Тематическое и жанровое многообразие творчества С.Я. Маршака

Пускай в песках, где пауки

Да ящерицы  жили,

Перекликаются гудки

И хлопка мягкие тюки

Везут автомобили. 

Пусть будет  хлебным этот край,

Безводный и  бесплодный.

Пусть яблок, ягод урожай

Приносит ежегодно! 

От буквы "А" до буквы "Я"

Течет река Аму-Дарья. 

От буквы "А" до буквы "Я"

Идет и азбука моя. 

По ней везли  нас поезда,

Морские пароходы.

Мы повидали города,

Колхозы и заводы. 

На самолете мы неслись,

Спускались вниз, взлетали ввысь.

На легкой лодке  плыли,

Тряслись в  автомобиле. 

И вот доехали, друзья,

Мы до последней  буквы - "Я". 

А эта буква  оттого

Считается последней,

Что ты себя же самого

Не ставишь в ряд передний. 

Не могут ждать  у нас в стране

Почета, славы, чести

Те, у которых "я" да "мне"

Стоят на первом месте! 

Народ толково  и не зря

Расставил буквы  букваря. 

Ты эти буквы  заучи.

Их три десятка  с лишком,

А для тебя они - ключи

Ко всем хорошим  книжкам. 

В дорогу взять  не позабудь

Ключей волшебных  связку.

В любой рассказ  найдешь ты путь,

Войдешь в любую  сказку. 

Прочтешь ты книги о зверях,

Растеньях и  машинах.

Ты побываешь  на морях

И на седых вершинах. 

Найдешь ты храбрости  пример

В своей любимой книжке.

Увидишь весь СССР,

Всю Землю с  этой вышки. 

Тебе чудесные края

Откроет путь от "А" до "Я". 
 

"Веселый  жар черновика..."

Объясняя  детям необходимость и пользу труда наборщика, благодаря которому мы читаем печатные книжки, С. Маршак сочинил  для своего "Веселого путешествия от "А" до "Я" такие строчки:

Писатель написал  рассказ  
И новые загадки.  
Но написал их только раз  
Чернилами в тетрадке.  
Нельзя же толстую тетрадь  
Сто тысяч раз переписать!  
Печатать надо книжки...

Между тем, свое "Веселое путешествие", прежде чем оно попало в руки наборщика Маршак писал и переписывал отнюдь не "только раз", правда, и не "сто тысяч", но очень много раз, так что черновики небольшой детской книжки составили в совокупности толстенную папку, под стать рукописи иного романа... Что же касается убеждений Маршака в том, что "печатать надо книжки", то, быть может, уместно вспомнить отдельные случаи печатания книжек, еще плохо, мягко говоря, написанных "чернилами в тетрадке". В одной из главок "Веселого путешествия" Маршак изобразил для детей путь от готовой рукописи до книжки; путь авторского замысла до готовой рукописи он не стал рассказывать своим маленьким читателям - это для них слишком сложно и едва ли интересно. Но как раз эта часть пути интересна взрослым читателям Маршака, в особенности тем из них, которые пишут для детей или изучают детскую литературу. Опыт строгого, не прощающего себе мастера, - школа и образец. "Веселое путешествие от "А" до "Я" - четвертое произведение Маршака в жанре стихотворной азбуки (не считая написанной для взрослого читателя сатирической "Военной азбуки"). Причислять эти вещи Маршака к общему жанру можно лишь условно по признаку "дидактичности", который присутствует во всех четырех, но нигде не является главным. Четыре раза поэт сочинил азбуку в стихах - и ни разу не повторился ни в чем (кроме самой азбуки, разумеется).

"Живые  буквы" - рассказ о будущих профессиях  и нынешних играх детей, чьи  имена начинают строчки и расположены  по алфавиту. Своеобразный поэтический  справочник "Кем быть" или "Куда пойти учиться".

