Философия маркиза де Сада

Философия маркиза  де Сада

(курсовая 2 курса  архивного факультета ИАИ РГГУ) 
 

Я приступила к  изучению жизни и творчества Сада, так как мне он кажется фигурой, в своем роде символизирующей  эпоху. Но к сожалению существуют все еще оставшиеся предрассудки по поводу этого замечательного человека. Поэтому долг историка попытаться их и объяснить, и устранить. И я взяла на себя задачу показать Сада как человека и как мыслителя. Его жизнеописание хотелось бы сделать как можно более беспристрастным, не вдаваясь как в брезгливые гримаски, так и в восхищенное сюсюканье (которое иногда наблюдается в последнее время). 

В настоящее  время существует множество серьезных  исследований, посвященных этой же проблематике. Но в отечественной  историографии этой проблемой, насколько нам известно, конкретно никто не занимается. Есть лишь несколько популярных статей в газетах и журналах. Также существует философско-филологическое исследование Виктора Ерофеева. И все. Предисловия и послесловия к ныне многочисленным изданиям "Жюстины" и "Философии в будуаре" не несут, естественно, ничего нового или концептуального, а в худшем случае страдают неточностями и унылыми попытками оправдания писателя. 

Переводной литературы тоже немного. Пожалуй, лучший сборник  исследований философского наследия Сада "Маркиз де Сад и 20 век" выпущен в серии "Ad Marginem". Но он рассчитан явно на читателя подготовленного и привычного к стилистически тяжеловесным философским концепциям. Но этими концепциями мы пользовались при рассмотрении философской системы Сада. Там же опубликованы основные даты жизни Сада, собранные самозабвенным его исследователем Морисом Эне. 

Из жизнеописаний  Сада почему-то вышло не одно издание  книги Альмера "Маркиз де Сад: кровавый соблазнитель". Не доверяя автору в его домыслах, я охотно пользовалась его выписками из различных документов, которых, к счастью, там немало. Также мы пользовались репринтным изданием брошюры Эйленбурга, выпущенной в начале нашего столетия. 

Для того, чтобы  воспроизвести портрет Сада на фоне эпохи, я использовала произведения Токвилля, Кареева, Сологуб-Чеботаревской, Фукса, статьи Собуля, Вовеля, Люблинской и др. Естественно, использовались и сами произведения де Сада: "Новая Жюстина или несчастья добродетели" и "Философия в будуаре", переведенные на русский язык. 

Имя Сада навеки запечатлелось в различных языках как символ проявления наивысшей  степени жестокости, жестокости бессмысленной  и в чем-то сладострастной. Смысл  слова впрямую переносится на человека, давшего ему свое имя. И  фигура маркиза де Сада видится обычно как шокирующе - непристойная, подчас патологически порочная. Но не жизнь его стала нарицательной, а произведения. Но переносить содержание произведений на автора вряд ли нужно. Сад был живым человеком, с его добродетелями и пороками. А для историка же личность и вовсе замечательная. Перипетии его судьбы увлекают и захватывают. Его жизнь - это портрет блудного сына своего чахнувшего сословия и шаловливого ребенка своего кровавого века. Да и на его произведения, можно взглянуть другим зрением. И мыслители 20 века обратились к его творчеству, видя в Саде своего ближнего. 

"Может быть, здесь не только предвосхищение, сколько перекличка двух декадансов. Надо быть аристократом эпохи  Великой Французской революции,  чтобы невольно угадать, какие  мерзкие кренделя способно будет выписывать индивидуальное сознание в эпоху упадка капитализма". 

Ю.Каграмонов 

Христианин Клоссовски видит в де Саде фигуру, сравнимую  с подвижниками, святыми, моральный  подвиг которых имеет едва не общечеловеческую значимость. У него Сад концентрирует в себе рассеянные силы своей эпохи, которые оказывают влияние на его судьбу, и от которых он пытается эту эпоху освободить. А "Сен-Жюст, Бонапарт, напротив, сумели выплеснуть на ближних все, что эпоха накопила в них самих." 

