5.Монтень о нравственном приучении.
Выделение Монтенем
нравственной задачи в образовании
не составляет какой-либо особенности
его и заслуги. Гуманистическая
педагогия вообще,--как мы это
видели у итальянских и немецких
гуманистов-педагогов,--ставила образованию
и нравственные задачи: воспитание
нравственности и благочестия В
этих видах требовала нравственного
ценза от учителей и строгого выбора
в материал для чтения.. Но Монтень
не только повторил и, может быть, ярче
выразил эту общегуманистическую
черту. Он первый из гуманистов, помимо
образования с нравственной тенденцией,
отметил и важность особого нравственного
приучения. Гуманизм, вместе с Платоном,
своим первым авторитетом, в значительной
степени разделял веру его великого
учителя Сократа Это было и
верой Сенеки, Плутарха, Цицерона, вообще,
стоической моральной философии, которую
особенно ценит Монтень. По Сенеке,
„virtus non aliud, quam recta ratio est”, „добродетель
не иное что, как правильный разум”.
Н. К. Кибардин, „Система педагогики по
творениям Бл. Августина”, „Правосл.
Собесед.” 1910 г., сент., 320 стр., что добродетель
дается знанием, что для нравственности
может быть довольно истинного просвещения. Эта вера
действительностью не оправдывалась:
наука и просвещение не давали хороших,
нравственных людей Монтень и повторяет
как раз, кстати, латинское изречение:
„Postquam docti prodierunt, boni desunt”, -- „с тех пор,
как стали появляться ученые, перестали
быть добрые”, -- „Избр. места”, стр. 60..
Поэтому Монтень уже не удовлетворяется
одной перестройкой образования в интересах
нравственного развития. Он чувствует,
что, кроме поставленного даже как следует
образования (обучения), здесь нужно и
особое нравственное воспитание, особое
нравственное приучение. Монтень первый
из гуманистов касается роли привычки
в нравственном воспитании и говорит о
частных нравственных недостатках, от
которых надо особо оберегать детей. „Я
нахожу”, - замечает, между прочим, Монтень
о нравственных привычках, - „что наши
самые серьезные пороки вкореняются в
нас с самого нежного возраста и что наше
первоначальное воспитание зависит от
наших кормилиц. Дурные поступки детского
возраста обыкновенно извиняются „нежным
возрастом и легкомыслием ребенка, а между
тем это -- зародыши и корни отвратительных
пороков: „они пускают ростки и роскошно
разрастаются и укрепляются вследствие
привычки” „Избранные места”, ibid., стр.
107. ,Некоторым матерям доставляет удовольствие,
когда их ребенок свернет шею петуху, или
мучает собаку и кошку; есть такие дураки
отцы, которые видят признак воинственного
духа в том, что их сын бьет мужика или
лакея, которые не защищаются; или считают
ловкостью, если их сын самым вероломным
образом проведет или обманет товарища.
А между тем это -- зародыши и корни жестокости,
тиранства, предательства”.. Говоря о
пороках и недостатках, в частности, Монтень
считает „самым ужасным пороком -- ложь”.
Только зарождение и развитие склонности
ко лжи, и почти в такой же степени упрямство,
следует, по его мнение ibid., стр. 108., „искоренять
всеми силами”. Этот взгляд на ложь, как
на самый ужасный порок, вполне повторяет
впоследствии Локк.
Теперь же заметим и сообразим, куда легко
может пойти педагогическая мысль впоследствии,
отправляясь от педагогических взглядов
Монтеня. Если, наряду с образованием умственным,
указывается важность и особого нравственного
приучения, и если главной задачей, вообще,
просвещения ставится воспитание добродетели,
то образование умственное, как таковое,
легко может оказаться позади нравственного
приучения и воспитания. Первым должно
стоять то, что всего ближе ведет к добродетели,--известное
воспитание, приучение, а собственно умственное
образование отступает на второй план.
Такую именно схему воспитания и дает
нам впоследствии Локк, последовательный
ученик, -- в педагогическом отношении,
-- Монтеня.
6. Монтень о физическом воспитании
и закаливании.
Мысль о значении
и необходимости физического
воспитания, рядом с духовным, является
общей гуманистической мыслью. Ее
разделяет всецело и Монтень
„Избранные места”, ibid., стр. 75. „Недостаточно
закалить душу у ребенка,-- надо укрепить
ему и мускулы”., причем, ясно формулирует
принцип правильного и целесообразного
отношения между физическим и
духовным воспитанием. „Образовывают”,
говорит он, „не одну только душу,
или не одно тело, а всего человека;
не нужно делать этого порознь
и, как говорит Платон, не надо развивать
одно без другого, но руководить тем
и другим вместе, как парою лошадей,
запряженных в одну повозку. Не надо
внушать ученику, чтоб он употреблял
более времени и прилагал больше
старании для телесных упражнений,
а развитием ума занимался
кое-когда, но не надо делать и наоборот”
ibid.. стр. 89.. Последнее „не надо делать
и наоборот” нам кажется сказанным слишком
сильно. Но с точки зрения нравственно-практических
идеалов Монтеня оно имеет полное оправдание.
