Филосовские идеи Дж.Бруно

7. Миры и даже системы  их постоянно изменяются и,  как таковые, они имеют начало  и конец; вечной пребудет лишь  лежащая в основе их творческая  энергия, вечной останется только  присущая каждому атому внутренняя  сила, сочетание же их постоянно  изменяется.

  В 1584 году он публикует диалог «Изгнание торжествующего зверя», в котором проповедуется скорое пришествие или точнее, возрождение магической религии египтян.

Как высказывался Дж. Бруно: «Вот, значит, никогда не обоготворялись сами по себе крокодилы, петухи, лук, репа, но боги и божество в крокодилах, петухах и прочем; божество, которое с течением времени, от места к месту, постепенно, то тут то там, проявлялось, проявляется и будет проявляться в различных предметах, хотя бы они и были смертны: египтяне смотрели на божество, как на близкое и дружественное им, а не как на высшее, заключённое в себе самом, не пребывающее в сотворённых вещах. Смотри же, как простое божество, которое находится во всех вещах, плодоносная природа, мать хранительница вселенной сообразно различным своим проявлениям отображается в различных предметах и принимает различные имена. Смотри, как к ней единой, различным образом должно восходить, приобщаясь к различным дарам: иначе напрасно будешь черпать воду сетями и ловить рыбу лопатой.

Для всего этого, конечно, необходимы та мудрость и суждение, то искусство, деятельность и пользование  духовным светом, каковые духовное солнце открывает миру в иные времена  больше, в иные – меньше. Вот этот обряд и называется Магией, и поскольку  занимается сверхъестественными началами, она – божественна, а поскольку  наблюдением природы, доискиваясь  до её тайн, она – естественна, срединной  и математической называется, поскольку  исследует силы и способности  души…»

  Здесь Бруно, отбрасывая попытки Фичино примирить христианство и магию, безоговорочно возвращается к её языческим истокам. И далее он уповает на то, что великолепная магическая религия египтян вернётся, их нравственные установления придут на смену хаоса нынешнего века, пророчества исполнятся, а небесным знамением, возвещающим, что египетский свет уже возвращается, является гелиоцентрическая система Коперника. Причём, опираясь на Коперника, Бруно идёт в своих размышлениях дальше. Развивая принцип полноты, - смысл которого в том, что бесконечная причина - Бог, должна иметь бесконечные следствия и не может существовать предел его творящей силе, Бруно приходит к выводу о существовании бесчисленного и бесконечного количества миров. Эти его размышления сильно напоминают осуждённые Церковью еретические воззрения Оригена.

 Уже, будучи в руках  инквизиции, Бруно в камере проповедовал, что крест на самом деле  священный знак египтян, и что  крест на котором был распят  Христос имел не такую форму,  как у крестов на алтарях,  а крест в его нынешней форме  изображён на груди у богини  Изиды, и что христиане украли  его у египтян. 

  Вторым и очень ярким произведением, которое публикует Бруно в Англии, стала «Великопостная Вечерня». Произведение в яркой и сатирической форме описывает непростые взаимоотношения, которые возникли между Бруно и тогдашней Оксфордской профессурой. Суть конфликта станет понятной, если процитировать отрывок, в котором Бруно описывает сам себя: «…тот, кто пересёк воздушное пространство, проникнувший в небо, пройдя меж звёздами за границы мира». И в другом месте: «Филотео Джордано Бруно Ноланец, доктор самой изощрённой теологии, профессор самой чистой и безвредной магии, известный в лучших академиях Европы, признанный и с почётом принимаемый философ, всюду у себя дома, кроме как у варваров и черни, пробудитель спящих душ, усмиритель наглого и упрямого невежества, провозвестник всеобщего человеколюбия, предпочитающий итальянское не более, нежели британское, скорее мужчина, чем женщина, в клобуке скорее, чем в короне, одетый скорее в тогу, чем облечённый в доспехи, в монашеском капюшоне скорее, чем без оного, нет человека с более мирными помыслами, более обходительного, более верного, более полезного…» и далее в таком же духе.

  У нас есть возможность посмотреть, насколько это самомнение расходится с взглядом со стороны. Вот мнение о Джордано Бруно, высказанное Джоржем Эбботом, слушавшем его выступление в Оксфорде: «…он (Бруно) скорее отважно, чем разумно, встал на высочайшем месте нашей лучшей и самой известной школы, засучив рукава, будто какой-то Жонглёр, и говоря нам много о центре, круге и окружности, он решил среди очень многих других вопросов изложить мнение Коперника, что земля ходит по кругу, а небеса покоятся; хотя на самом деле это его собственная голова шла кругом, и его мозги не могли успокоиться». Какой-то жонглёр с кружащейся головой и неспокойными мозгами, как видно, Оксфордские слушатели наградили его не очень лестными эпитетами.

