Бытие как основная категория онтологии. Основные проблемы

В гегелевской диалектике тождество  бытия и мышления (идею о котором  он разделял) проходит все стадии триады. В начале неопределенное и абстрактное бытие, лишенное определений, неразличимо с мышлением (как всеобщность). Проходя шаги конкретизации, бытие и мышление могут различаться, совпадая не полностью, чтобы слиться при завершении системы. Гегель здесь обращается к «онтологическому аргументу» (т.е. упоминавшемуся выше доказательству бытия Бога). Он утверждает, что «конкретная всеобщность» - Бог - не может не содержать столь скудное определение, как бытие, парадоксально замечая: «Для мысли не может быть ничего более малозначащего по своему содержанию, чем бытие».

Чрезвычайно важно достигнутое  Гегелем понимание бытия как  процесса или истории, или вечного  движения, или самой жизни. Диалектический метод восхождения от абстрактного к конкретному (оказавший сильное влияние на творческую сторону марксизма, но и не только его, см., например, современные работы А. Зиновьева) позволил Гегелю преодолеть некоторые старые трудности, вызванные статичной трактовкой бытия как одной абстрактной всеобщности, неподвижной субстанции и безразличной «объективности».

В то же время для всей идущей от Нового времени «классической» философии, включая Гегеля, характерен разрыв с человеческой стороной бытия, на что  обратил внимание создатель «антропологической философии» Л. Фейербах.

Именно в XX в. эта проблема выдвинулась  на передний план, хотя ее назревание чувствовалось  уже в конце XIX в., особенно у Ф.М. Достоевского. Если угодно, то было предчувствие страшных потрясений, ожидавших человечество в XX в., когда потерпели крушение основанные на рационалистических посылках попытки устроительства «новой»  жизни. Потерпела крах концепция  объективного и безразличного к  человеку бытия, овладев законами которого, человек, казалось, мог как высшее существо преобразовать мир по своему усмотрению.

Своеобразная «религия человекобожества», по выражению С.Н. Булгакова, сначала вознесла человека, а затем низвергла его в черно-кровавую бездну, символами которой стали польский Освенцим, «леденящий Освенцим Колымы» и испепеляющий «гриб» Хиросимы.

Кризис XX в. охватил все стороны  современной цивилизации, выросшей из семян Нового времени. Он властно  потребовал «очеловеченья» жизни. (Вот парадокс! Рационалистическая и гуманистическая мысль, поставившая Человека с большой буквы во главу всего, оказывается, не оставляла места просто для человека.) В науке пересмотр основ проявился в возникновении новых теорий - квантовой механики и теории относительности А. Эйнштейна, ключевым понятием которых является понятие «наблюдатель», совершенно невозможное для классического подхода. Это, конечно, не значит, что объективное бытие утрачивает свой статус, но с необходимостью открываются новые его стороны, в которых нет места разрыву с бытием человека.

В философских концепциях XX в. акцент делается на бытии прежде всего как человеческом существовании: бытие есть наша жизнь. Для В.Дильтея, например, подлинное бытие - целостная жизнь.

М. Хайдеггер критикует подход к  бытию как чему-то извне данному  и противоположному субъекту. Для  него проблема бытия имеет смысл  лишь как проблема человеческого  бытия, проблема предельных оснований  жизни человека. Самым важным выражением общечеловеческого способа бытия  считается страх перед ничто. Анализ бытия надо начинать с нас самих. Это сущее есть мы сами, которые в числе прочих возможностей бытия имеют возможность вопрошания: кто мы и зачем, в чем смысл нашего бытия? Тот, кто ставит вопрос о бытии, в первую очередь сам есть наличное бытие. Он имеет понимание своего бытия. Это и есть экзистенция. Объективное бытие и Я-бытие суть разные виды бытия. Признание только одного объективного бытия равноценно самозабвению.

В экзистенциализме для человеческого  бытия духовное и материальное слиты  в единое целое: это одухотворенное бытие (особенно в религиозном экзистенциализме Н.А. Бердяева и др.) - Главное в этом бытии - сознание временности (экзистенция есть «бытие к смерти»), постоянный страх перед последней возможностью - возможностью не быть, а значит, сознание бесценности своей личности.

Совершенно иначе поворачивается соотношение бытия и небытия: «Бытие только тогда и есть, когда  ему грозит небытие» (Ф.М. Достоевский). В «пограничной ситуации» - на грани небытия, смерти, уничтожения личности возникают острые переживания бытия. Они совмещаются с проблемами этическими, с моральным выбором на грани жизни и смерти, который должен делать человек. Здесь наше время мощно вернуло нас к фундаментальным философским вопросам, которые не решит «объективная» наука: сколько угодно скрупулезное описание физических процессов и причин, их вызывающих, не раскрывает суть трагизма ситуации.

Перед нами другой вид реальности, человеческий феномен. Это то, что  именуется злом.