По Монтеню, главная добродетель, к выработке
которой должно быть направлено и умственное,
и нравственное воспитание,--это „уменье
правильно пользоваться жизненными благами
и с твердостью переносить их потерю”
Идеал эпикурейско-стоический, как у Т.
Мора.. Монтень называет это уменье -- „главным
и особенным стремлением” добродетели,
„без которого вся жизнь не нормальна,
бурна, изуродована и, по-видимому, окружена
подводными камнями, терниями и чудовищами”
„Избранные места”, ibid., стр. 86.. Но ясно,
что к выработке этой главной добродетели
физическая сила и выносливость значат
столько же, сколько и мудрость, и сила
души. И Монтень, с точки зрения этой добродетели,
совершенно прав, говоря: „при чтении
я часто замечаю, что мои учителя в своих
сочинениях выдают за душевное величие
и крепость духа то, что, скорее, зависит
от толщины кожи и крепости костей” „Избранные
места”, ibid., стр. 75..
Отсюда же, помимо физических упражнений,
развивающих тело, Монтень считает необходимым
и физическое закаливание, развивающее
собственно выносливость. Надо с детства
приучать человека к умеренности и к перенесению
всего, ибо это лучше всего обеспечивает
эпикурейско-стоическую добродетель:
пользоваться разумно всем, но ни к чему
не привязываться слишком. Он с благодарностью
вспоминает, при этом, свое воспитание,
когда его приучали к самой простой жизни,
а главное, отучали от всяких пристрасти
и склонностей. Необходимость, -- какая
могла бы случиться,--отказаться от них
впоследствии, ведь, причинила бы не приученному
к отказам человеку большое страдание.
„Лучше, конечно” -- говорит Монтень, --
приучать себя к таким вещам, который легче
достать, но, все-таки, скверно привыкать
настолько, чтобы испытывать лишение,
когда их нет” „Избранные места”, ibid.,
стр. 119. И так как в жизни может встретиться
все („и тюрьмы, и пытки”, -- замечает Монтень,
ibid., стр. 75), то и ребенка надо приучать
ко всему (и к усталости, и к перенесению
болей, и к пользованию то теплым, то холодным,
и к поту, и пыли, и т. п.), „хотя бы, при этом,
часто пришлось пренебрегать медицинскими
предписаниями” (ibid. стр. 75). Позднее Руссо
также не будет особенно уважать медицину..
Эту мысль позднее повторил Руссо в оригинальной
форме, что надо детям прививать одну привычку,--„не
иметь привычек”. А Локк закаливание ребенка
поставит одной из главных задач воспитания.
И так как закаливание детей легко встречает
препятствие в любви родителей к детям,
то Монтень полагает, что „не разумно
воспитывать детей за пазухой у родителей:
их естественная любовь лишком изнеживает
и расслабляет их” ibid., стр. 74.. Есть и другие
неудобства воспитания дома, в семье ibid.,
стр. 75: Благодаря присутствию родителей
слабнет авторитет воспитателя, „который
должен быть неограниченным в отношении
ребенка”; представляют некоторые неудобства
и уважение, которое оказывают ребенку
слуги в дом, и имущественное положение
родителей., ради которых Монтень, очевидно,
хотел бы, чтобы детей поручали воспитателям
и воспитывали их на стороне, в простой
обстановке и привычках .
7. Монтень о дисциплине в школе и семье.
Казалось бы, рекомендуя
закаливание, Монтень не будет иметь
ничего против суровой дисциплины в
воспитании. Но, в действительности,
он решительный ее враг. Его идеал
духовно-свободного человека, независимого
ни от собственных привычек, ни от внешних
благ, не мирится с рабской, насильственной
дисциплиной. „Я осуждаю”, -- говорит
Монтень „Избранные места”, ibid., стр.
123., „всякое насилие в деле воспитания
нежной души, которую мы готовим
к чести и свободе. В строгости
и принуждении есть что-то рабское,
и я утверждаю, что то, чего нельзя
достигнуть разумом, благоразумием
и ловкостью (тактом), того некогда
не достигнешь силой”. „Розги, по-моему,
делают души или подлыми, или злобно
настойчивыми”. В другом месте, говоря
о современных ему школах, Монтень,
как и Рабле, называет их „настоящими
тюрьмами для заключенного юношества”.
„Было бы более уместно”, замечает
он здесь же „Избранные места”, стр.
90., „украшать классы цветами и
листьями, нежели окровавленными розгами.