В основном же в  Саде видят зрелый плод эпохи Просвещения. "Голова Сада это другая сторона медали, другой полюс просветительской концепции освобождения..." Но кроме того, в Саде очень часто угадывают предтечу каких-либо идеологических течений последующих веков, чем либо несимпатичных авторам. Так в начале века Эйленбург писал о нем, как о предшественнике новой молодежи нового столетия: "Изучение де Сада может бросить яркий свет на многие произведения наших "молодых", признающих одно лишь право - право силы." И в советское время критика в "Иностранной литературе писала: "Ницше и Сад , эти "два диоскура"... антигуманистической мысли, могут претендовать на то, чтобы считаться духовными предтечами фашизма". 

Произведение "120 дней Содома" увидевшее свет в  начале 20 века было издано как своеобразная энциклопедия сексуальных патологий. И многие авторы считают некоторые догадки Сада явным предвосхищением идей Фрейда. "Уже в лоне матери формируются органы, которые должны сделать нас восприимчивыми к той или иной фантазии; первые встреченные предметы, первые услышанные речи довершают предопределение побуждений; образование тут ни причем, оно уже ничего не изменит." 

Но прежде всего , Сад - это этап европейской культуры. Именно Сад направил бунт на дорогу искусства, по которой романтизм  поведет его дальше вперед. Он был близок "проклятым поэтам" Франции и последовавшему вслед за ними символизму. Но более глобальный период переоценки творчества Сада совпал с распространением ницшеанских идей в Европе. И тот же Эйленбург считает Сада предвосхитившим идеи Макса Штирнира и Ницше. Идея "сверхчеловека" Сада завораживала внимание людей начала века, людей, еще не знавших фашизма. Экзистенциализм же послевоенного времени с его пацифизмом относится к Саду намного прохладнее. В то же время реальный ужас Второй мировой войны сделал ощутимым театральный игровой аспект произведений Сада; так Сада наконец признали его потомки, причем первым это сделал человек, участвовавший в Сопротивлении и побывавший в концлагере.  

Все же были и  остались течения, направления и отдельные художники, испытывающие на себе сильное влияние творчества Сада. Это прежде всего сюрреалисты (А. Бретон, П. Элюар, Р.Деснос). Их увлек его вселенский бунт, символ протеста против ханжеской морали. И эротика явилась "булыжником сюрреализма", что доказала выставка сюрреалистов в Париже 1959-1960 годов, которую называли "революционной провокацией". Можно вспомнить и С.Дали с его "Осенним каннибальством" (1936-37) или его "Юную девственницу, содомизирующую себя своим целомудрием" (1954). Так же Дали и иллюстрировал пьесы самого Сада. Всплывают в памяти и фильмы Луиса Бюнюэля, и "Театр жестокости" Антонена Арто, и произведения Жана Жене. Юкио Мисима, высоко чтивший Сада, написал одну из самых известных своих пьес "Маркиза де Сад" о женщинах, окружавших "дивного маркиза".

