Старославянизмы

34) А тут еще дружные  всходы на полях и в огородах, вовремя упавшие дожди и вовремя  же наступившее тепло, это редкое  согласие, сулящее урожай; неторопливое, желанное нарастание лета…

35) Угарно и сладко пахло  от истлевающих в самоваре углей, косо и лениво висела над столом солнечная пыль, едва шевелящаяся, густая; хлопал крыльями и горланил в ограде петух, выходил под окно, важно ступая на крепких, как скрученных, ногах, и заглядывал в него нахальными красными глазами.

36) – Ну оказия! – мужик  воткнул топор в стоящую рядом сосну

37) Вся эта шумная, злая  и горячая процессия – ребятишки  впереди и ребятишки позади, а  в середине, зажав со всех сторон  мужиков, растрепанные, возмущенные,  скрюченные в две и три погибели  старики и старухи, семенящие и кричащие в едином запале, поднимающие с дороги всю пыль, – толпа эта при входе в деревню столкнулась с двоими, которые торопились ей навстречу: один – Воронцов, председатель сельсовета, а теперь поссовета в новом поселке, и второй – незнакомый, конторского вида мужчина в соломенной шляпе и с цыганистым лицом.

38) И опять наступила  весна, своя в своем нескончаемом  ряду, но последняя для Матёры, для острова и деревни, носящих одно название.

39) И после уже, принеся  самовар и заварив чай, ожидая, когда он напреет, Дарья наконец  заговорила – безжалобно и просто, будто только что на минутку пресеклась и теперь продолжала дальше:

– Вечор и корову пропустила, не подоила. Одну холеру молоко киснет.

40) Через силу подоила  корову, а то уж она, бедная, изревелась, выпустила ее – окошек не вижу, одна темень в глазах.

41) Памяти никакой не  стало, вся износилась.

42) И кажется Дарье:  нет ничего несправедливей в  свете, когда что-то, будь то  дерево или человек, доживает  до бесполезности, до того, что  становится оно в тягость; что  из многих и многих грехов, отпущенных миру для измоленья и искупленья, этот грех неподъемен.

43) Царствие вам небесное!

44) Стоило жить долгую  и мытарную жизнь, чтобы под конец признаться себе: ничего она в ней не поняла.

45) И не понять, в солнце  остров или уже нет солнца; есть оно в небе, есть какое-то сияние в воздухе и на земле, но слабое, едва подкрашенное, не дающее тени.

46) Голодом-холодом теперь  никто не сидит, и оно, отношение от родных к старикам, – самая первая для них важность.

47) А кому дак ее через край привалит, тоже не радость от такого богачества.

48) Мы над ей подсмеивались,  нам-то Ангара – своя, с сызмальства на ей, а мамка говорила: «Ой, будет, будет на меня беда, здря никакой страх не живет».

49) «На море-океане, на  острове Буяне…» – некстати  вспомнилась Дарье старая и  жуткая заговорная молитва.

50) Вышла на улицу, стала  посередь ограды и стою –  то ли гром небесный ударит и разразит нас, что нелюди мы, то ли ишо че.

51) Правый широкий рукав  реки, словно оттопыриваясь на  сгибе, теснил низкий противоположный  берег, вдаваясь в него, и опять  выпрямлялся вдали, спадая ровно  и аккуратно; левый рукав, более  спокойный и близкий, как бы принадлежащий Матёре, свисая с ее крутого берега, в этот час при тихом солнце казался неподвижным.

52) Но видела, видела Дарья  и то, что было за лесом, –  поля с высокими осиновыми  переборами, покатый сырой правый  берег в тальнике и смородине  и ближе к Подмоге болотце,  где топырились на кочках уродливые березки, рано засыхающие от дурной воды, торчащие голо и обманчиво: ухватишься рукой за такую опору, она хрупнет и обломится.

53) И когда, чуть успокоившись, рассказала мать о вчерашнем,  особенно напирая на слова  Воронцова и Жука, что то и положено делать, что сделали с кладбищем, он и тогда ни словом не отозвался, но еще заметней устал и отяжелел, низко склонившись с опущенными меж колен по-стариковски руками, застыв на трудной, непроходящей думе.

54) И, поднимая над головой грозящий палец, смотрел на него с требовательной злостью.

55) Но она, не выказывая  охоты ни к разговору, ни  к чаю, молчала, время от  времени тяжело вздыхая и так  же тяжело, не одним махом, поднимая  на Богодула невидящие, глядящие куда-то сквозь глаза, будто не узнавала Богодула или не понимала, зачем, по какой надобности он здесь.

56) На него любят усаживаться  стрижи, живущие в яру на своей Ангаре, они и сейчас там сидят, подрагивая хвостами и заглядывая вниз, как поплавки.

57) – Дак оне че творят-то, Павел?! Че творят-то?! Уму непостижно! – стала говорить спокойно и не выдержала, заплакала, закрывая лицо рукой и кланяясь в сухих, клохчущих рыданиях.