Но, в общем-то, если не считать  неприязненного отношения к нему академической среды, период пребывания в Англии был для Бруно, пожалуй, самым спокойным и плодотворным в его жизни. Помимо своих научных  опусов Бруно написал несколько  похвальных речей королеве Елизавете. Его восхищала мудрость её правления, и он восхваляет возрождение света  протестантской истины из католической тьмы. Подобного рода речи делают его пребывание в Англии безоблачным, но в последствии доставят ему массу неприятностей на допросах инквизиции.

  В связи с изменившейся политической обстановкой в 1586 году Бруно из Англии возвращается опять в Париж.

  В середине августа 1586 года Бруно покидает Париж из-за смуты, вызванной противостоянием между протестантски настроенным герцогом Генрихом Наваррским (впоследствии ставшим королём Франции Генрихом IV) и прокатолически настроенной Лигой и отправляется в Германию.

1586 - 1588 год он проводит  в Виттенберге, где преподаёт  в местном университете. Многочисленные  произведения Бруно, созданные  и опубликованные в Виттенберге,  видимо, по большей части представляют  собой его тамошние лекции.

 В начале 1588 года Бруно  уехал из Виттенберга в Прагу,  где пробыл около шести месяцев.  Здесь Бруно издаёт книгу под  названием «Тезисы против математиков» («Articuli adversus mathematicos»). Книгу иллюстрирует  загадочная серия диаграмм. У  них обманчиво геометрический  вид, хотя иногда и с включением  неожиданных предметов, вроде  змеи или лютни. Книга путанная  и сложная для восприятия, возможно  написанная каким-то шифром.

 Император наградил  Бруно за книгу деньгами но  ни должности, ни места ему  не дал, и Бруно отправился  в Хельмштедт. Здесь Бруно перешёл  на крайне радикальные антикатолические  и антипапские позиции. Он пишет  о тирании, посредством которой  гнусное священство губит естественный  порядок вещей, и гражданское  право в Италии и Испании,  в то время как Галлия и  Бельгия разрушены религиозными  войнами, и в самой Германии  множество областей находятся  в самом плачевном состоянии. 

3. Идеи множественности миров.

И в доносах на Бруно, и  в письме Шоппе нечестивость философа как-то связывалась с учением  о множественности миров. Однако это учение до Бруно, вообще-то говоря, не считалось еретическим и даже активно обсуждалось средневековыми теологами, полагавшими, что создание только одного мира недостойно бесконечного могущества Бога. В конце XIII в. архиепископ  Парижа даже осудил, как еретический  тезис о невозможности для  Бога создать множество миров. Что  же в таком случае так пугало всех в учении Бруно?

 В фундаментальной  монографии "Идея множественности  миров", само появление которой  во многом обусловлено современными  поисками внеземных форм жизни  и разума, автор этого историко-философского  исследования В. П. Визгин пишет,  что принципиальным отличием  учения Бруно от других концепций  множественности миров было радикальное  переосмысление взглядов на наш  мир и его место во Вселенной.  Визгин объясняет, что, допуская  существование каких-либо иных  миров, мыслители Античности и  Средневековья представляли эти  миры как сугубо геоцентрические  и даже геоморфные, т. е. для  них в каждом из этих миров  сохранялось жесткое противопоставление  Земли и Неба, зачастую представления  о плоскостности Земли и т.  п. Эти миры - а их могло быть  и бесконечное множество - находились  в каких-то абстрактных пространствах  и не имели ничего общего  с видимыми нами звездами и  планетами, так как звездное  небо считалось неотъемлемой  частью нашего мира. Поэтому, например, допускалось существование миров,  на небе которых могли бы  быть иные светила или вообще  не быть никаких светил. Однако  где и как расположены такие  миры, каждый из которых, как  и наш, мыслился конечным, разделенным  на небо и землю, было совершенно  не ясно.

 В определенной степени  такие представления об иных  мирах созвучны идеям современных  ученых, предполагающих наличие  в каких-то иных измерениях других вселенных, в которых физические константы и законы могут радикально отличаться от констант и законов нашей Вселенной. Конечно, эти идеи достаточно неординарны, но в целом они, например, совершенно не затрагивают "физикоцентризм" современного научного мировоззрения. По сути, учеными допускается существование законов природы еще не известного нам типа, но само, сугубо антропоморфное, понятие "закон" под сомнение при этом не ставится.

 Эта параллель с  современными идеями позволяет,  как представляется, лучше понять революционность бруновского учения, не только преодолевавшего гео- и гелиоцентризм, но и делавшего бессмысленным вообще какой-либо пространственный "центризм", учения, которое, с одной стороны, низводило Землю до уровня затерянной в бескрайних просторах песчинки, а с другой стороны, превращало наш замкнутый мир в бесконечную Вселенную, где привычные звезды уже не просто светила для человека, а миры, подобные нашему.