"Автобус  номер двадцать шесть" - ироническая  басня о безобразном поведении  зверей-пассажиров на городском  транспорте. Басня, как положено, имеет мораль - у Маршака их  даже две. Одна - не будь невеждой. Другая - не будь невежей. Наконец, "Веселое путешествие от "А" до "Я" - поэтическая энциклопедия для детей. Весь мир, систематизированный по азбучному принципу и связанный воедино движением героев и читателей сквозь географическое пространство и другое - пространство познания. Стержень энциклопедии - нравственный и патриотический: труд и Родина. Но никакой художник, сколь угодно продуктивный, не в состоянии изобразить весь мир - художник изображает часть мира и поручает ей представительствовать за целый. Часть мира, изображаемая в "Веселом путешествии", хорошо знакома внимательному читателю Маршака - это привычный мир маршаковской поэзии, и едва ли не каждый эпизод поэтической энциклопедии имеет соответствие в других его стихах. Вот эпизод об Артеке, вот - о детях, сажающих лес, вот - о малярах, о плотниках, вот о новогодии, о зоопарке, о почте, о географической карте, о цирке, об электростанции. Похоже на то, что поэт, всю жизнь искавший связи в мире и собиравший эти связи в свои стихи, теперь задался целью установить связи на более высоком уровне и собрать из своих стихотворений универсальную постройку, как собирают дома из кирпичных блоков.

И в  каждом таком эпизоде поэт стремится  синтезировать воспоминания о собственном  детстве и знание взрослого человека о нынешних детях, лирику - с эпосом. Описание пионерского лагеря словно бы подсвечено воспоминанием о "школе простой жизни" и других детских учреждениях, где Маршак работал; рассказы о ремеслах ведутся в настоящем времени, но сквозь него брезжит прошедшее; само путешествие, ставшее сюжетом поэтической энциклопедии, - лирический отзвук непрерывных переездов, в которых прошло детство поэта.

Как всегда у Маршака, поэтический поиск  подключен к определенной, точно  и, чаще всего, сознательно выбранной  традиции. Это традиция стихотворной азбуки - русской и, особенно, английской, - традиция Эдварда Лира, растворившего дидактическую природу жанра в ослепительной эксцентрике. Конечно, "Веселое путешествие" Маршака строже, сдержанней, "классичней" стихотворных азбук Лира, но принадлежность их одной традиции несомненна. Повествовательная ткань "Веселого путешествия" то и дело взрывается играми - неожиданными, затейливыми, причудливыми, - каких только игр здесь нет. Их так много, что детская поэтическая энциклопедия предстает в известном смысле как энциклопедия игровая. На каждую букву алфавита Маршак затевает новую игру, но одна игра проходит через всю книжку, через каждую ее главку. Эта игра, порой откровенная, порой прикрытая, заключается в установлении смысловой связи между буквой и словами, в которые она входит (или которые она начинает). Бессмысленная буква, так сказать, семантизируется. Эта игра открывает еще одну чрезвычайно важную для Маршака традицию - хлебниковскую. Для большинства читателей, по-видимому, будет неожиданностью увидеть рядом с именем прозрачного и ясного Маршака имя "темного", "неудобопонимаемого" Хлебникова. Между тем, Хлебников был одним из любимейших, читаемых и почитаемых поэтов Маршака (вместе с "темным" Блейком и Пушкиным). Особенно любил Маршак "Слово о Эль"). Неслучайно именно на букву "Л" находим в "Веселом путешествии" выразительную хлебниковскую реминисценцию:

Над столовой - купол  неба.  
Нет над нею потолка.  
На столах - буханки хлеба  
И кувшины молока.

В рукописи вторая строчка еще ближе к  Хлебникову: "Вместо крыши - облака". В "Слове о Эль" и других стихотворениях Маршак безошибочно разглядел родство "поэтической филологии" Хлебникова детскому языковому мышлению: ребенок, как и поэт, верит, что должна быть связь между смыслом слов и образующими эти слова буквами:

Мы сошли у  буквы "Е",  
Посидели на скамье...

В этом месте  очень колко  
Все, что в руки ни возьмешь:  
Нам ладони колет елка.  
Ежевика, ерш и еж.

Дидактическая задача стиха растворяется поэтической, а изысканнейшие аллитерации - от "А" до "Я" - получают такую прочную "прикладную" мотивировку, что не кажутся нарочитыми, несмотря на чрезвычайную насыщенность. Работу над монументальной азбукой в стихах Маршак начал с создания выразительных "портретов" наших букв: поэт искал такие словесные соответствия их графическому облику, которые звучали бы, как пословицы, и могли послужить мнемоническим приемом при обучении грамоте:

Вот два столба наискосок,  
А между ними - поясок...

Или:

...Перед нами  буква "Г"  
Стоит, подобно кочерге.

Множество таких миниатюрных портретов осталось в рукописи. Поэт работал над ними, создавая все новые и новые варианты. Одни из них попали в окончательный текст, другие были отвергнуты, хотя, порой, трудно сказать, почему. Вот два варианта словесного портрета буквы "Ф" - в рукописи их около десятка, все они обыгрывают фразеологизм "стоять фертом" (т. е. - как раз буквой "Ф") - и ни один из них не был принят строгим маршаковским ОТК:

Два дня не видим  мы земли.  
Бушуют волны, пенясь,  
И снова в гавань мы вошли,  
Где буква "Ф" стоит вдали  
На горке подбоченясь*.