58) Она своему, родному  на сто рядов, забудет чай  поставить, а ему нет, для  нее он, прохиндей, и верно как  бог, сошедший наконец на страдальную  землю и испытующий всех их своим грешным, христарадным видом.

59) По открывающемуся в окне отрубку Ангары жуком проскочила с жужжаньем моторная лодка, заколыхалась волна; в другом окне поверх заплота лежало белесое оплывшее небо.

60) Дорога подворачивает  к старому гумну, где в мякине, сквозь которую прорастает зерно,  возятся воробьи, а почерневшая  солома лежит назьменными пластами – сколько, в самом деле, кругом старого, отслужившего свой век и службу, остающегося без надобности, но догнивающего медленно и неохотно.

61) Она задержала на  Дарье глаза, будто только теперь  узнала ее, и, издрогнув, умолкла – пришла, значит, в полную память.

62) Он пришел, с удивлением  покосился на оказину-сундук, не приспособленный для дорог, изготовленный в старину на веки вечные стоять без движения на одном месте, но промолчал, не сказал о том старикам.

63) Длинный и низкий, как  баржа, барак давно провонял запустением и гнилью, и присутствие Богодула ничем не помогало ему.

64) Вся деревня из конца  в конец курилась по ночам  похожим истанием, но у Петрухиной избы он чувствовался свежей.

65) Давно пора скумекать,  – обрадовался он, не особенно  доверяя настроению старухи, гадая,  надолго ли ее понятие.

66) От нее исходил тот  особенный, едва уловимый одним  Хозяином, износный и горклый запах конечной судьбы, в котором нельзя было ошибиться.

67) Старухи засморкались, заговорили, все сразу винясь  перед Настасьей, а в чем  винились, в чем оправдывались, не знали – тем более этот незнамый грех нуждался в облегчении.

68) При рождении его действительно назвали и записали Никитой, а при жизни за простоватость, разгильдяйство и никчемность перекрестили в Петруху.

69) Сони к тому же  две сестры в Иркутске: одна, выйдя  замуж за человека расторопного  и удачливого, работающего по снабженческой части, жила как барыня, в квартире своей чего только не имела, и Соня немало ей завидовала.

70) Но до севера только  доехать надо терпение иметь, а у Петрухи его не водилось ни капли.

71) Вот христовенькая, вот христовенькая! – приходила Дарья в восхищение.

72) – А как такие  люди получаются? – пыталась она  понять – не в первый раз  пыталась понять и знала уже,  что не поймет, и все-таки спрашивала, надеясь на недолгое облегчение и прощение себе, когда и вместе с Дарьей не сумеют они ни в чем разобраться.

73) Он видел, как замерцала  изнутри изба, сначала прерывистым,  слабым сиянием, которое все набиралось и набиралось, пока окна не залило сплошь играющей краской.

74) В день освоилась,  сбегала к соседям – как  у них, взялась распоряжаться,  что куда ставить, что не  стыдно из имеющейся мебелишки привезти и что придется покупать, раскинула, где можно вырыть подвал и как расширить кладовку, носилась разгоряченная, суматошная, предовольная и готова была, кажется, приковать себя к этой квартире.

75) Эти беспрестанные поездки туда-сюда изматывали его, он поднимался с берега усталый и молчаливый, он и вообще-то не был из породы говорунов, а теперь и вовсе присушил язык.

76) Дождь то примолкал,  переходя на мутное, как пыльное, стоящее в намокшем воздухе, морошение, то припускал опять, с новой силой принимаясь хлестать землю.

77) Обмирала Матёра от  судьбы своей в эти часы: догорала  заря за Ангарой, ярко обжигая глядящие в ту сторону окна; еще больше вытягивалась наверху бездна неба; ласково булькала под близким берегом вода.

78) Кто пел, тем легче,  слушать же их, несущих песню как дружное и безнадежное заклинание, было до того больно и пытко, что подплывало кровью сердце.

79) Запряженные в ходки  кони, согласно кивающие мордами, будто кланяющиеся при въезде в деревню, по два-три человека в ходках, несколько верховых по сторонам, все остальные с песней за подводами.

80) Павел ожидающе молчал, и от этого неясного, как скрадывающего молчания Андрей начал горячиться.

81) Догасал день, и догасала, благодарствуя, жизнь округ: звуки и краски сливались в одно благостное дремотное качание, которое то возникало сильней, то усмирялось; и чувства человеческие в лад ему тоже сходились в одно зыбкое, ничего не выделяющее ответствие.

82) Догасал день, и догасала, благодарствуя, жизнь округ: звуки и краски сливались в одно благостное дремотное качание, которое то возникало сильней, то усмирялось; и чувства человеческие в лад ему тоже сходились в одно зыбкое, ничего не выделяющее ответствие.

83) Мне бы высылали, дак я на обстановку разъяснение дал: задержать.

84) Правда не в том,  что чувствовать в работе, в  песнях, в благостных слезах, когда заходит солнце и выстывает свет, а в душе поднимаются смятение, и любовь, и жажда еще большей любви, какие выпадают не часто, – правда в том, чтобы стояли зароды.

