Философские мысли в письмах Леонтьева к Соловьеву

Теперь нужно  перейти непосредственно к взаимоотношениям Леонтьева и Соловьева. Первоначально  они были знакомы только по переписке. Однако, вскоре у К. Леонтьева появилось  огромное желание увидеть Соловьева  воочию и пообщаться с ним лично. Намерение познакомиться с Соловьевым возникает у Леонтьева почти за год до даты знакомства. Это была одна из самых значимых встреч в его жизни. Когда Леонтьев пришел в назначенное место для первой встречи, он прождал его почти 2 часа, и ушел, так никого и не дождавшись. Однако, в письме своей племяннице он пишет, что не держит обиды на Соловьева, и предполагает, что этот казус произошел из-за его рассеянности, и что, скорее всего, он будет очень смущен, вспомнив о назначенной  встрече. Из этого поступка сразу можно понять дальнейшие отношения между ними. Леонтьев всегда любил Соловьева больше, относился к нему со свойственной ему горячностью и пылкостью. Соловьев же, напротив, относился к Леонтьеву с некоторой холодностью, не так искренне и горячо, но, не смотря на это,  имел на него огромное влияние, и был одним из немногих, кто мог заставить Леонтьева поменять свое мнение насчет некоторых вещей. Они оба были совершенно различными по натуре, душевному складу, воспитанию. Однако, оба они были «одинокими мыслителями», отдавшими жизнь мечте и размышлениям. Сойдясь на почве своей непринятости, они стали искренними друзьями. Леонтьев находился под обаянием личности Соловьева на протяжении всего времени их общения. Он никогда этого не скрывал , и по свойственной ему прямоте, публично говорил о своей любви, пытался найти оправдание его недостаткам и восхищался достоинствами. Священник Фудель в своей статье «К. Леонтьев и В. Соловьев в их взаимных отношениях» приводит цитату самого Леонтьева относительно товарища: «Я люблю ваши идеи и чувства, уму вашему я готов покланяться со всею искренностью моей независимой природы…»¹¹.  В оригинальном стиле изложения идей и новизне мыслей насчет христианства Соловьева Леонтьев видит осуществление своей мечты о своеобразии русской культуры. Необычное, новаторское освещение Соловьевым общеизвестных фактов в сфере богословия, его тонкое философское остроумие и смелость открывают новые, еще не познанные дороги и перспективы в развитии русской мысли. Леонтьев считал, что такой деятель в сфере философии, как Соловьев может дать будущее увядающему русскому православию, и сохранению русской самобытности. По его мнению, молодой мыслитель был самородком, идеалом русского философа и богослова.

Одной из проблем  Леонтьева было то, что он всю  жизнь искал серьезной, основательной  критики своих идей. Но его друзья и враги удерживали его труды  к печати, поэтому его жажда  в ней не удовлетворялась. И как  раз Соловьев мог ее утолить. Он считал Леонтьева «умнее Данилевского, оригинальнее Герцена и лично религиознее  Достоевского»¹², но не решался писать статью о нем, так как во многом их взгляды, все же, расходились. Однако, через год Соловьев объявил Леонтьеву, что готовит статью «Идейный консерватизм», в которой, в большей степени, речь пойдет о Леонтьеве и его философских соображениях. Однако, статья так и не появилась ни в одной из газет. Ожидание статьи доставляло истинное удовольствие Леонтьеву, ему было интересно, что напишет о нем столь близкий его друг.

Однако, вскоре Леонтьева постигло разочарование  в Соловьеве и его поведении. Дело в том, что в своих выступлениях Соловьев полемизирует против славянофильства  и пропагандирует католичество. Он продвигает панславизм  и считает  верным путь «идти под Папу», то есть подчиниться католической церкви. Конечно, эти идеи абсолютно чужды для  Леонтьева, и он не может их принять  ни при каких обстоятельствах. Однако, не смотря на все это, он защищает Соловьева, ссылаясь на его молодость, жажду  осязательного и ясного и гениальность. В письме к священнику Фуделю он пишет: «самая мысль «идти под  Папу» ясна, практична, осуществима  и в то же время очень идеальна и очень крупна…»¹³. Он считает, что эти доводы аргументируют выступления Соловьева. Кроме того, неприемлемость мыслей Соловьева Леонтьев оправдывал, считая, что он попросту искренне и глупо заблуждается. Ему безумно хотелось в это верить. Ему было жалко образа Соловьева, который он с такой любовью создал в своем сознании – «чистого образа молодого мудреца»¹⁴. Все последние идеи Соловьева были созданы в том направлении мысли, с которым Леонтьев никак не мог смириться. Они были абсолютно противоположны тем идеям, к которым всей душой и сердцем он принадлежал. Это были идеи о пользе демократического прогресса, злохуления христианского аскетизма, нападки на славянофильство критика Данилевского. Практически все это Леонтьев готов был простить Соловьеву во имя их чистой и искренней дружбы, однако, следующую его выходку он стерпеть не смог. Последние дни жизни Леонтьева были омрачены ненавистью к человеку, которого он любил, едва ли, не больше всех.

