Философия Сократа

Свою задачу Сократ видел в том, чтобы «на­вести» собеседника на путь раскрытия содержа­ния тех понятий, которыми владеет определяю­щий, но настолько смутно, что не в состоянии дать им точное и всеохватывающее определение. Сделать это оказывается, впрочем, не под силу и Сократу. «Наведение» или «приведение» по-гречески обозначается термином «epagoge». Это и есть «индукция» Сократа, его «индуктив­ные рассуждения».[8]

ГЛАВА III «ИНДУКЦИЯ» СОКРАТА

3.1 ПОНЯТИЕ ИНДУКЦИИ В ФИЛОСОФИИ  СОКРАТА

«Индукция» Сократа-это то же, что и его «определение», с той лишь разни­цей, что индукция устанавливает общее в част­ных добродетелях, путем их анализа и сравне­ния, а определение, решая ту же задачу, разде­ляет, кроме того, понятия на роды и виды, выясняет их соотношения.

Индукцией как методом восхождения от еди­ничных примеров к общим определениям Сократ пользовался часто, причем настолько часто, что некоторые из его современников видели в этом забаву, считая примеры, к которым он обра­щался, недостойными внимания философа, чрез­мерно банальными и не относящимися к суще­ству дела. Так, Калликл в диалоге Платона «Горгий» с ноткой досады говорит Сократу: «Клянусь богами, без умолку, без пе­редышки ты толкуешь о поварах и лекарях, о башмачниках и сукновалах-как будто про них идет у нас беседа!» Аналогичное о Сократе рассказывает и Ксенофонт («Воспоминания»).

Сократ широко использовал «индуктивные доводы» на всех этапах диалога, привлекая мно­жество случаев и обстоятельств, с намерением придать обсуждаемому вопросу ясный и точный характер. Показательными в этом отношении является ранее приводимый нами отрывок о справедли­вости из «Воспоминаний» Ксенофонта. Мы ви­дели, что Сократ постоянно исправляет своего собеседника, критикует его определения, пока­зывая, что приводимые примеры справедливости являются недостаточными для определения соответствующего понятия. Сократ направлял собеседника на поиск этического об­щего, заставляя его изменять свое мнение и уточнять определения.

При этом обращает на себя внимание техника ведения беседы, виртуозно отработанная Сократом, который то и дело ловит собеседника на противоречиях, а также тщательно продуман­ный набор примеров, позволяющий выявлять моменты сходства в одних случаях и черты раз­личия в других. Сократовская индукция и есть определение добродетелей путем установления в единичных и частных поступках сходств и раз­личий. [9]

3.2 АНАЛОГИЯ В ИНДУКЦИИ

Умелый отбор черт сходства и различия в разнообразном множест­ве конкретных случаев позволял Сократу в ин­дуктивных построениях искусно использовать в качестве аргумента аналогию. Так, в плато­новском «Евтидеме» Сократ приводит ряд примеров, из которых следует, что знания и навыки, приобретенные моряком, вра­чом, воином или плотником, являются предпо­сылками успешной деятельности в соответствую­щей профессии (моряка, врача и т, д.).

Вместе с тем, исходя из того что знания позволяют человеку выбрать правильный образ поведе­ния - правильное использование своих матери­альных средств, интеллектуальных способностей и физических сил, наклонностей и свойств ха­рактера, Сократ проводит параллель между успехом в профессиональной деятельности и удачей (счастьем) в моральном поведении. Ина­че говоря, в знании Сократ нашел то общее, то сходное, что объединяет два типа деятельно­сти. Это и позволило ему сделать заключение, что «знание есть добро, а невежество - зло» («Евтидем»).

То, что всякая аналогия рискованна, было из­вестно Сократу. Более того, он был одним из первых, кто указал на это. Если в только что рассмотренном отрывке из «Евтидема» Сократ приравнивал успех в профессиональной деятель­ности к удаче (счастью) в моральном поведе­нии, то в диалоге «Гиппий Меньший» он признает различия между этими ти­пами деятельности и считает невозможным про­ведение между ними полной аналогии. Прибе­гая, как и всегда, к разнообразным примерам и допущениям, он показывает, что если, скажем, иметь в виду бегуна, то плохой бегун не обяза­тельно тот, кто проигрывает состязание. Ведь хороший бегун может намеренно проиграть состязание. Стало быть, плохой бегун тот, кто, желая выиграть, проигрывает невольно. Соот­ветственно с этим хороший бегун тот, кто в состоянии выиграть, но проигрывает добро­вольно. [10]

Но если хорошим бегуном является тот, кто поступает плохо, т. е. проигрывает умышленно, то спрашивается, что мешает нам распростра­нить установленную связь между хорошими ка­чествами и возможностью поступать дурно на область этического поведения и прийти к сле­дующему общему выводу: «А не лучше ли наме­ренно совершать зло и поступать неправильно, чем делать это невольно?». Получается, что человек, умышленно совершивший зло, в моральном отношении лучше того, кто сделал это помимо своей воли и желания. Неприемле­мость этого следствия для Сократа очевидна, хотя он и не говорит об этом прямо в заключительной части диалога. Очевидна для него и неправомерность полного приравнивания этиче­ского поведения к иным типам деятельности.

