Духовные истоки философии

    Ударь еще! Забей! Забей! Заклинивай! И в бездорожьи мастер он пути сыскать.

                           Гефест

      Уйдем же! Цепью сдавлен он железною.

                           Власть (Прометею)

    Что ж, нагличай! Сокровища богов кради. Для однодневок хилых! Поглядим теперь, Как отчерпают люди лодку бед твоих. Напрасно Прометеем, промыслителем, Слывешь среди бессмертных. Так промысли же, Как самому из сети болей вынырнуть. (Удаляются Гефест, Власть и Насилие.)

                          Прометей (прикованный к скале)

      Святой эфир и ветры быстрокрылые, Истоки рек текучих, смех сверкающий  Неисчислимых волн морских и  мать-Земля, Всевидящего Солнца круг,— вам жалуюсь! Взгляните, что терплю я, бог, от божьих рук. Поглядите, стою, покалечен Изуверством! Мне гнить на века и века, Мириады веков! Эту боль, этот стыд. На меня опрокинул блаженных богов

    Новоявленный  князь. Ай-ай-ай! О сегодняшних муках  воплю И о завтрашних муках. Когда же конец Рассветет этим каторжным болям? Но нет! Что говорю я? Все предвидел сам. Заранее. Нежданным никакое зло * На плечи мне не рухнет. Надо с легкостью Переносить свой жребий, зная накрепко, Что власть непобедима Неизбежности. И все ж молчать и не молчать об участи

    Моей, и то и это тошно! Зло терплю За то, что людям подарил сокровища. В стволе сухого тростника родник огня Я воровски припрятал. Для людей  огонь Искусства всяческого стал учителем, Путем великим жизни. Вот  за этот грех Под зноем солнца на цепях я распят здесь. 

           На орхестре в крылатой повозке появляется

                        Хор Нимф — Океанид. 

                            Старшая Океанида

      Открой нам все и научи подробнее,  Вину какую Зевс в тебе нашел?  За что Тебя казнит так горько и чудовищно? Все расскажи нам! Иль рассказ так тягостен?

                            Прометей

    Мучительно  рассказывать, мучительно. И промолчать. И то и это стыд и боль. Когда среди бессмертных распри ярые, Раздор жестокий вспыхнул и усобицы, Когда одни низвергнуть Крона жаждали. С престола, чтобы Зевс царил, другие же, Напротив, бушевали, чтоб не правил Зевс,— В то время был хорошим я советчиком Титанам древним, неба и земли сынам. Но убедить не мог их. Лесть и хитрости Они надменно презирали. Силою Прямой добиться чаяли владычества; Но мать моя, Фемида-Гея (много есть Имен у ней одной), идущих /."лей пути. Предсказывала мне не раз. Учила мать, Что не крутая сила и не мужество, А хитрость власть созиждет в мире новую. Титанам это все я объяснил. Они ж скупились даже взглядом подарить меня. Путем вернейшим, лучшим, я почел тогда, Соединившись с матерью, на сторону в стать Зевса. Добровольным был союз для нас. По замыслам моим свершилось то, что ночь Погибельная Тартара на черном дне Старинного похоронила Крона с верными Приверженцами. Но за помощь сильную Богов владыка яростными пытками Мне отомстил, наградою чудовищной. Ведь такова болезнь самодержавия: Друзьям не верить, презирать союзников. Вы спрашивали, почему постыдно так Меня калечит. Ясный дам, прямой ответ. Едва он на престоле сел родительском, Распределять меж божествами начал он

    Уделы, власти, почести: одним — одни, Другим — другие. Про людское горькое. Забыл лишь племя. Выкорчевать с корнем род Людской замыслил, чтобы новый вырастить. Никто не заступился за несчастнейших. Один лишь я отважился! И смертных спас! И в ад они не рухнули, раздавлены. За это в болях содрогаюсь яростных,— Их тошно видеть, а теперь— чудовищно! Я к людям милосердным был, но сам зато Не встретил милосердья. Безжалостно Утихомирен. Взорам — страх, и Зевсу— стыд!  

                         Прометей (после молчанья)

      Мне не надменность, не высокомерие Велят молчать. Грызу я сердце жалостью, Себя таким вот видя гиблым, брошенным. А разве же другой кто, а не я почет. Добыл всем этим божествам теперешним? Молчу, молчу! Вам незачем рассказывать. Все знаете. Скажу о маяте людей. Они, как дети, были несмышленые. Я мысль вложил в них и сознанья острый дар. Об этом вспомнил, людям не в покор, не в стыд, Но чтоб подарков силу оценить моих. Смотрели раньше люди и не видели, И слышали, не слыша. Словно тени снов Туманных, смутных, долгую и темную. Влачили жизнь. Из кирпичей не строили Домов, согретых солнцем. И бревенчатых не знали срубов. Врывшись в землю, в плесени Пещер без солнца, муравьи кишащие — Ютились. Ни примет зимы остуженной. Не знали, ни весны, цветами пахнущей, Ни лета плодоносного. И без толку трудились. Звезд восходы показал я им .И скрытые закаты. Изобрел для них Науку чисел, из наук важнейшую. Сложенью букв я научил их: вот она, Всепамять, нянька разуменья, матерь муз! Я первый твари буйные в ярмо запряг, Поработив сохе и вьюкам. Тяжести Сложил я с плеч людских невыносимые. Коней в телегу заложил, поводьями Играющих,— забава кошельков тугих. А кто другой измыслил льнянокрылые, Бегущие по морю корабельщиков Повозки? Столько хитростей и всяческих Художеств я для смертных изобрел, а сам не знаю, как из петли болей вырваться. 