Встает большая  буква "Ф"  
В тумане перед нами,  
Бока худые подперев  
Короткими руками*.

Если  бы вся задача поэта, рисующего словесные потретики букв, сводилась к достижению сходства, она была бы сравнительно проста. Но Маршак разнообразит и усложняет задачу, уклоняется от механического прибавления одного портретика к другому, заставляет стих нести неслыханную в поэзии для детей нагрузку, да и притом нести с такой легкостью, будто и нагрузки никакой нет. Из-за этой легкости не была замечена одна редкостная особенность маршаковского стиха, свойственная всей этой поэзии и с наибольшей отчетливостью проявленная в "Веселом путешествии".

Все мы несчетное количество раз видели громадную букву "М" над входом в метро. Нам уже нет необходимости  расшифровывать эту букву словом "Метрополитен" или, чего доброго, словами "подземная электрическая  железная дорога". Буква стала условным знаком, сигналом, символом, включающим в себя (и заменяющим собой) всю совокупность связанных с метро понятий. Но Маршаку нужны не отвлеченные символы, а конкретные модели, и в букве "М", в ее начертании он открывает именно модель метрополитена:

То вниз, то вверх  бежит перо,  
Рисуя букву "М", -  
Как бы спускаешься в метро  
И вверх идешь затем.

Оказывается, "рисуя букву "М", мы нарисовали - ни много ни мало - принцип работы метро, проделали своим рисунком "подземность" этого вида транспорта, изобразили последовательность перемещений пассажиров, как будто русское письмо - пиктографическое! Конечно, это чистая случайность, что наша подземка обозначается буквой "М", но случайность лишь с "бытовой" точки зрения. Для поэтического взгляда - это закономерность, ибо для поэта все в мире связано со всем, и задача художника в том и заключается, чтобы открывать тотальную взаимосвязанность мира, повышая его организованность, системность, гармоничность. Ну, а ребенок? Что дает маленькому читателю эта "игра в модели"? Да то же самое, что и поэту, потому что стремление отыскивать связи - даже там, где их нет на наш трезвый, взрослый взгляд, - самая что ни на есть детская черта. Не говоря уже о том, что ребенок получает игру. Изящнейшую игру между знаками и смыслами. Такая же игра ведется на букву "Ж":

Эта буква широка  
И похожа на жука.  
Да при этом, точно жук,  
Издает жужжащий звук:  
Ж-ж-ж-ж!

Мало  того, что буква "Ж", так сказать, моделирует жука своей конфигурацией, - эта модель к тому же "действующая", она жужжит, точно жук!

Расширяя  эту игру, Маршак открыл моделирующие возможности не только в графике  букв, но и в начертании строф. Вернувшись к стихам о метро (на букву "М"), найдем такое описание посадки на поезд:

Вот сразу множество  дверей  
Открылось, как одна.  
В вагон мы входим поскорей,  
Садимся у окна.  
И сразу множество дверей  
Закрылось, как одна.

Здесь не простая последовательность операций: для Маршака далеко не лишено смысла то обстоятельство, что пассажиры  находятся внутри строфы, как внутри вагона, заключены в средние два стиха и прикрыты "с боков" стихами, автоматически повторяющими друг друга, будто открывающиеся и закрывающиеся двери вагона. Строфа, если рассматривать ее как своего рода чертеж на плоскости страницы (а Маршаку такое рассматривание было в высшей мере свойственно), представляет нечто вроде графической модели: снаружи - стенки вагона, внутри - пассажиры.

Эту строфу я воспроизвожу по первому отдельному изданию "Веселого путешествия" (1953). Ее, такую точную и выразительную, такую маршаковскую, поэт в следующих изданиях выбросил вместе с еще несколькими. Выбросил, надо полагать, в своей неустанной заботе о качестве целого: выброшенные строки (общим числом восемнадцать) затягивали описание подземного чуда, задерживали стремительность всего "Путешествия", тормозили течение стихотворного потока. Продвижение читателя от "А" до "Я" в стиховом потоке своего "Веселого путешествия" Маршак воспринимал как реальность настолько важную для качества целого, что, готовя книжку ко второму изданию, счел необходимым ввести в нее строки, которые содержали своеобразную - в духе затеянной поэтом игры - "модель" этого потока, модель целого: