Категории человеческого бытия

Категории человеческого бытия  

Основные категории  бытия человека, определяющие его  жизнь — это, прежде всего, творчество, любовь, счастье, смерть,вера.

Любовь

Любовь — самый  верный свидетель моего существования. Как пел В. Высоцкий: «Я дышу, и значит — я люблю! Я люблю, и значит — я живу!» С точки зрения философии, то, что я кого-нибудь люблю, объясняется не предметом любви, а моей способностью любить. Больше никакими причинами объяснить возникновение любви нельзя. Например, я люблю этого человека, потому что он (она) очень красивый. Но есть тысячи более красивых людей, почему я остановился именно на этом? Я люблю, потому что он умный. Но разве за это любят? Я люблю его, потому что он богатый — это уже совсем несерьезная причина для любви. Любят не за что-то, любят потому, что любят. Для любви нет причин, как нет причин для добрых поступков, нет причин для совести. А когда есть такие причины, то ни любви, ни совести нет. Хотя психологически любовь всегда объясняется конкретными причинами, и любящий искренне верит в то, что его избранник самый красивый или самый умный.

Человек делает добро, поступает по совести не потому, что преследует какую-нибудь конкретную цель, а потому что он добр, совестлив  и не может жить иначе. Человек  любит потому, что не может не любить, даже когда обнаруживает, что  любимый на самом деле не обладает особыми достоинствами. Любящий  видит в любимом то, чего не видят  другие, чего весь мир не видит. Человека невозможно познать никакими тестами, никакими опросами и исследованиями. Но есть одно безошибочное средство узнать человека - надо его полюбить. Один юноша  говорит другому: «За что ты ее полюбил, она ведь такая некрасивая?». На что другой мог бы ответить:» ты ее не видишь, это только я ее вижу, только мне открыта ее божественная красота. А у тебя нет глаз, которыми ты можешь это увидеть.»

Любовь в своей  основе есть религиозное восприятие человека, видение в нем божественного  начала. Любовь в этом мире встречается  очень редко. Согласно древнему мифу об андрогине, раньше человек был един, был одновременно мужчиной и женщиной. Потом бог разорвал андрогина на две половинки и бросил их в разные стороны. И они с тех пор ищут друг друга. Когда найдут, возникает любовь. Но попробуй найди! Многие верят, что любят или любили, но на самом деле они себя убедили в этом, чаще всего это была просто имитация любви. Философ Владимир Соловьев считал, что любовь для человека — пока то же, что разум для животного, то есть только неопределенная возможность. Любовь встречается редко еще и потому, что люди боятся любви, так как это — постоянная забота и тревога за любимого человека, постоянная ответственность. Любовь никак не совпадает со счастьем в будничном смысле этого слова.

Любовь — очень  парадоксальная вещь. Во-первых, любовь возникает тогда, когда любить нельзя, и развивается, преодолевая различные  препятствия. Вся художественная литература построена на описании этого конфликта  — любовь Тристана и Изольды, Ромео  и Джульетты, Вронского и Анны Карениной. Не только в литературе, но и в жизни любовь всегда развивается  в борьбе с внешними обстоятельствами, в борьбе с обществом, с судьбой. Отсюда второй парадокс — любовь всегда связана со смертью: или оттого, что  препятствия для нее оказываются  непреодолимыми; или любящий человек  осознает, как хрупко и недолговечно его чувство; или когда остро  переживает тот факт, что он живет, дышит, радуется жизни и потому своим  главным врагом считает небытие, распад, смерть. Андрей Болконский перед  смертью думал о том, что только любовь может противостоять смерти, только любовь является ее действительной соперницей и может спасти человека. Ибо жизнь как таковая, осуществляемая в смене поколений, — бессмертна. Воспитывать — значит пробуждать способность любить. Труд жизни начинается с труда души, с любви, а уже  потом идут труд ума и труд рук. Ребенку все можно дать, писал  педагог Симон Соловейчик, если одарить  его любящей душой, но ничего не получится, если не развивать его способность  сердцем стремиться к сердцу другого  человека.

Чтобы делать добро  — надо приложить душевный труд, большую силу, и эта сила —  любовь к людям, причем ко всем без  исключения. Обычно говорят, что всех любить невозможно, что есть люди недостойные. Тем не менее, детей надо прежде всего учить любви — научатся любить людей, будет что и кого любить. Ненавидеть тех, кто хочет погубить любимое и дорогое, они потом и сами научатся. Если проповедовать выборочную любовь — этих можно любить, они хорошие, а этих не надо, — то постепенно, можно прийти к выводу, что раз у всех людей есть недостатки, все в чем-то плохи, то и любить не надо никого. Исключительная роль в понимании и утверждении любви принадлежит христианской религии. Она учит, что Бог есть любовь, любовь вообще, чистая любовь, поднимаясь к которой, человек начинает жить в атмосфере любви и становится способным к любому конкретному ее проявлению — любить человека, животное, природу. В Новом Завете говорится: «...всякий любящий рожден от Бога и знает Бога; Кто не любит, тот не познал Бога...» (I Ин 4, 7-8).