    Старшая Океанида

      Отравлен мукой, зашатался разум твой. Ты на врача плохого стал похож. Пришла Болезнь, и унываешь, и найти себе никак не можешь снадобья целебного.

                                             Прометей

    Послушай  дальше, удивишься, столько я Искусств, сноровок и ремесел выдумал. Вот  главные: болезни жгли тела людей, Они  ж лекарств не знали, трав целительных, И мазей, и настоек. Чахли, таяли  Без врачеванья. Я открыл им способы Смешенья снадобий уврачевающих, Чтоб злую ярость всех болезней отражать. Установил науку прорицания, Открыл природу сновидений, что считать В них вещей правдой. Темных слов значение. Раскрыл я людям и примет дорожных смысл. Пернатых, кривокогтых, хищных птиц полет Я объяснил, кого считать счастливыми, Кого — дурными. Птичьи все обычаи. Растолковал, чем кормятся и любят как, И как враждуют, как роятся стаями. Я научил, какого вида черева Должны быть жертв, чтоб божество порадовать, Цвет селезенки, пятна пестрой печени. Огузок толстый и лопатку жирную Я сжег собственноручно и для смертных стал Учителем в искусстве трудном. С огненных Незрячих раньше знаков слепоту я снял. Все это так! А руды, в недрах скрытые, Железа, медь и серебро и золото! Кто скажет, что не я, а он добыл руду На пользу людям? Нет, никто не скажет так, Или бесстыдной похвальбой подвалится. А если кратким словом хочешь все обнять: От Прометея у людей искусства все.

                               Старшая Океапида

    Для смертных был ты свыше сил помощником. Так выручи в несчастье самого себя. А я надеюсь твердо, скинешь цепи бед. И с Зевсом снова силою сравняешься.

                               Прометей

    Не  так судьба свершающая, страшная Решила в сердце. Тысячами черных мук И  болью сломлен, я от кандалов уйду. Слабее ум, чем власть Необходимости.

                               Старшая Океанида

    Кто ж у руля стоит Необходимости?

                               Прометей

    Три Мойры, Эвмениды с долгой памятью. 
 

                                 Старшая Океанида

    Так значит, Зевс им уступает силою?

                                 Прометей

    Что суждено, не избежит и Зевс того.

                                   Старшая Океанида

      А Зевсу что же суждено? На  веки власть?

                                   Прометей

      Не спрашивай об этом, не пытай меня!

                                    Старшая Океанида

      В груди ты тайну затаил  великую?

                                    Прометей

    Поговорите  о другом. А этому Ни срок, ни время не созрели. Тайну скрыть как можно глубже должно мне. Тогда спасусь. От истязаний и цепей позорящих. 

                                    Прометей

    Пускай  сейчас надменен Зевс и счастьем горд, Смирится скоро! Справить свадьбу хочет  он Погибельную. Вырвет власть из рук  и в пыль. С престола сбросит свадьба. Так исполнится Заклятье Крона. Рухнув с первозданного Престола, сына проклял он навек и век. Как гибели избегнуть, из богов никто сказать не сможет Зевсу. Только я один. Я знаю, где спасенье. Так пускай царит, Гордясь громами горними! Пускай царит, В руке стрелою потрясая огненной! Нет, не помогут молнии. В прах рухнет он Крушением постыдным и чудовищным. Соперника на горе сам себе родит, Бойца непобедимейшего, чудного! Огонь найдет он гибельней, чем молния, И грохот оглушительнее грома гроз. Моря взнуздавший, землю потрясающий, Трезубец Посейдона в щепы раздробит. И содрогнется в страхе Зевс. И будет знать, Что стать рабом не то, что быть властителем. 

                                      Гермес                                                                                                                                                                                                                                                                                       

    С тобой, хитрец, насмешник сверхнасмешливый, С тобой, богов предавший, осчастлививший Людишек, говорю я. Вор огня, с тобой! Отец велит все, что болтал о свадьбе здесь, Владычеству его грозящей,— рассказать, # Без недомолвок, без загадок, начисто! Все говори, что знаешь, Прометей! И путь Не вынуждай вторичный совершить меня! Не размягчишь упрямством сердце Зевсово!

                                  Прометей

    Хвастливы как, чванливы и напыщенны. Вот эти речи прихлебателя богов. Царить вам внове, выскочкам, и верите, Что век вам в доме золотом блаженствовать. Я пережил, как два тирана пали в пыль, Увижу, как и третий, ныне правящий, Падет, паденьем скорым и постыднейшим. Ты думаешь, перед богами новыми. Страшусь, гну шею? Тут всего и многого недостает. Меси же пыль дороги вновь, Своею речью ты меня не убедил.