19 октября 1891 года Соловьев представил общественности  свой доклад «Об упадке средневекового  миросозерцания».  Этот доклад  произвел фурор  в обществе  мыслителей. После его чтения, у  слушателей создалось впечатление,  что Соловьев просто напросто  издевался над историческим христианством  и пропагандировал деятельность  неверующих. Парадоксально то, что  этот доклад никаким образом  не был связан с предыдущими  работами философа. Он был во  многом непонятен и не аргументирован. Эта статья, по сути, не возымела  никакого влияния в кругах  мыслителей и не несла в  себе серьезных целей, однако  взбудоражила общественность и  стала причиной прекращения общения  Леонтьева с Соловьевым. Об этом  реферате Леонтьев узнал из  «Московских ведомостей». Оригинала  он не читал, и просил друзей  выслать ему «подлинник ужасного реферата»¹⁵. Леонтьев не смог простить ему смешения гуманитарного прогресса и христианства. Он потерял защитника христианской веры в лице недавнего близкого друга.

Последние недели его жизни были омрачены страстной  ненавистью к Соловьеву. Он даже совершает  попытки обезвредить его, предлагая  выслать Соловьева заграницу  и попросить митрополита произнести речь против смешения христианства и  демократического прогресса. Все это  негодование Леонтьев выплескивал  только в письмах к друзьям. Самому же Соловьеву он не написал ни строчки, ожидая появления реферата в печати. Однако, дождаться этого ему было не суждено. Он умер 12 января. Но если бы он прожил еще несколько лет, он бы вернул свое страстное отношение  к Соловьеву. Дело в том, что через  восемь лет он пережил перелом  в своих взглядах и полностью  отказался от идей прогресса. Он написал  статьи «Три разговора» и «Краткая повесть об Антихристе». Прочитав их, Леонтьев наверняка бы с радостью понял, что ошибался насчет падения  Соловьева .

Вскоре после  его смерти Соловьев написал статью «Памяти К. Н. Леонтьева». Она была написана с нежностью и теплотой, не свойственной для Соловьева, и  создавала у читателя образ Леонтьева, максимально приближенный к реальному. Фудель говорит об этой статье, как  о лучшей из всех написанных работ  о Леонтьеве. Силой статьи является то, что автор понимает натуру Леонтьева, проникает в его душу.

Оценивая отношения  Леонтьева и Соловьева, можно  сказать, что судьбы двух этих потрясающих  личностей были похожи. Они оба  основывали свои идеи на славянофильстве, были оригинальны, самобытны и смелы  в своих взглядах. И хотя пути их были совершенно разными, они оба  пришли к одному и тому же: они поняли, что идеи их совершенно не осуществимы, а единственным жизненным путем увидели религиозность и веру в Бога.

2.Основные идеи, обозначенные К. Леонтьевым В письмах к В.Соловьеву

2.1 Проблема национализма  и национальной  политики.

Взгляды на национализм  и национальный вопрос занимали огромное место в жизни и философской  деятельности Константина Леонтьева. Он посвятил этой теме множество работ: «Византизм и славянство», «Враги ли мы с греками?», «Письма отшельника» (1879), «Панславизм» (1880), «Письма о восточных делах» (1882–1883) и др. В этих произведениях начинают обозначаться его идеи о национализме. В них он понемногу начинает критиковать политический национализм и переходит на сторону культурного. Так же некоторые аспекты национального вопроса затрагиваются Леонтьевым в статьях «Панславизм на Афоне», «Ещё о греко-болгарской распре», «Территориальные отношения», «Наши окраины» и т.п., однако, в этих трудах уже не рассматриваются концептуальные вопросы, а описываются только некоторые частные моменты.

Вскоре Леонтьев пишет две фундаментальных работы, в которых национализм находится  в центре внимания. Это «Плоды национальных движений на православном Востоке» и «Национальная политика как орудие всемирной революции». В последнем ярче всего излагается мнение автора насчет национализма. Он считает, что в современном ему мире все движения политического национализма непременно приводят к космополитизму и демократизации. Пусть даже у политических лидеров стремления были национальными, однако приводили они всегда к космополитическому результату. Вот что говорит автор по этому поводу в своей работе: «Движение современного политического национализма есть не что иное, как видоизмененное только в приемах распространение космополитической демократизации»¹⁶. В демократизации Леонтьев видит беду всего мира и каждого государства в отдельности, так как считает, что отмена стратификации общества ведет к анархии, а все государства становятся похожими, одноликими. Все это ведет к потере национальной культуры и самобытности государства. Так же Леонтьев видит опасность в панславизме, то есть политическом объединении всех славянских народов. Он считает, что демократизация и панславизм приведут сначала к общеевропейской, а потом, возможно, и всемирной республике, что приведет к всеобщей равноправности, потере отличительных черт государств и гибели культур.