Иначе поворачивается соотношение  человека и Бога. В пограничной  ситуации человек оказывается одиноким во Вселенной, и он жаждет Бога. Религиозное  переживание состоит здесь в  том, что Бог выступает не как  устроитель объективной Вселенной, нечто вроде великого Часовщика (образ которого рождается в физических картинах), а как единственное помимо данного человека живое существо в мире, во Вселенной, сжавшейся до размера тюремной камеры.

Разница в осознании бытия XX столетием  и столетиями, ему предшествовавшими, ярче всего отразилась в искусстве. Интересно сопоставить творчество, быть может, самого великого экзистенциального  художника XX в. А.И. Солженицына с  творчеством Ф.М.Достоевского. Достоевский, безусловно, предшественник экзистенциалистов, но у его героев еще есть возможность обсуждать вопросы общего устройства мира (диалоги Ивана и Алеши Карамазовых), чисто теоретически взвешивать «слезинку ребенка» и грядущее «счастье человечества», отвергать мир, созданный Богом, и «почтительно билет Ему возвращать».. Для героев Солженицына «стены мира резко сдвинулись». Они тоже ведут диалоги - на барачных нарах, в тюремной камере, койке «ракового корпуса» или фронтовой землянке Первой мировой войны. Но не до счастья человечества им сейчас - «счастья», уже наступившего или ощутимо грядущего. Обсуждается вопрос жизни именно этого отдельного человека в этот «один день». Как быть? Можно ли применять насилие не во имя «общей цели», а просто чтобы не дать себя убить (не станешь ли сам людоедом)? В чем смысл жизни для того, кто завтра обречен умереть от рака? Вопросы, которые для героев Достоевского все же можно охарактеризовать как «онтологические», для героев Солженицына бесповоротно стали «экзистенциальными».

Стоит сказать и вот о чем. Указанные особенности осознания  категории бытия как Я-бытия или экзистенции нельзя воспринимать просто как исторически обусловленные жестокими реальностями XX в. Это определенная, крайне важная ступень в познании бытия, и XX в. в этом смысле носит переломный, переходный характер.

По-видимому, ломается линия, непосредственно  идущая от Ренессанса и эпохи Просвещения, и нас ждет переход к «новому  средневековью», согласно выражению, встречающемуся у Н.А. Бердяева.

Кратко скажем о концепции бытия  у Бертрана Рассела. Рассел пытался  снять противопоставление объективного и субъективного существования  в понятии «существование вообще». Существует только один «реальный мир», а воображение Шекспира - его часть; аналогично - реальны мысли, которые возникали у него, когда он писал «Гамлета». Точно так же реальны наши мысли, когда мы читаем эту трагедию. Это скорее лежит в русле традиционно-рационалистическом, чем философия «экзистенции», но выражает ту же тенденцию - преодоление ограничений, идущих от Нового времени.

Членение типов реальности - очень интересный философский вопрос, представляющий огромный мировоззренческий и методологический смысл. В самом общем виде такое членение рассматривалось выше: разделение эмпирической, трансцендентальной и трансцендентной реальности в кантовской гносеологии и онтологии, опирающееся еще на средневековую традицию. Другая база деления дается религиозной философией - на реальность творящую (Бог) и тварную, в том числе внутри трансцендентно-сущего.

Обращаясь к современной философии  неопозитивизма, у К. Поппера мы находим  расчленение бытия на три уровня: материальное бытие вне нас, мир  психики как субъективное бытие, мир объективного духа, т.е. надличностного сознания. Философская литература, в том числе наша «критическая», носится с попперовскими «тремя мирами», как с некой новинкой, но, по существу, эти «три мира» стары, как сам мир. Попперовская концепция кажется вполне разумной и даже вполне традиционной, все зависит от ее истолкования. В самой общей форме бытие действительно предполагает эти три уровня, хотя, возможно, ими не ограничивается.

Помимо чисто классификационных  моментов безусловный интерес представляет само понятие статуса реальности, очевидно, не одинакового для разных ее видов. Именно это придает классификационным  схемам некое объективное содержание, выводя их за рамки голой классификации. Например, наш опыт имеет дело повсюду лишь с определенным бытием, с конкретными его типами: механическими, физическими, химическими, геологическими, биологическими, социальными, духовными. В рамках этих типов имеется неисчислимое множество более конкретных форм определенностей вплоть до единичных форм бытия, например, данного кристалла, который лежит у меня на столе, данного растения на моем подоконнике, данного человека и т.п.

Переход к чуть более абстрактному уровню, даже для материальных вещей  и процессов, уже рождает определенные проблемы. Здесь кантовская идея трансцендентального, как бы ни относиться к обычно приписываемому этому философу агностицизму, во всяком случае не беспочвенна. С философской точки зрения исключительно важно глубоко продумать и описать иерархию типов реальности хотя бы для материального и элементарно-психического бытия. Это пока никем еще не сделано ни в одной области знания. Так, в физике крайне существенно найти иерархию типов физической реальности. Если судить по нынешнему состоянию, то можно сказать, что эти типы вырисовываются лишь в самой общей форме, когда автор того или иного учебника с методической целью распределяет материал своей науки по определенным разделам. То же можно сказать о химии, биологии, геологии, науках об обществе. Кто рассмотрел, например, виды биологической реальности? Есть ли более или менее строгая классификация психической реальности?