                                 Гермес

    Строптивостью такой и своеволием Корабль свой ты загнал уже на камни бед.

                               Прометей

    Мои страданья, слышишь, не сменяю я. На пресмыкательство твое. Не будет так! 

                                                              Эсхил. Прикованный Прометей//

    Эсхил. Трагедии. В переводе Вяч. Иванова.—  М., 1989. 
 
 
 

                            Я. А. ГОЛОСОВКЕР

                    

                            ЛОГИКА АНТИЧНОГО МИФА 

    Есть  люди большого ума, но с детской душой. Они стесняются детскости своей души и скрывают ее иногда под сугубо внешней сухостью или шутливостью. Такая душа была, вероятно, у Суворова. Им будет близка эта книга «Логика античного мифа», невзирая на охлаждающее ее слово «логика». Мне самому оно в данном контексте не по душе. Но при завоевании истины не всегда ходят путями души. Слово «логика» отпугивает читателей. Им слышится в этом слове нечто формально-схематическое, школьное. Художники им свысока брезгают: для них «логика» — антипод искусству, некая антипоэзия, дело умственных закройщиков. Это наивность. Но преодолеть наивность, как и всякую предвзятую настроенность, нелегко. Многим все еще кажется, что логику изобрел Аристотель.

    Кое-кто  усматривает в сочетании понятий  «логика» и «миф» внутреннее противоречие, вроде сочетания «влажность огня». Не буду разубеждать. Таким людям бесполезно доказывать, что логика по отношению к творческому мышлению не есть взятые в бетон берега реки, а само движение воды, ее течение.

    Замечу  только, что все имеет свою структуру: и атом, и течение, и вихрь, и мышление.

    Конечно, и сама логика прежде всего —  структура. Мы представляем себе структуру статически, как кристалл. На самом деле это только ее нам необходимая проекция. Структура динамична и диалектична. Такова она и у атома, и у течения реки, и у вихря, и у мышления. Структуру имеет и миф.

    Есть  в нем историческая структура, есть и динамическая, есть и диалектическая. Динамична его поэтическая форма. Она — предмет поэтики мифа. Диалектичен смысл мифа — это семантика.

    Историческая  структура античного мифа нас  занимает здесь только в целях реконструкции древнейших утраченных вариантов мифа.

    Динамическая  структура мифа есть структура метаморфозы  его образов и их движения по кривой смысла. Это и есть собственно Логика мифа.

    Диалектическая  структура мифа есть структура его  смысла. Миф многосмыслен. Раскрытие его многосмыслия и обнаруживается как логика его смысла. Смысл мифа об Эдипе начинается не с загадки Сфинкса: «Кто ходит утром на четырех ногах, днем на двух ногах, а вечером на трех?», а с разгадки этой загадки Эдипом, когда он отвечает Сфинксу: «Человек». Загадкой Сфинкса оказалась тайна человеческого знания: что может знать человек?

    Сказание  об Эдипе ставит перед нами проблему: миф как знание.

    Поиски  путей к раскрытию мифа, его  мира чудес и знания, таящегося в его смысле, относятся к логике мифа. Логика чудесного есть часть логики мифа.

    До  сих пор еще не разработана  морфология мысли. Не только все физическое, но и все ментальное, все духовное имеет свою структуру,— безразлично, будет ли оно дано в положительном или отрицательном плане. Физическое ранение и нравственное ранение обладают одинаковой реальностью. В их структуре есть некое подобие. Толстой отчетливо выразил это в одной из глав «Войны и мира», говоря о духовной ране. Нравственная боль бывает столь же нестерпимой, как и физическая. Мать, услыхав о гибели сына, умирает от разрыва сердца. Любовное страдание, чувство позора, потеря чести доводят до самоубийства. Умирают от тоски. Оскорбленное, то есть раненое, самолюбие и тщеславие ненавидит смертельно. Обида становится гангреной. Ее вылечивает месть: «Граф Монте-Кристо». И все это имеет свою структуру. Если структурой обладает свет солнца, то ею обладает и свет мысли. Любой вид знания имеет свою структуру. Но наряду со структурой знания существует и структура заблуждения и невежества. Наряду со структурой света существует и структура мрака — в том числе и духовного мрака. А если есть структура заблуждения, невежества и духовного мрака, то не невозможна и структура чудесного. Поскольку координированные заблуждения могут рассматриваться как система заблуждений, постольку и координированные «чудеса» могут рассматриваться как система чудесного. А где есть система, там есть и логика. Следовательно, возможна и «логика чудесного». Более того: я разделяю положение, что та же разумная творческая сила — а имя ей Воображение, Имагинация,— которая создавала миф, действует в нас и посейчас, постоянно, особенно у поэта и философа, но в более прикрытом виде. Пока не угасло воображение, до тех пор есть, есть и есть логика чудесного. Вычеркнуть ее можно только с истиной. Я хотел бы видеть такое знание, которое существовало бы без истины. Даже отрекающийся от истины и топчущий истину, топчет ее во имя истины. Правду бьют избитыми правдами.