Ярчайшие представители «серебряного века»

         Почти буквальный повтор двух финальных строк в начале и в конце текста придает композиции стихотворения законченность и выразительность.

         Каким большим содержанием  наполнена пауза, указанная многоточием!

 
Ты плачешь? Послушай... далеко, на озере  Чад 

         Изысканный бродит жираф.  

   Эта психологическая пауза действует как выразительное средство художественной речи, причем действует интенсивнее, тоньше и неотразимее, чем сама речь. Герои обречены на трагическое непонимание друг друга: слишком они разные.

   Интересны сравнения, позволяющие читателю «увидеть» далекую, загадочную Африку: «вдали он подобен цветным парусам корабля...», «...волшебный узор, с которым равняться осмелится только луна, дробясь и качаясь на влаге широких озер».

   Пятистопный амфибрахий с перекрестной мужской рифмовкой создает грустную и нежную интонацию, которая и в нас порождает неясную тоску по манящему «далеко».

   В 1911 году появился «цех Поэтов». К тому времени уже отшумели первые дискуссии о судьбе символизма (статьи Блока, Вяч. Иванова, Брюсова в «Аполлоне»), из которых стало ясно, что он разрушается; перестала удовлетворять Гумилева и «Академия стиха». Уверенный в том, что поэтический дар — не от Бога, что писать стихи может любой, если его этому обучить, Гумилев создает именно цех (с таким же успехом кружок можно было назвать и мастерской). Взяв бразды правления в свои руки, он сразу же разделил членов нового сообщества на «мастеров», «синдиков» (он сам и Городецкий) и «подмастерьев», которые должны лишь повиноваться и работать над «вещью» по заданию «мастера». Понятное дело, далеко не всем нравились такие порядки, и поэтому многие предпочли своевременно покинуть «Цех» насчитывавший в своих рядах 26 представителей разных направлений, в том числе Лозинского, Нарбута, Ахматову, Мандельштама и других. Причем каждому Гумилев отводил определенную роль, узкий род деятельности.

     Вряд ли такую структуру и такие отношения можно считать великим достижением. Но создание при «Цехе» журнала и издательства «Гиперборей», а затем и разработку нового течения, акмеизма, безусловно, можно поставить в заслугу Гумилеву.

   15 декабря 1915 года вышла в свет новая книга стихов Николая Гумилева «Колчан», посвященная Татьяне Викторовне Адамович, с которой поэт познакомился в начале 1914 года.

   По  замыслу автора «Колчан» должен был, видимо, собрать в себе «стрелы» - стихи, передающие состояние человека на войне. Такие стихи в книге — «Война», «Наступление», «Смерть», «Пятистопные ямбы».

   Но, по счастью, немало в этом же «Колчане» и стрел Амура, и стрел острой философской лирики. Война, являясь для Гумилева важным событием в его личной биографии, в судьбе, все же не была для него способом творческого самоутверждения. Да, здесь важны и первые эмоциональные оценки: 

И воистину светло и снято

дело  величавое войны,

Серафимы, ясны и крылаты,

За  плечами воинов видны...

     

     Важны и более глубокие на грани трагизма открытия:  

Я кричу, и мой голос дикий,

Это медь ударяет в медь,

Я, носитель мысли великой,

Не  могу, не могу умереть.

Словно  молоты громовые.

Или воды гневных морей,

Золотое сердце России

Мерно бьется в груди моей...  

     Важны и спокойные констатации:  

И так сладко рядить победу,

Словно  девушку в жемчуга,

Проходя по дымному следу 

Отступающего  врага.  

     Но не менее, а даже гораздо более важно в этой книге иное — духовный мир героя, на котором все чаще и чаще останавливает свой пристальный взор автор. Каждая книга Гумилева — своего рода итог, сделанный им на момент ее выхода; не исключение и «Колчан». Но в «Колчане» уже не отсчет, а осмысление жизни духа, стремление души.

     Философская лирика свидетельствует о серьезнейшей работе души, которая

       
                               Глас Бога слышит в воинской тревоге

                          И Божьим зовет свои дороги...

      
 При этом задаваясь вопросами, доселе ее не волновавшими, и совершая открытия, ранее ей недоступные. Будь то:

 
Я вежлив с жизнью современною,

Но  между нами есть преграда.

Все, что смешит ее надменную,

Моя единая отрада. 

     Или — немыслимое для бывшего конквистадора  откровение:

  
Я не прожил, я протомился

Половину  жизни земной;  
 

     Или предельно осмысленное утверждение о том, что  

     ...символ  горного величья,

       Как некий благостный завет,

       Высокое косноязычье

       Тебе даруется, поэт.

      
 Одно из лучших произведений сборника «Пятистопные ямбы», которое, как узор по ковру, выткано нитками лет и дней, формировавших основу души поэта, подводит своего рода итог всему предыдущему творчеству: и любовь и путешествия, и война, и экзотика нашли отражение в этой поэме. После нее от Гумилева можно было ожидать и взлетов, и падений, но только не повторения.