Но далеко не все существующее есть материя или представляет собой  элементарные психические проявления, объяснимые на уровне физиологии. Духовная реальность - не меньшая реальность, чем природа вне нас. Ее, в виде мысли, рождает каждый акт интеллектуальной деятельности. Человеческая мысль реальна, но ее реальность духовна. Все феномены сознания, и личного, и общественного, обладают бытийным смыслом. Здесь возможны разные уровни и степени реальности.

Вот таблица умножения - это реальность или нет? Конечно, реальность. Но какая? Не вещественная, не физическая, а духовно-символическая, знаковая. А сам принцип умножения в этой таблице - тоже реальность, также идеальная, но теперь даже не символическая, а чисто духовная. В данном случае принцип  - это правила данной математической операции. Но отнести ли ее к субъективному или объективному духовному мирам Поппера? Затруднительно. С одной стороны, математические правила и определения существуют в уме математика, представляя собой как бы субъективную реальность, связанную с его индивидуальным сознанием, а с другой - в меру общезначимости этих определений они представляют собой объективное явление. (Не говоря уже о том, что такого рода духовные феномены неразрывно связаны с некоторыми материальными носителями: книгами, бумагой и т.п.)

Объективный смысл таблице умножения  можно приписать еще на том  основании, что, будучи общезначимой, она  «выражает в отраженной форме  некие законы материального бытия», которые заведомо объективны.

Такая трактовка, однако, не применима  к более сложным феноменам  доступной нам духовной реальности. Оставляя в стороне художественную литературу и споры о «реализме» и «реалистичности» в ней, обратимся  к сказке и мифу. Каждый миф и  каждая сказка заключают в себе тайный смысл, имеют не только развлекающий характер. Это удивительно богатая  форма творчества и его продукт, красивое буйство человеческой фантазии. Но это самая настоящая духовная реальность в образно-символической  форме ее выражения: сказочная, легендарная  реальность, имеющая свою смысловую  организацию и социально-психологическую  надобность людям, коль они ее сотворили  и постоянно воспроизводят.

За рассмотренными достаточно «приземленными»  видами духовной реальности так или иначе можно угадывать еще потаенную реальность. Последней суждено стать со временем открытой, доступной или же так и остаться в трансцендентной сфере.

Наконец, возможен исторически подход к разграничению реальности. Бытие  тогда включает в себя актуально  сущее, неисчислимые потенции и бесконечные  следы прошлого. Исходным пунктом  рассмотрения бытия как исторического  бытия, как результата практической и духовной деятельности людей является культура - царство теоретически и практически освоенной природы и мир духовной культуры.

Проблема бытия, реальности чего-либо - это фундаментальная мировоззренческая и методологическая проблема. Дело в том, что объективную реальность, действующую во всех существующих вещах и явлениях, мы не в состоянии охватить своим мышлением ни во всем ее объеме, ни во всех способах ее проявления. Критерий реальности несводим к критерию чувственной достоверности.

Существование реальности трансцендентной, например бытие Бога, есть чрезвычайно  сложный вопрос. «Онтологическое  доказательство бытия Бога» уже  рассматривалось. Философы придерживаются разных мнений относительно того, возможно ли в принципе - с точки зрения логики - такое доказательство. Для религиозной веры здесь нет сомнений, для нее это скорее «опытный факт» (где опыт понимается в специфическом смысле, не тождественном с обычной «эмпирической»). Вопрос в том, можно ли доказать бытие Бога неверующему.

И в практической жизни вопрос о  реальности имеет животрепещущий характер. Существует ли реально, например, подозреваемая  или неподозреваемая та или иная болезнь у человека - разве это не важно для него? Да и сами виды реальности, их социальная и личная значимость крайне важны: одно дело бытие намерения, скажем, украсть и другое - осуществленное намерение, когда его бытие в форме цели становится бытием в виде реального факта.

Проблема реальности имеет огромное значение для науки. Во-первых, это  относится к разнообразным «"необычным  явлениям». Возьмем, например, экстрасенсорные  феномены, связанные с излучением живыми системами энергии и информации. В силу своей крайней необычности  эти явления многим представляются загадочными, таинственными, даже сверхъестественными. Но ведь, как показывают многочисленные опыты и наблюдения, эти явления  существуют. Следовательно, они естественны  в своем реальном бытии. Поэтому  можно сказать, что само представление  о сверхъестественном характере этих явлений обусловливается не сущностью этих явлений, а ошибочным пониманием их сущности.