Итак, прибегая к аналогиям, сравнениям и сопоставлениям, Сократ соблюдал значительную осторожность, оставался предусмотрительным: выделяя черты сходства в рассматриваемых яв­лениях, он не забывал о чертах различия между ними. Кроме того, Сократ сочетал индукцию с дедукцией: от найденного с помощью индукции общего положения он переходил к частным слу­чаям, не входившим в индукцию. Это давало ему возможность проверять истинность общих положений, корректировать и уточнять полу­ченные выводы и определения.

Казалось бы, имеются достаточные мотивы, чтобы «индукцию» Сократа оценить в духе ин­дукции Ф. Бэкона и Д. С. Милля. Но это было бы не совсем оправданно. Дело в том, что со­кратовская индукция в отличие от бэконовской и миллевской не выясняет причинные связи явления, не отыскивает их закономерностей; она направлена на раскрытие содержания этических понятий, на «испытание» людей, на «обличе­ние» их готовых нравственных представлений, их этических ценностей и норм.

Для установления содержания этических по­нятий и норм Сократ широко использовал не только аналогии и сопоставления, но также гипо­тетические определения. [11]

3.3 ГИПОТЕЗА

Наряду с определением (дефи­ницией) и индукцией Сократ в разработке диа­лектического (вопросно-ответного) метода ис­пользовал гипотезы, предварительные определе­ния. И если Аристотель, в общем верно определивший место Сократа в прошлом развитии философской мысли греков, ничего не гово­рит на этот счет, то данное обстоятельство не должно вводить нас в заблуждение. Современ­ные исследователи показали, что это умолчание объясняется рядом причин, и пре­жде всего недооценкой Аристотелем диалекти­ческого метода Сократа. Это связано с аристо­телевским пониманием различия между наукой (episteme) и диалектикой.

Наука, по Аристотелю, основана на доказы­вающих суждениях и выражает необходимое (аподиктическое), т. е. то, что не может быть иначе; диалектика же исходит из вероятных суждений и выражает то, что возможно по боль­шей части не будучи строгим доказательством, она позволяет вести диалог по какой-либо проблеме и помогает при этом из­бежать противоречий. Более того, существуют области знания, где научный метод неприемлем и диалектический метод является единственно возможным. Мораль (согласно Аристотелю) - одна из таких областей, для изучения которой более всего подходит диалектический метод, но отнюдь не метод доказательных наук.

То, что Аристотель преувеличивал непонима­ние Сократом отличия науки от диалектики, видно из уже рассмотренного нами диалога «Гиппий Меньший», в котором Сократ приходит к выводу о существенном различии между профессиональными навыками и моральным поведе­нием, о невозможности проведения полной ана­логии между ними. Сократ отдавал себе отчет в том, что противоположности хорошего и плохого не являются объектами одной и той же науки. Во всяком случае, он понимал, что распространение противоположностей из сферы профессио­нальной деятельности на область морального поведения приводит к неприемлемым результа­там. Ведь из того, говорится в диалоге, что в профессиональных навыках знание «как сделать хорошо» предполагает знание «как сделать пло­хо», еще не следует, что эти противоположности (хорошего и плохого) применимы в области эти­ческого поведения.

То, что гипотеза (предварительные определе­ния) играла значительную роль в «индуктивных рассуждениях» Сократа, в его поисках общих этических определений, было отчасти показано при анализе «сократических диалогов» Платона и «Воспоминаний» Ксенофонта. Здесь же доба­вим следующее: хотя так называемые досократики не использовали понятия «гипотеза», тем не менее, их натурфилософские учения представ­ляли собой гипотетические (предположитель­ные) теории, развитие которых происходило в процессе критики предыдущей теории последу­ющей. Эта критика сопровождалась не только отбрасыванием ряда положений предыдущей теории, но и изменением и восприятием опреде­ленных моментов критикуемого учения. [12]

То же самое можно сказать относительно уче­ния Парменида о едином бытии, явившегося результатом плодотворной критики, творческого преобразования предыдущих космологических учений. Атмосфера свободы критики и борьбы мнений, в которой развивалась философская и научная мысль греков, создала традицию критического мышления, которая подготовила почву для возникновения диалога и диалектики, при­вела к пониманию Сократом гипотезы как пред­положения, как допущения, с помощью которого становится возможным всесторонний поиск исти­ны, т. е. такой анализ проблемы, который поз­воляет, с одной стороны, проверить истинность выводов, вытекающих из предположения, а с другой — изменить и уточнить данное пред­положение, заменить его более верным и надеж­ным. И это до тех пор, пока не будет найдено удовлетворительное определение, достоверная истина.