Религиозная, христианская суть любви не имеет ничего общего с рационалистическим требованием  всеобщего равенства и альтруизма, которое постоянно вновь и  вновь возрождалось во многих идейных  течениях — от софистов V века до коммунистического  Интернационала. Нельзя любить как  «человечество вообще», так и  «человека вообще», — можно любить только данного, отдельного, индивидуального  человека во всей его конкретности. Мать любит каждого своего ребенка  в отдельности, любит то, что есть единственного, несравнимого в каждом из ее детей. Любовь может лишь несовершенно и частично реализовываться в  мире, оставаться для многих только путеводной звездой. Но если душа узнала, писал С. Франк, что любовь есть оздоровляющая, благодатствующая сила Божия, то «никакое глумление слепцов, безумцев и преступников, никакая холодная жизненная мудрость, никакие приманки ложных идеалов — идолов — не могут поколебать ее, истребить в ней это знание спасительной истины». Подлинная любовь — всегда чудо, и, как чудо, встречается крайне редко.

Очень часто люди довольствуются эрзацами, суррогатами, многочисленными формами псевдолюбви. Об этих формах писал Э. Фромм в своей книге «Искусство любить». Во-первых, большинство людей считает, что любовь — следствие сексуального наслаждения, и если двое научатся вполне удовлетворять друг друга в этом смысле, то постигнут искусство любить. На самом же деле, отмечал Фромм, истина прямо противоположна: любовь не является следствием сексуального удовлетворения, наоборот, даже знание так называемых сексуальных приемов — это результат любви. Второй формой псевдолюбви, которая вместо счастья приводит лишь к неврозам и страданиям, является привязанность к образу одного из родителей. Уже будучи взрослыми, люди переносят чувства ожидания или страха, которые испытывали по отношению к отцу и матери, на любимого человека. Они никогда не освобождаются от образа зависимости и ищут этот образ в своих любовных требованиях. В подобных случаях человек в смысле чувств остается ребенком, хотя интеллектуально и социально находится на уровне взрослого. Еще одна форма псевдолюбви — любовь-поклонение.

Люди часто имеют  склонность обожествлять любимого. Отчужденный  от своих собственных сил, человек  проецирует их на своего кумира, почитаемого  им как воплощение любви, света, блаженства. Он теряет себя в любимом человеке, вместо того чтобы находить себя в  нем. А поскольку никакой человек  не может в течение долгого  времени жить в таком состоянии, то неизбежно наступает разочарование. Проявление невротической любви  — это нежелание замечать свои недостатки и сосредоточенность  на слабостях «любимого» человека. Любой из нас прекрасно видит  даже маленькие слабости другого, но беспощадно обличая их, охотно закрывает  глаза на свои собственные пороки. Если два человека делают это одновременно, то их любовные отношения превращаются в пытку постоянного взаимного  разоблачения.

Разновидностью псевдолюбви  является также «временная аберрация». Двое мечтают о блаженстве, которое  будто ожидает их впереди, между  тем в данный момент им уже стало  скучно друг с другом. Эта тенденция  совпадает с общей психологической  установкой, характерной для современного человека. Он живет в прошлом или  в будущем, но не в настоящем. Он сентиментально вспоминает свое детство или строит счастливые планы на завтра. Переживается ли любовь «заместительно», как фиктивное участие в переживаниях других людей, переносится ли она из настоящего в прошлое или в будущее, такие абстрактные и отчужденные формы любви служат лишь наркотиком, облегчающим боль от реальности, одиночества и отчуждения. Очень частая форма псевдолюбви — это проекция своих проблем на детей. Когда человек чувствует, что не в состоянии придать смысл собственной жизни, он старается обрести его в сыне или дочери. Но так можно, считал Фромм, принести несчастье как самому себе, так и своему ребенку. Не найдя смысла для себя, можно и ребенка воспитать неправильно.

Часто детьми прикрываются, чтобы не расторгать несчастливый брак: «мы не можем разойтись, чтобы  не лишать ребенка единой семьи». Однако на самом деле атмосфера напряженности  и безрадостности в подобной семье  более вредна для ребенка, чем  открытый разрыв его родителей. В  сегодняшнем российском обществе состояние постоянной борьбы всех против всех привело к неслыханному общему ожесточению, к забвению того, что любовь — это не сентиментальное чувство, не каприз настроения и не ослепляющая болезнь. Это вообще не только и не столько человеческое качество или способность, а объективный закон существования человеческого мира. Любовь — это усилие во что бы то ни стало остаться живым, сохранить в себе искру божественного начала, не поддаться омертвляющему воздействию «мира»: ненависти, насилию, автоматизму мышлениям поведения.. Понимание того, что человек без любви — жалкое, неполноценное существо, не постигающее смысла своего существования, выражено в апостолом Павлом: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая, или кимвал звучащий. Если я имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто» (I Кор 13, 1-2).  