85) Пахнет травами, пахнет  лесом, отдельно с листом и  отдельно с иголкой, каждый  кустик веет своим дыханием; пахнет деревом постройки, пахнет скотиной, жильем, навозной кучей за стайкой, огуречной ботвой, старым углем от кузницы – из всего дождь вымыл и взнял розные терпкие запахи, всему дал свободный дых.

86) Чем, каким утешением унять душу?

87) Оне с вас все жилы вытянут, а землю изнахратят, оне на это мастаки.

88) Они вышагивали молча,  ни с кем не заговаривая,  ни на что не обращая внимания, но твердо, посреди дороги, с хозяйской  уверенностью в себе, и один  их вид, одно их присутствие заставляли торопиться: скорей, скорей – пока не поджарили.

89) Ей стало жутко, и  она с трудом оборвала видение.

90) – Могилки, значитца, так и оставим? Могилки наши, изродные? Под воду?

91) – Ну зверь! –  с восхищением щурился на листвень веселый мужик.

92) Всегда шумная, рокочущая от машин, провонявшая бензином, углем и железом, улица на этот раз была на удивление тихой и пустынной; один Павел и шагал по ней, держась жилой стороны, где было меньше изжулькано и изрыто.

93) А когда выскочили  на открытое место в полутора  километрах от реки, на машину  надвинулись сначала редкие, затем  все больше и больше нарастающие, густеющие, словно тоже летящие на свет фар, серые мочальные лохмотья.

94) Солнце зашло, и в остывающем сгустившемся свете, четко выделяющем каждый предмет, поселок больше всего походил на пасеку.

95)  Удивительно, что  Павел представлял себе это  просто и ясно, как не один  раз пережитое, – и лодку  на огромной, высоко поднятой  воде, и себя в лодке, пытающегося по далеким берегам определить место Матёры, пристально вглядывающегося в темную замершую массу воды – не подастся ли оттуда, из сонной глубины, какой знак, не блеснет ли где огонек.

96) Представил мать и  то, как она будет одергивать  эту власть и как, с какой  болью и требовательностью станет  он смотреть на него, на Павла…  представил потерянную, дрожащую от страха Настасью, с перепугу кивающую беспрерывно головой… плачущего мальчонку… нахохлившегося и задиристого Богодула, за которым к тому же надо присматривать, чтобы он – чего доброго! – не кинулся на Воронцова…

97) Катер, стоящий за вереницей лодок справа, не был виден, но туман висел еще в воздухе, и полоса воды понизу просматривалась, насколько позволяла темнота, довольно хорошо.

 

Старославянские слова обладают и некоторыми семантико-стилистическими  признаками. Так, по сравнению с русскими вариантами старославянизмы, первоначально используемые преимущественно в богослужебных книгах, сохранили более отвлеченное значение, например: увлечь (ср. русск. уволочь), влачить (ср. русск. волочить), страна (ср. русск. сторона). Поэтому старославянизмы нередко сохраняют оттенок книжности, стилистической приподнятости.

 

98) Прошло сто лет, и  юный град 
                  Полнощных стран краса и диво, 
                  Из тьмы лесов, из топи блат 
                  Вознёсся пышно, горделиво...

99) В свете есть иное  диво:

Море вздуется бурливо,

Закипит, подымет вой,

Хлынет на берег пустой,

Разольется в шумном беге,

И очутятся на бреге,

В чешуе, как жар горя,

Тридцать три богатыря,

Все красавцы удалые,

Великаны молодые,

Все равны, как на подбор,

С ними дядька Черномор.

100) "Мы объехали весь свет;

Торговали мы булатом,

Чистым серебром и златом,

И теперь нам вышел срок;

А лежит нам путь далек,

Мимо острова Буяна,

В царство славного Салтана".

 

В русском языке есть заимствования  из других близкородственных славянских языков, например из белорусского, украинского, польского, словацкого и др. По времени  проникновения они являются более  поздними, чем старославянизмы. Так, отдельные заимствования из польского языка датируются XVII-XVIII вв. Часть из них, в свою очередь, восходит к европейским языкам (немецкому, французскому и др.). Но немало и собственно польских слов (полонизмы). Среди них есть такие, которые являются названием жилья, предметов быта, одежды, средств передвижения (квартира, скарб, дратва, байка (ткань), бекеша, замша, кофта, карета, козлы); названием чинов, рода войск (полковник, устар. вахмистр, рекрут, гусар); обозначением действия (малевать, рисовать, тасовать, клянчить); названием животных, растений, пищевых продуктов (кролик, петрушка, каштан, барвинок - растение, булка, фрукт, миндаль, повидло) и др. Некоторые полонизмы пришли в русский язык через посредство украинского или белорусского языков (например: маевка, молчком, пан и др.). Из украинского языка пришли слова борщ, брынза (переоформленное румынское), бублик, гопак, детвора и др.