Автор: Пользователь скрыл имя, 10 Декабря 2010 в 21:51, реферат
Характерной чертой литературного процесса 1770—1780-х гг. стало возникновение большого количества жанров, соединяющих в себе признаки высоких и низких жанров. Сохраняя свою видимую связь с эстетикой классицизма, эти жанры перестраиваются, обретают большую емкость и расширяют поле охвата явлений действительности. Именно это происходит в 1770-х гг. с русским стихотворным эпосом. Интересно, что когда в России возник бурлескный1 жанр ирои-комической поэмы, еще не существовало оригинального образца жанра героической поэмы (опыты Кантемира, Ломоносова, Сумарокова в жанре эпопеи остались на стадии планов и не были закончены). Образцы бурлескной ирои-комической поэмы — «Елисей, или раздраженный Вакх» Василия Ивановича Майкова, написанная в 1771 г. и «Душенька» Ипполита Федоровича Богдановича, сочиненная в 1775 г. Лишь в 1779г. появилась «Россиада» М. М. Хераскова - первая оригинальная эпическая поэма. Характерно, что в историко-литературной перспективе ирои-комические поэмы имеют несравненно большее значение, чем правильная героическая эпопея уходящего классицизма.
Лишь только возьмет камень в руки,
То камень претворится в хлеб
И вместо смертной муки
Являет ей припас снедаемых потреб.
Когда же смерть отнюдь ее не хочет слушать,
Хоть свет ей был постыл,
Потребно было ей по укрепленью сил
Ломотик хлеба скушать.
В сказке Богдановича очевидно стремление вовлечь читателя в повествовательный и конструктивный план сюжета, сделать его не просто наблюдателем событий, но отчасти и их творцом. Обращение к читателю буквально насквозь пронизывают текст поэмы в устойчивых формулах: «Читатель сам себе представит то удобно», «Читатель сам себе представит то умом», «Читатель должен знать сначала», «Конечно, в том меня читатели простят».
У читателя создается впечатление некоего равенства с поэтом и персонажем в сфере воображения, домысливания сюжета и его деталей. Некоторая недоговоренность побуждает читателя принимать участие в творении сюжета, в домысливании того, о чем автор недоговорил или оборвал рассказ намеком, предоставив читателю самому сделать нужный вывод.
Эффект организации читательского восприятия в совместной игре воображения, рождающей ощущение, что читатель знает и может больше автора становится главным для Богдановича, и об этом свидетельствует финал поэмы. Так же, как и зачин, финал является точкой наибольшего сюжетного напряжения. Если Богданович начал свою поэму с воззвания к Душеньке как к музе, дарующей поэту вдохновение, то закончил он ее сообщением о появлении на свет дочери Амура и Душеньки, но имени ее не назвал, сославшись на неведение писателя и всеведение читателя:
Но как ее назвать,
В российском языке писатели не знают;
Иные дочь сию Утехой называют,
Другие Радостью и Жизнью, наконец <...>
Не пременяется названием натура:
Читатель знает то, и знает весь народ,
Каков родиться должен плод
От Душеньки и от Амура.
Поэма-сказка Богдановича в одном своем качестве все-таки намного обогнала свою литературную эпоху: в ней сформировалась поэтика и интонация активного авторского начала — особенная интонационная манера повествования, перепады из лиризма в иронию, соединение волшебно-героических и бытовых контекстов, параллелизм метафорических и бытовых сравнений, постоянная игра с читателем и побуждение читателя к участию в творении произведения, равному авторскому.
Богданович совершил в поэзии последний шаг к усреднению категорий высокого и низкого в нейтральном повествовательном стиле, единственным эстетическим достоинством которого являются «простота и вольность», окрашенные авторской интонацией и эмоцией. После того, как Богданович в своей поэме успешно разрешил поставленную им задачу — «в повесть иногда вмесить забавный стих», в русской поэзии появился Державин, основным поэтическим подвигом своей жизни считавший способность «в забавном русском слоге о добродетелях Фелицы возгласить, В сердечной простоте беседовать о Боге и истину царям с улыбкой говорить»3.