ПРОИЗВЕДЕНИЯ  И ФИЛОСОФИЯ 

Сад, возможно, очень  стремился к тому, чтобы остаться в качестве писателя на страницах  мировой литературы, когда ревностно  пытался издать все свои произведения. И все же в историю он вошел  по большому счету не как писатель. И мы осмеливаемся утверждать, что не как философ. Четкой и цельной философской системы у него нет. Есть рассуждения, иногда полемика и кое-какие выводы отдельных персонажей, новые рассуждения и новые выводы других персонажей. И "истины" его философии изрекает не "он", не автор, а его герои. И эти лица, очерченные лишь несколькими штрихами, антипсихологичные до неправдоподобности, являются по сути лишь сменяющимися масками Сада - актера. Ведь Сад любил театр, писал пьесы, занимался режиссурой, мечтал о профессиональной труппе, играл сам. И в своих произведениях, не относящихся к драматическому искусству (с "Философией в будуаре" здесь вопрос был бы спорный), он - автор, режиссер (составляющий эротические композиции) и единственный участник, скрывающий свое лицо под разными масками, играющий жертв и палачей с большей или меньшей правдоподобностью. Театральность, искусственность действия подчеркивают и карнавально огромные фаллосы героев и вновь использование (и в грубо-прямом смысле тоже) героини, по сюжету уже благополучно закопанной где-то в саду. Да, в его романах льется не кровь, а клюквенный сок. Сидя в тюрьме, он придумывал и ставил страшные пьесы, играя поочередно за всех героев, бывая и палачом, и жертвой, и философом. Актер, воплощая определенных героев, открывает в них какие-то новые черты и глубины, а зритель, наблюдая за этим, ощущает нечто созвучное и в себе. Тоже происходит и с произведениями Сада. В них он, по сути, воплотил сумерки человеческого духа. И было бы наивно ждать Апокалипсис как нечто , настигающее нас извне; прежде произойдет Апокалипсис внутри человеческой души. И это будут сумерки духа. 

Жанром его  произведений называют философский  роман. Ведь все-таки общие границы  и структуру его произведений выделить можно. Также выделяют и его исключительно философские цели. "Цель Сада - ясно осознать, чего может достичь "разгул" сам по себе ( а "разгул" ведет к потере сознания), узнать, как исчезает разница, между субъектом и объектом. Таким образом его цель отличается от цели философии только путями ее достижения." Можно находить в его произведениях и чисто филологическо-стилистическую изысканность: "Его стиль выражает некую ледяную жизнерадостность, что-то вроде холодной невинности в излишествах, которую можно предпочесть всей иронии Вольтера и которая не обнаруживается ни у одного другого французского писателя." Но тем не менее, вернемся к его философии, как к определенному мировоззрению, которое Сад - автор пытался представить в своих романах, попробуем изобразить мир, рожденный в тюремных застенках, мир, который автор пытался вообразить альтернативой реальному. Новое время - время утопий, новейшее время - время антиутопий. Что создавал Сад - Бог ведает. Искреннее ли это воплощение его самых порочных фантазий, коварная ли это насмешка над просветительской эпохой, быть может не до конца понятая и самим автором? Сказать "истина посередине" - значит выбрать хрестоматийно легкий способ решения проблемы. Попробуем же разобраться

О БОГЕ 

"Вы знаете  характер этого беспощадного  Бога из истории его народа, вы видите, что он везде и всюду ревнив, мстителен и неумолим; и все те качества, что в человеке называются пороками, в нем являются добродетелями". 

де Сад 
 

В Просвещенную эпоху большое распространение  в образованных слоях общества получил деизм. Теории его основывались на идее Бога - демиурга, закончившего свою деятельность в этом мире его сотворением. Таким образом, Бог в любом случае не вмешивается в дела людей, он к ним равнодушен. И герои Сада иногда будто бы обвиняют его в этом. "Небеса, голубушка, не занимаются тем, что находится в компетенции задниц. Кроме того, им всегда были до лампочки мольбы как одного человека, так и толпы."  