Творчество

Когда мы говорим  о творчестве, то обычно имеем в  виду великих людей: писателей, художников, ученых. Однако каждый человек занимается творчеством, когда пытается не просто механически выполнить свою работу, но и внести в нее что-то от себя, хоть в чем-то ее усовершенствовать. Везде, где цель деятельности рождается  из глубины человеческого духа, имеет  место творчество. Везде, где человек  работает с любовью, вкусом и вдохновением, он становится мастером. Творчество, считал Н. Бердяев, выдает гениальную природу  человека, каждый человек гениален, а соединение гениальности и таланта  создает гения. Можно не быть гением, но быть гениальным. Гениальными могут  быть любовь матери к ребенку, мучительные  поиски смысла жизни и искание  правды жизни.

Гениальность —  это прежде всего внутреннее творчество, самотворчество, превращение себя в человека, способного к любому конкретному виду творчества. Только такое перво-творчество и есть исток и основа любой творческой деятельности. Перед людьми издавна вставал вопрос: откуда берется новое, новая идея, новая мысль? Ведь новая мысль не складывается из суммы старых, иначе вообще не было бы проблемы творчества, каждый мог бы творить новые идеи. В истории философии известен «парадокс Сократа-Платона»: «чтобы прийти к новой мысли, надо ее уже каким-то образом знать, иначе не известно — куда идти и что искать. Но как можно знать то, чего еще никто не знал и ты сам не знаешь?»

Можно сколько угодно перебирать знания, полученные в школе, вычитанные из книг, — ничего нового не создашь. Нужно самому измениться. Нужно стать способным к творчеству, нужно научиться все время  удивляться миру и видеть тайны и  проблемы там, где другой ничего подобного  не видит. Творчество — это образ  жизни. Увидеть что-либо впервые  чрезвычайно трудно. Потому что наши знания, наше образование, наша привычка все сейчас же объясняют, сейчас же переводят в привычные штампы. Мы видим, как идет первый снег за окном, но вместо того, чтобы поразиться тому, как большие белые хлопья медленно, словно танцуя, падают в вечернем темнеющем  воздухе, мы говорим: «Подумаешь! Что  тут удивительного? Это просто циклон принес холодный воздух со Скандинавского полуострова!». Однако с такого удивленного  видения и начинается творчество. Так Рафаэль увидел Мадонну, Кеплеру  «открылась бездна звезд полна», а Эйнштейн увидел искривляющуюся Вселенную. Это же видение водило рукой Тициана и Андрея Рублева, это же изумление перед миром слышится в музыке Бетховена или Шнитке.

Недаром различают  «память рассудка» и «память  сердца». Память сердца — это достигшие  глубины души живейшие впечатления, когда мы действительно увидели  что-то сами в мире. «Того не приобресть, что сердцем не дано» — писал поэт Евгений Баратынский. Каждый ребенок в пору формирования его личности должен что-то «увидеть», не важно что; но важно, чтобы увиденное глубоко запало в душу, в память сердца, чтобы произошло «прикосновение» к миру и родилось изумление перед ним, будь то солнце, пробивающееся через кроны деревьев, или полная луна в бездонном весеннем небе. Помните, как у Толстого в «Войне и мире»: «Соня! Соня!...Ну как можно спать? Да ты посмотри, что за прелесть?! Ведь этакой прелестной ночи почти никогда, никогда не бывало... Нет, ты посмотри, что за луна?!».

В философии такое  видение, такое открытие мира называется созерцанием. Созерцание — это смотрение  умом, всей душой, всей человеческой сущностью. С него всегда начинается творчество. Если нет такого видения, то нет и  главных условий для творчества, для того, чтобы человек стал творцом. Что-то не состоялось в человеке, недозавершилось, осталась пустота, на которую не могут опереться ни интеллект, ни чувства. Если у человека никогда не было прорыва, переживания удивительной новизны, свежести и бездонной неисчерпаемости мира, то он остается один на один со скудным набором правил жизни, и в нем постепенно крепнет убеждение, что жизнь скучна, уныла, однообразна и не имеет никакого внутреннего смысла. Увидеть мир по-новому, не так, как его видели и объясняли до тебя, — значит увидеть его вне готовых стереотипов видения и объяснения, которые постоянно наваливаются на наше восприятие, «гасят» его, переводят в штампы и формулы.