     История развития творчества Николая Гумилева — история опозданий, Он поздно в двадцать лет окончил гимназию, достаточно поздно, к четвертой книге завершил период ученичества; африканские путешествия он осознал и запечатлел в стихах лишь к двадцатым годам.

     По  той же причине, как считала Анна Ахматова, в его творчестве не было и стихов, выражающих отношение к революции: «Такие стихи, несомненно, были бы, поживи он еще год, два... Осознание неминуемо явилось бы».

     В 1918 году выходит его книга «Костер».

     «Костер»  — книга зрелого поэта, самая русская из всех книг Гумилева: Андрей Рублев и былинный Вольга, городок с крестом над церковью и «Мужик» образуют завершенную картину, самостоятельное полотно, украшенное такими поистине жемчужинами лирики, как «О тебе», «Сон», «Эзбекие».  
 Критика не заметила выхода этой книги. Да мало ли чего не замечала критика в 1918 году? Но если бы кто-нибудь дал себе труд вчитаться в строки шестой книги поэта, то до нас дошли бы размышления об эстетике Гумилева, о его философии — обо всем том, на что в еще большей мере наталкивает мыслящего читателя последний, предельно гумилевский сборник «Огненный столп»

     Свободой  духа, мастерством слова и глубиной мысли буквально пронизана эта книга, в которой автор пророчествует и увлекает читателя к таинственному, непознанному слову, навсегда позабыв о созданном им же акмеизме. Размышляя о земном пути человека, о вечных ценностях, о душе, о смерти и бессмертии, Гумилев в этой книге словно бы возвышается над собою бывшим. Многое переоценено — в «Заблудившемся трамвае», «Душе и теле», «Звездном ужасе». Признана единственность, неповторимость человека во Вселенной. Да и само творчество понято уже не как ремесло, не как умение писать стихи, но — как именно откровение, форма существования, высшее проявление человеческого «я»:

  
Но забыли мы, что осияно

     Только  слово средь земных дорог

     И в Евангелии от Иоанна

     Сказано, что слово — это Бог.

     И для стихов здесь уже найдено  небывалое определение — бессмертные («Что делать нам с бессмертными стихами?»).

     Говорят, эту книгу Николай Гумилев хотел назвать «Посредине странствия земного», но потом передумал, считая, что такое название может сократить ему жизнь. Однако именно в этой книге, созданной как раз посередине земного странствия (человек ведь в среднем живет 70 лет), есть стихотворение-завещание — «Мои читатели». Спокойное. Мудрое. Почти нездешнее. О том, в частности, как 

     …сразу  припомнить

     Всю жестокую, милую жизнь,

     Всю родную, странную землю 

     И, представ перед ликом Бога

     С простыми и мудрыми словами,

     Ждать спокойно Его суда.

       
 Никому не дано сказать о поэте больше, чем говорит он сам в своих стихах. И никому не дано знать о нем больше, нежели сам он знает.  
 Только потомкам.

Нам.  
Судьба всегда больше поэта, потому что может быть и посмертной.

     И мы не должны забывать о ней, ибо  поэт уже посередине странствия духовного, а мы — все еще земного. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

• Владимир  Владимирович Маяковский (1893-1930)

 

  Владимир Владимирович Маяковский — поэт громадной социальной направленности, открывающий своим творчеством новую страницу в истории русской и мировой литературы.

  Жизнь Владимира Маяковского была короткой, как у многих поэтов России. Поэт родился в селе Багдади в Грузии, где отец работал лесничим. Дети (Володя и Оля) учились в гимназии, у художника. В семье устраивались вечерние чтения вслух и обсуждение прочитанного.

  Ранняя смерть отца заставила семью переехать в Москву, искать средств к существованию. Революционные события захватывают Маяковского. В стране вспыхивают стачки, забастовки, аресты, которые коснулись и будущего поэта. Все мысли и чувства его были сосредоточены на желании стать полезным революционному движению, к которому он считал себя причастным с детских лет. Участие в социал-демократическом кружке третьей гимназии, выполнение заданий подпольщиков, знакомство с рабочими-большевиками, постоянная партийная учеба формировали в Маяковском убеждение, что главное в жизни его современников — революционная борьба. Он оставляет гимназию (ему грозило исключение за участие в революционных выступлениях).

      Маяковский  трижды попадал под арест: 1918 – по делу о тайной большевистской типографии, 18 января 1919 – арест по ошибке, июль 1919 - Маяковский участвовал в организации побега тридцати политкаторжанок из Новинской тюрьмы.

      Последнее обвинение (третий арест) было самым  тяжелым. Маяковского переводят в Бутырскую, в одиночку Т1 103. Это была уже настоящая тюрьма: ни прогулок, ни товарищей, ни разговоров, ни рисования.  

     Позже, вспоминая это время, поэт писал в поэме «Люблю» (1922):  

Что мне тоска о Булонском лесе?!

Что мне вздох от видов на море?!

Я вот

в «Бюро похоронных процессий»

влюбился 

в глазок 103 камеры.

Глядят  ежедневное солнце,

зазнаются.  
«Чего — мол — стоют лученышки эти?»

А я

за  степного