Разумеется, сократовская гипотеза и гипотеза в современном смысле этого слова не одно и то же. Как исследовательский прием гипотеза в современной науке есть теоретическое построе­ние, теоретическое предположение, основанное на ряде фактов, но не вполне доказанное. Это значит, что собранные факты еще недостаточны для объяснения причинной зависимости явлений и остается потребность в этом объяснении. Этой потребности и отвечает гипотеза. Мы уже гово­рили, что вопрос о причине чего-либо не зани­мал Сократа.

Что касается собирания фактов и вообще экспериментальной базы, предполагае­мых гипотезой в современном понимании, то все это у Сократа возмещалось многочисленными примерами, взятыми из обыденной жизни или вымышленными. Критерием истинности выдви­гаемого гипотетического положения он считал последовательность в суждениях, отсутствие противоречий при поиске общих определений, а не проверку гипотезы соответствующими фак­тами и экспериментом, как это принято в совре­менной науке.

Отметим также, что указанные различия не исключают черт сходства между сократовским и современным пониманием гипотезы. Достаточ­но сказать, что в обоих случаях гипотеза есть предположение, которое после той или иной проверки («испытание» у Сократа, «верифика­ция» в современной науке) подлежит видоизме­нению и преобразованию.

Рассмотрим один из примеров использования Сократом гипотезы как средства нахождения этических определений. С этой целью обратим­ся к диалогу Платона «Евтифрон», в котором речь идет о благочестии.

По определению Евтифрона, благочестие - это преследование преступника, виновного в убийстве, в святотатстве и других подобных де­лах,- будь это отец, мать или кто другой. Сократ считал, что Евтифрон дал просто пример благочестия, в то время как от него требова­лось общее определение понятия, которое охва­тило бы все случаи благочестивых поступков. Евтифрон предлагает новое определение, соглас­но которому благочестие - это то, что любезно богам, а нечестие-то, что им ненавистно (Платон. Евтифрон). В этом пункте Сократ, говоря, что ему неизвестно еще, являет­ся ли верным это определение, замечает не без иронической интонации, что его собеседник до­кажет, конечно, справедливость выдвинутого положения. Получив утвердительный ответ, Со­крат спрашивает: можно ли считать опреде­ление благочестия, данное Евтифроном, верным, если признано, что между богами бывают раз­ногласия, ссоры и взаимная вражда? Ведь если среди богов нет единого мнения, то нет и гаран­тии, что один и тот же поступок, например поступок Евтифрона, будет одобрен одними из них и осужден другими. [13]

В попытке избежать противоречия Евтифрон предполагает, что боги не будут придерживать­ся разных взглядов относительно человека, незаконно убившего другого, и согласятся в том, что убийца должен быть наказан. Сократ замечает, что это соображение Евтифрона ниче­го не доказывает, ибо и среди людей никто не считает, что преступник не должен быть нака­зан: разногласия начинаются, когда приступают к рассмотрению дела и выясняют, кто и за что должен понести наказание. Сказанное в пол­ной мере применимо и к богам. Стало быть, рассуждение возвращается к исходному пунк­ту - к тому, что один и тот же поступок одними из богов будет одобрен, а другими нет.

Евтифрону, оказавшемуся в тупике, Сократ предлагает внести поправку в последнее из определений благочестия, а именно в определе­ние, согласно которому благочестие - это то, что любезно богам, а нечестие - то, что им не­навистно. После внесения поправки определение получает следующий вид: «То, что ненавистно всем богам,- это нечестие, а то, что любезно всем, -это благочестие». Согласившемуся с этим определением Евтифро­ну, Сократ предлагает подумать: благочестивое потому ли благочестиво, что любезно богам, или же потому любезно богам, что есть нечто благо­честивое.

Евтифрону, не понявшему смысла вопроса, Сократ разъясняет: благочестивое благочестиво не потому, что оно любимо богами, но, напро­тив, потому оно любимо ими, что благочестиво. Иначе говоря, благочестивое не зависит от одобрения или неодобрения бо­гов; любовь богов, их единодушное одобрение или неодобрение не есть еще существенный при­знак благочестия, не определяет существа бла­гочестия, как такового, а указывает всего лишь, как оно, благочестие, действует на богов. Бла­гочестие, будучи первичным по отношению к богам, представляет собой тот принцип и ту норму, которыми боги руководствуются при оценке, при одобрении или неодобрении того или иного поступка.