 Вследствие  издания «Национальной политики…»  Леонтьев вступает в полемику  с П. Е. Астафьевым. В своей  статье «Национальное самосознание и общечеловеческие задачи» Астафьев критикует «Национальную политику…» Леонтьева, обвиняя ее автора в нападении на национальный идеал из-за боязни либерального все-славянства.

Именно из-за этой полемики и возник цикл писем  к Соловьеву. Леонтьев просил товарища помочь в разрешении этого спора  и рассудить, кто правее, он или  Астафьев? Однако, полемика не состоялась из-за пренебрежительного отношения  Астафьева на ответные статьи Леонтьева, и Леонтьев посчитал нужным завершить  обсуждение вопроса о национализме с Астафьевым, но в письмах к  Соловьеву продолжил выражать свои мысли по этому поводу.

Астафьев в  «Национальном самосознании» утверждал, что не согласен с тем, что национальные начала ведут к революции. Он говорит  о том, что они играют скорее позитивную роль в жизни и развитии общества. Он считает, что развитие национальных начал и начало революции –  всего лишь совпадение. «…если прожитый нами век революций был вместе с тем и веком пробудившегося сознания и торжества национального начала, то был он также веком и весьма многого другого, например, торжества рационалистической философии, а затем — материализма, скептицизма и позитивизма, веком небывалых успехов техники и промышленности, экономического развития, роста и торжества космополитической буржуазии, парламентаризма и т. д. и т. д.!»¹⁷. Таким образом, Астафьев обвиняет Леонтьева в нападках на русский национальный идеал, культурный национализм, который сохраняет национальную самобытность. Однако, Леонтьев утверждает, что он обвинял только национализм политический, но никак не культурный. Политический национализм, по мнению Леонтьева, ведет к панславизму, который в свою очередь приводит к потере культурного национального идеала и самобытности нации. А этого Леонтьев боится больше всего.

 Так же следует уделить внимание тому, как понимает Леонтьев термин нация. Что бы облегчить себе задачу, сначала он дает определения понятиям племя и культура. По мнению Леонтьева племя можно определить как совокупность людей, объединенных физиологическими признаками (такими как кровь и язык), а культуру, как совокупность людей, объединенных идеальными признаками. Под идеальными признаками Леонтьев понимает религию, государственный строй, экономический уклад, мода, обычаи, традиции, вкусы и т.п. Теперь, исходя из этих двух определений, Леонтьев говорит, что нация – это совокупность идеальных и физиологических признаков, племени и культуры.

Еще одной бедой  мирового развития он считает стремление к революции. Значение слова революция  для Леонтьева совпадает со значениями слов прогресс (не прогресс как развитие, а прогресс как уравнение) и ассимиляция. Обращаясь к Прудону¹⁸, Леонтьев определяет революцию как «движение человечества к всеобщему земному умеренному благоденствию и высшей справедливости, необходимым условием которых должна быть всеобщая ассимиляция до полнейшего однообразия всех людей, даже и умственного»¹⁹. Он считает, что революция – процесс, который уничтожит существующие государственные образования и их культуры и, рано или поздно, приведет мир к погибели, превратив его довольно однородную, однообразную социальную массу. Именно в однообразии Леонтьев и видит погибель человечества. Он говорит, что любые процессы, ведущие к объединению, сообщению государств и космополитизму ведут к разрушению жизни на земном шаре. Одним из проявлений ассимиляции Леонтьев считает попытки распространения христианства в странах с другой религией. Он считает эти действия революционными, так как они ведут к погибели  культуры буддистских, мусульманских, конфуцианских стран и стран с другими религиями. Так же внедрение православия в нехристианские страны приведет, опять же, к смешению культур и ослаблению оригинальности государств. Однако, после этих слов, говорит, что человек, считающий себя христианином и служителем Бога, должен стараться воцерковить как можно больше людей, не зависимо от их принадлежности к той или иной нации или культуре. Это противоречит теории Леонтьева о вреде распространения христианства по всему миру, однако полностью совпадает с целями христианской церкви и любого верующего человека, с чем Леонтьев не может не согласиться.

Так же Леонтьев говорит и о национальном идеале России. Русский национальный идеал  он понимает и описывает так: «Православие и его усиление; Самодержавие и его незыблемость; быть может (если это удастся), сообразный с настоятельными потребностями жизни (и по этому самому своеобразный) сословный строй; сохранение неотчуждаемости крестьянских земель (и, если возможно, то и закрепление дворянских); сохранение в быте нашем, по мере сил и возможности, как можно больше русского; а если посчастливится, то и создание новых форм быта; независимость в области мышления и художественного творчества»²⁰. Именно этими тезисами он описывает идеальный русский строй, который считает правильным во всех отношениях. Именно к такому положению вещей должна стремиться наша страна по мнению Леонтьева.Он ни в коем случае не вычеркивает себя из списка националистов, говоря «я не желаю, чтобы меня считали противником культурного национализма…», а подчеркивает свою, и всего русского народа,  искреннюю любовь к русской культуре и готовность бороться и защищать ее.