И Клоссовски задает вопрос: "Не свидетельствует ли столь  пылкая вера о забывшей свое имя  вере, обратившейся к богохульству, чтобы вынудить Бога нарушить свое молчание. Но чаще в его произведениях всплывает гностическая идея злобного демиурга, создавшего страшный мир. Мир, где люди сотворены также по его образу и подобию. А те, кто не может этого понять ущербны и несчастны. В "Жюстине" есть описание сцены Страшного суда, где Бог обращается к добродетельным людям: "Когда вы увидели, что на земле все преступно и порочно, почему забрели вы на стезю добродетели?.. Не представлял ли я вам каждый день примера разрушения - почему же не разрушали вы? Безмозглый! Почему ты не делал как я?" И подобные "человеческие" чувства и качества божества рано или поздно все равно приводят к тому, что человек, подражавший такому Богу добивается такого могущества в его мире, что способен стать соперником Бога. Садовский герой пытается стать Богом сам. И Бог, и он сам в этой роли - это Высшее существо в своей злобе: быть Богом может иметь только один смысл - сокрушить людей, уничтожить тварное. Вот слова одного из его персонажей, Вернея: "Если бы правдой оказалось, что существует Бог, разве не были бы мы тогда с ним соперниками, уничтожая все, что только он ни создал?" Но это в мире его героев. В мире же самого Сада (мыслителя, заметим, а не реального обывателя) он - страстный атеист. Единственное, что он не может простить человеку, это веру в Бога, веру в некоего Высшего Хозяина. "В Боге он ненавидит ничтожество человека, создавшего себе господина. Далее он ненавидит в Боге божественное всемогущество, в котором он узнает свою отчужденную собственность... Наконец он ненавидит в Боге и божественное убожество, ничтожность и отсутствие существования... как творения... ибо великое, ибо всецелое - это дух разрушения." Этот дух разрушения отождествляется в системе Сада с Природой. И во имя Природы он ведет борьбу против Бога и всего того, что Бог представляет, в частности против морали. Идеологический материал для отрицания Бога во имя Природы он почерпывает, возможно, из проповедей современных ему механицистов.

О ПРИРОДЕ 

"Не надо  быть грешником, чтобы изобразить картины ужасных грехов, внушаемых природой". 

де Сад, эпиграф  к "Жюстине" 

Природа Сада - это  универсальная жизнь. Здесь нет  ничего дурного или хорошего, здесь  правит факт, а не мораль. Появляется равнозначность добродетели и порока, с точки зрения природы, естественного. Но остановиться здесь для философии Сада было бы губительно, и он идет дальше. Природа для него - это разрушение: "Посмотрите хорошенько на все ее поступки и вы найдете ее хищной, разрушительной и злобной, непоследовательной, противоречивой, опустошающей... зло есть ее единственный элемент и... лишь для того, чтобы наполнить мир кровью, слезами и печалью, она осуществляет свои созидательные способности." И "естественный человек" Сада убивает и насилует как бы в полной гармонии с Природой. "Смерть - это изменение формы, переход одного существа в другое - то, что названо Пифагором "метампсихозом". Предпочитает ли природа одних другим? Полезней и приятней ли ей предмет продолговатый нежели предмет овальный? Так что можно утверждать, что, уничтожая любое творение природы, мы совершаем лишь изменение продолжающей жить формой." 

Но в то же время подменять Бога Природой "садовский  персонаж" не хочет, и видя перед  собой постоянную некую "неминуемую и самодостаточную точку отсчета", мало-помалу раздражается и начинает ее ненавидеть. "Да, мой друг, да, я ненавижу природу начинают говорить его персонажи. Ему кажется невыносимым , что его неслыханно разрушительная власть есть всего лишь слабое подражание другой. И в то же время, поскольку он сам является частью природы, то чем больше он ее пытается оскорбить в лице ее других созданий, чем окончательнее ее разрушает, тем он полнее следует ее закону. "Не держите Природу за дурочку! Она не так проста, как кажется на первый взгляд, и не позволит кому-нибудь из детей своих вывести ее из состояния покоя," отвечают другие его персонажи. 

Но если преступление является духом Природы, то нет преступления против нее, нет самой возможности  преступления. И иногда это нравится Саду, иногда же приводит его в ярость. Ведь в отрицании преступления дух уничтожения и отрицания ликвидирует сам себя. И некоторые его герои одержимы идеей уничтожения самой Природы, идеей устроения некоего Апокалипсиса, совершенного по их произволу. "Я ненавижу Природу... Я хотел бы расстроить ее планы, преградить ей путь, остановить движение светил, сотрясти планеты, плавающие в космических пространствах, уничтожить все, что служит природе и способствовать всему, что ей вредит..."