"Кристалл небес мне  не преграда боле, рассекши их, подъемлюсь в бесконечность", - писал Бруно в одном из  своих сонетов 

  Даже современные люди, с детства привыкшие слышать об иных мирах, были бы немало удивлены, если бы им стали доказывать, что нечто совершенно привычное, сугубо земное на самом деле является частью иной жизни и иного разума. Вспомним, например, какое чувство внутреннего протеста вызывают, пусть даже в шутку высказываемые, предположения о том, что земная жизнь и мы сами - это результат какого-то космического эксперимента. Стоит ли тогда удивляться реакции сокамерников Бруно - людей простых, не искушенных в схоластических дискуссиях? Впрочем, дело не сводилось к научной смелости идей Бруно, который, по выражению Визгина, "астрономизировал" концепцию множественности миров, отождествив видимое всеми небо с бесконечной Вселенной, а звезды и планеты с иными мирами.

 Безусловно, Бруно не  мог совершить такой переворот  в одиночку. Многое в этом направлении,  причем в логическом отношении  гораздо глубже, сделал еще в  середине XV в. Николай Кузанский,  которого Бруно неоднократно  называл своим учителем. В то  же время в учении Бруно  сохранилось немало реликтов  средневековых концепций множественности  миров. Полная "астрономизация" этой концепции стала возможной  лишь в рамках науки Нового  времени, в частности, после  введения Ньютоном понятия абсолютного,  единого для всей Вселенной  пространства. "Рассечение небес"  было тесно связано у Бруно  с критикой основ христианского  мировоззрения. Именно поэтому  Шоппе называл миры Бруно нечестивыми,  а сокамерники вспоминали его  философские построения не со  скукой, а с ужасом.

  В литературе, посвященной Бруно и его эпохе, нередко можно встретить примерно следующее объяснение причин, по которым учение о множественности миров могло представлять опасность для церкви. Во-первых, это учение в корне противоречило господствовавшему в средние века геоцентризму, которого придерживалась и церковь, во-вторых, оно не соответствовало догмату о том, что человек - венец творения, Земля - центр мира, а Христос - спаситель рода человеческого. Следует отметить, что ко времени этого процесса церковь уже полстолетия мирилась с учением Коперника, и скорее можно предположить, что именно Бруно в полной мере раскрыл глаза Ватикану на опасность дальнейшего распространения концепции гелиоцентризма. (В отличие от католиков протестанты с самого начала были настроены антикоперникански.) Далее. Сама по себе идея множественности миров была индифферентна и по отношению к учению о гелиоцентризме, и по отношению к догматам христианской церкви. Каждый из множества миров можно считать геоцентрическим, что, собственно, и делалось многими античными и средневековыми мыслителями. Эта идея не противоречила и положению об универсальном значении искупительной жертвы Христа. Ведь можно допустить, что такая жертва приносилась или должна быть принесена в каждом из миров Вселенной.

 Это предположение  использовалось для критики идеи  о множественности миров протестантским  теологом середины XVI в. Филиппом  Меланхтоном, который считал, что  принятие этой идеи означало  бы издевательство над таинством  искупления. Богочеловек, писал Меланхтон,  пришел в обличии человека  в наш и только наш мир,  здесь он прошел свой крестный  путь, и мы не можем допустить,  чтобы эта драма повторялась  бессчетное число раз во всех  бесчисленных мирах Понятно, что  такое "тиражирование" показалось  бы еще более кощунственным,  если бы иные миры находились  рядом с нашим, как это следовало  из учения Бруно. 

 Не исключено также,  что в иных мирах вообще  не было грехопадения, а поэтому  не нужно и искупление. Наконец,  можно считать, что Богочеловек  появился только в одном месте  Земли (и всей Вселенной тоже), что ставит перед последователями  Христа миссионерскую задачу  космических масштабов. Поэтому  учение о множественности миров  вполне могло использоваться  для обоснования миссионерских  задач церкви в эпоху великих  географических открытий, когда  слово Христа приходилось нести  народам, о существовании которых  никто ранее даже не подозревал. Необходимо подчеркнуть, что встречи  с новыми народами ставили  перед Европой XVI в. не только  миссионерские задачи. До сих  пор путешественники сталкивались  с обществами, стоящими на более  низкой ступени социального развития  и исповедующими более примитивные,  а то и варварские формы  религии. (Последнее обстоятельство  для людей той эпохи было  куда важнее технической отсталости.) Но что, если мы обнаружим  народы, по сравнению с которыми  сами будем выглядеть дикарями, а наша религия - варварским  суеверием? Во времена Бруно  таких народов еще не встречали,  но уже в 1516 г. Томас Мор  написал свою знаменитую "Утопию", а в 1602 г. пожизненный узник  неаполитанской тюрьмы Томмазо  Кампанелла завершил "Город Солнца" - рассказ мореплавателя, якобы  попавшего в идеальное государство, жители которого значительно опередили другие народы в науке и социальном устройстве. Заметим, что в 1598 - 1599 гг. Кампанелла возглавил в Калабрии заговор с целью свержения на юге Италии испанского владычества и создания там идеального общества, подобного описанному им затем в книге. Таким образом, фантазии об иных государствах оказывались неразрывно связанными с попытками революционного переустройства существующих порядков. Понятно, что аналогичным, и даже куда более мощным, потенциалом могла обладать идея множественности миров.