родители не заинтересованы во всем поле. Обработать один угол — это, по их мнению, даст ребенку больше безопасности в будущем. Можете ли вы слушаться без слепого повиновения, без подражания? Если можете, вы будете восприимчивы ко всему полю. Это разумность, которая появляется без механической привычки к повиновению. Истинная любовь родителей к своим детям, считал Кришнамурти, — в желании сделать так, чтобы дети не приспосабливались слепо к требованиям, чтобы они обучались, а не имитировали истинное обучение. «Если бы родители действительно любили своих детей, не было бы войн».  

Смерть

Смерть — важнейший  фактор человеческого существования. Только вглядываясь в лик смерти, мы начинаем любить жизнь. Если бы не было смерти, жизнь была бы бессмысленна. В древнегреческой мифологии  самое страшное наказание, к которому боги могли приговорить человека — это бессмертие. Что может  быть страшнее бессмертия, хотя в тысячах  книг, романов, трактатов бессмертие преподносилось как главная мечта  человечества. Представьте себе, что вы бессмертны — уже умерли все ваши родственники и друзья, ваши дети и дети ваших детей, а вы все живете и живете, — абсолютно одинокие и заброшенные в чужие, не понятные вам время и культуру. У каждой культуры свое специфическое отношение к смерти. В Индии — как в древности, так и в наше время — умершего человека сжигают на костре, и от него ничего не остается. А в древнеегипетской цивилизации был настоящий культ мертвых, набальзамированные египетские фараоны до сих пор лежат в европейских музеях. Европейские кладбища — это сложнейшая архитектура памятников, надгробий, склепов.

Смерть, как и рождение, формирует границы человеческой жизни. Все, что вне этих границ, для  человека не существует. Смерть сопровождает человека с момента его рождения. Какое бы время его жизни мы ни взяли, человек всегда достаточно зрел для того, чтобы умереть. Смерть представляет собой как бы тень человека, самую верную и привязчивую. Человек  в этом смысле — самое несчастное из животных, поскольку заранее знает  о своей будущей смерти. Но в  то же время это дает огромное преимущество человеку, поскольку смерть организует человеческую жизнь, заставляет человека спешить найти в этой жизни  смысл и оправдать перед самим  собой свое существование. Смерть —  не конец, а венец жизни, она с  самого начала присутствует в ней  как упорядочивающий жизнь элемент. Но человек в обыденной жизни  живет так, как будто он бессмертен. Он старается не думать о смерти, всячески отгоняет мысли о ней  и полагает, что смерть еще где-то очень далеко от него. Мудрецы же с древних времен говорили: «Помни о смерти!». Для чего нужно помнить  о смерти? Разумеется, не для того, чтобы отравлять себе жизнь и  постоянно мучиться страхом.

Помнить о смерти — значит каждый день жить так, как будто это последний день твоей жизни, ведь он и в самом деле может оказаться последним. Ведь свой последний день и самый дурной человек постарается прожить по-человечески — не лгать, не воровать, не убивать. Смерть, по мнению танатолога (танатология — учение о смерти) В. Стрелкова, — фундаментальное свидетельство нашего «не одиночества». Мы всегда находимся под ее пристальным взглядом. Ощущая ее присутствие, ее реальность за каждым поворотом, мы не позволяем себе распускаться, поддерживая себя на уровне, превышающем тот, к которому склоняет нас наша животная природа. Разумеется, это тяжкая ноша. Осознание нашей смертности требует от нас немалого усилия. Смерть предполагает высший уровень ответственности. Лишить человека его конечности — означает, помимо прочего, устранить этот уровень ответственности.

Человек, будучи конечным существом, отличается от всех животных тем, что прилагает к своей  конечности масштаб безусловного и  бесконечного. Человек должен жить так, говорит философия, как если бы впереди его ожидала вечность, только не в обыденном смысле, когда  человек просто не думает о смерти, а в том смысле, чтобы он брал на себя задачи, для выполнения которых заведомо не хватит собственной жизни. Творя, любя, делая добро, он прорывается в вечность, побеждает смерть. Многие, бравшие на себя такие бесконечные задачи, остались в прямом смысле слова жить в вечности. Сократ, или Эпикур, или Ницше, или Пушкин гораздо более живые, чем многие ныне здравствующие наши современники.

Вера

Религиозная вера –  это возможность сверхчувственного  опыта. Но для очень большого числа  людей такой опыт – пустой звук. И даже люди, которым он доступен, часто не улавливают присущего ему  сверхчувственного характера.

Вера, считал Франк, есть воля открывать душу навстречу  истине, прислушиваться к тихому, не всегда различимому «голосу Божию», как мы иногда сред оглушающего шума прислушиваемся к доносящейся издалека тихой мелодии.

Вера в своем  первичном существовании есть не мысль, не убеждение в существовании  трансцендентного личного Бога как  такового, а некое внутреннее состояние  духа, живая полнота сердца, подобная свободной радостной игре сил  в душе ребенка. И это состояние  духа определено чувством нашей неразрывной  связи с родственной нам божественной стихией бесконечной любви, с  неисчерпаемой сокровищницей добра, покоя, блаженства, святости.

Таким образом, жить в вере – значит жить в постоянном напряжении всех своих сил, целиком  жить в настоящем, жить сердцем, для  которого любой предмет, любая внешняя  данность открывается в ее несказанности, значительности, таинственной глубине. Вера – это горение сердца, зажженного силой, которая по своей значительности и ценности с очевидностью воспринимается как нечто высшее и большее, чем  сам человек. Вера не есть ни идея, ни система идей. Она есть жизнь и  источник жизни, самосознание, которое  само испытывается и действует как  живая и животворящая сила. Вера – всегда подвиг, «безумие», поэтому  верующим душам предстоит великая  и последняя борьба, которой нет  конца.

Когда человек достигает  внутреннего преображения, духовной просветленности через усилия веры, то ему открывается реальность, которая  по своей очевидности, ошеломляющей силе красоты и мудрости так захватывает и потрясает человека, что любые эмпирические факты его существования, все радости и невзгоды повседневной жизни кажутся чем-то случайным и совершенно не важным. Состояние веры отличается от состояния повседневной озабоченности, как поэтическое вдохновение от физически тяжелого и бессмысленного труда.