Я бы велел нарисовать на стенах
Радость, Веселость, Флору и Граций,
как это сделал в своей школе
философ Спевзипп Спевзипп, племянник
Платона и его последователь,
4 в. до Р. Хр.. Где польза, пусть там
же будет для детей, и веселье:
нужно подслащать блюда, полезные для
детей, и наполнять желчью лишь вредные
для них”. Он против суровости не
только в школе, но и в семье. „По
моему мнению, замечает Монтень „Избранные
места”, ibid.” стр. 123., „сильно заблуждается
тот, кто считает свою власть сильнее
и прочнее, если она основана на силе,
а не на любви”. Особенно он возмущается
и негодует, если родители и воспитатели
позволяют себе наказывать детей
в раздражении, в гневе. „Нет ни одной
страсти, которая бы так извращала
здравый смысл, как гнев. Никто
бы не задумался приговорить к
смертной казни судью, который осудил
бы обвиняемого под влиянием гнева,
-- почему же родителям и учителям
дозволяется бить и наказывать детей
под влиянием гнева?! Наказание должно
быть лекарством для детей, а кто
же стал бы выносить врача, объятого гневом
и ненавистью к своему пациенту?
„Он даже стоит за то, чтобы в
некоторых случаях детей отбирали
у родителей. „ Кто не знает, что
в государстве все зависит
от духовного и физического воспитания
детей, а между тем необдуманно
предоставляют все на волю родителей,
как бы ни были они сумасбродны
и злы?!” „Избранный места”, стр.
105..
Заключение.
Мы более или
менее подробно остановились на педагогических
взглядах Монтеня. Они представляют
собой в истории педагогики характерное
явление. Здесь гуманистическая
педагогика, с ее основным воспитательно-образовательным
фондом в виде классиков, пришла к
любопытному самоотрицанию. Монтень
пользуется обильными ссылками на классических
писателей, но пользуется затем, чтобы
доказать, что они не так нужны,
а нужно совсем другое. Для мудрости
и добродетели нужны не слова,
а суть мысли, содержание. Но содержание
можно почерпнуть прямо, непосредственно
из самих вещей. Монтень ясно намечает
уже другой источник образования, --
не в авторитетах классических писателей,
а в самой природе и жизни.
Над этой истиной, что в непосредственном
изучении и наблюдении природы мы
имеем лучший источник знания, ближайшему
к Монтеню английскому философу
Бэкону оставалось поставить точку.
Но Монтень расходится с гуманизмом не
только по вопросу об источнике истинного
образования. Он намечает воспитанию и
другое направление, чем какое имела гуманистическая
педагогия. Последняя, в общем, слишком
переоценивала силу знания и морализирующую
силу разума. Выйдя из протеста против
подавления разума церковным авторитетом
схоластики, гуманизм, и естественно, должен
был принять это направление. В лице и
в эпоху Монтеня гуманистический дух переходит
к сомнению в абсолютной ценности знания.
Он здесь в положении Фауста первой сцены,
с его скептическим отношением к знанию:
„Ах, философию
сперва”,
„Там медицину
и права”,
„И богословье,
к сожаленью”,
„В горячем изучал
я рвеньи”,--
„И только время
тратил зря”.
„Не стал умней
нисколько я!”
„Едва я мог
одно понять:”
„Мы ничего не можем
знать!”
Отсюда, далее, естественен
поворот от знания к „духу земли”,
к непосредственному ощущению ее
жизни, поворот от знания к чувству:
„Вот дух Земли -- иное впечатленье!”
„Мне как-то ближе,
родственнее он;”
„Иное в сердце
чувствую волненье,”
„Иным вином я
опьянен...”
„Я жить хочу!..”
Этот поворот
от знания к чувству идет от Монтеня
или даже Рабле, через Локка, к
Руссо.
Литература.
1. Монтень М.
Опыты. Избранные главы: Пер.
с фр./Сост., вступ. ст., примеч. В.П.Яковлев.
- Ростов-на-Дону: "Феникс", 1998 - 544с.
2. Монтень М.
Об искусстве жить достойно. Философские
очерки. Изд. 3-е. Сост. и авторы
предисл. А. Гулыга и Л. Пажитнов.
Худож. Л. Зусман. М.: "Дет. лит.",
1995. -206 с. с ил.
3. Монтень М,
Ларошфуко Ф, Паскаль Б. О
природе человека: Пер с фр. Бобович
А. М.: "Ламартис", 2008. - 619с.
4. Шендрик А.И.
Теория культуры: Учеб. пособие для
вузов. - М.: ЮНИТИ-ДАНА, Единство, 2002. - 519с.
5. Кузнецов В.Г.,
Кузнецова И.Д., Миронов В.В., Момджян
К.Х. Философия: Учебник.-М.:ИНФРА-М,
2008.-519с