Салтыков – Щедрин

Салтыков – Щедрин

Один начинающий писатель принес Некрасову начало своей рукописи. После внимательной, подробной беседы Некрасов стал с ним прощаться . Он взял его руку оной рукой, прикрыл  другой и ласково сказал: «До свиданья…  Пишите, пишите. У Вас хорошо выходит. Вы знаете тот быт, из которого пишите. Но одно могу посоветовать… У Вас  добродушно все выходит. А Вы, батенька, злобы, злобы побольше… Теперь время такое. Злобы побольше». (М.Гершензон и Л.Коган «Михаил Евграфович Салтыков – Щедрин», М., 1939, Изд. Дет. Литературы)

Злобой, ненавистью к ужасной  русской действительности Салтыков – Щедрин был полон до краев. Эта  неистощимая «злоба» сделала  его великим писателем-сатириком.

Вглядываясь в великое  духовное наследие прошлого, общество постигает его на разных уровнях  и каждый раз в чем-то по-новому, в зависимости от собственной  зрелости, социального опыта и  конкретных исторических задач. Сегодня  мы особенно отчетливо сознаем то значение, то особое место, которое занимает наследие великого русского писателя М.Е. Салтыкова – Щедрина.

В своих произведениях  Салтыков – Щедрин беспощадно правдиво изобразил все, в том числе исторически сложившиеся, темные стороны простонародной жизни, бичевал проявления рабской психологии, которые, по его словам, отличали жизнь современного ему русского общества « с низу до верху». Он считал необходимым делать это, чтобы пробудить народ к активной и сознательной политической деятельности.  Салтыков – Щедрин писал: «Как пороки, так и добродетели всякого народа – результат его исторического развития… Следовательно, он ни в тех, ни в других не виноват… В этом случае система убаюкивания не только недобросовестна, но и положительно вредна. Она мешает народу правильно взглянуть на самого себя и отдаляет на неопределенное время эпоху пробуждения в нем сознания». (Салтыков-Щедрин М.Е., Полн. Собр. Соч., М., 1937, т. V, с. 25) И главное призвание литературы – способствовать тому, чтобы поскорее приблизить эту эпоху, так как «в нашем отечестве, - по верному замечанию Некрасова, - роль писателя – есть прежде всего роль учителя и, по возможности, заступника за безгласных и униженных» (10, 292).

Неоценим вклад, который  внес писатель в разработку всегда актуальной для национального сознания проблемы – судьбы России. России посвящено все творчество  Салтыкова – Щедрина. Взгляд на отечество сатирика – просветителя заслуживает особого внимания и в наши дни, ибо это взгляд мыслителя, сурового и бескомпромиссного, глубочайшего аналитика, скептика, художника, наделенного замечательной интуицией социолога и историка и владеющего исключительно богатым арсеналом поэтических средств. Как писал С.А. Макашин, «каждый из великих писателей России создал , совокупностью всего написанного им, свой собственный образ, свою единую и цельную картину родной страны и народа <…> Все эти и многие России были реальностью. Они существовали и сосуществовали. Вместе с ними сосуществовала мрачная, трагическая Россия Салтыкова, или, лучше здесь сказать, Щедрина, встающая со страниц большинства его произведений…» (Макашин С. Салтыков-Щедрин. Середина пути. 1860-е – 1870-е гг. Биография. М., 1984, с. 426-427.)

Салтыков-Щедрин призывал писателей  осознать простую и необходимую  истину, состоящую в том, что народная жизнь «составляет конечную цель истории, что в ней одной заключается  все будущее благо, что она и в настоящем заключает в себе единственный базис, помимо которого никакая человеческая деятельность немыслима» (V, 323).

Несмотря на мучительную  сложность стоящих перед ним, как социальным сатириком, проблем, Салтыков-Щедрин оставался непоколебим  в своей вере, что правда «придет  и весь мир осияет» (XVI-1, 218). В этом он опирался на стихийную народную жажду истины и справедливости, идеи утопического социализма и на Евангельское учение, показал его значение для России и ее народа, угнетенного многомиллионного крестьянства, всякой честной человеческой личности, ищущей справедливости и добра.

Салтыков-Щедрин размышлял  об отчизне со стесненным сердцем. У  писателя свое понимание «страхов и ужасов России», с которыми он вступил в бескомпромиссную борьбу. Пространственные системы, временные формы, стихии и энергии созданного им художественного мира, «трагедия бессознательности» населяющих этот мир масс, их податливость и страдания, «неудержимое стремление к душевному подвигу» свидетельствуют, насколько сложной представлялась сатирику судьба родины. Он видел, «какой она может стать». Салтыков – Щедрин был художником и гражданином, который воистину живет социально-этическими идеалами народа и не способен склониться перед злом. Пафос творчества этого печальника о русской земле – в служении ей. Он твердо верил: для разрешения загадки России «надо взять в руки посох, препоясать чресла» и «идти вперед, вышнего града взыскуя» (XIII, 285).

Выступив на литературном поприще в 40-х года XIX века, Салтыков-Щедрин в 60-х годах занял в литературе первенствующее место. Восставая в своих произведениях против общественной косности, против антиобщественных течений, против разного рода хищников в человеческом обличье, отзываясь на «злобы дня» и будучи писателем, творения которого «проникнуты современностью» и «плотно прилаживаются к ней», - Салтыков-Щедрин в действительности трактовал темы, имеющие общечеловеческое значение во все времена.

Писатель-сатирик при  жизни не пользовался симпатиями у начальства. После очередного цензурного запрета, наложенного на один очерк  из цикла «Письма к тетеньке» (под ней разумелась отечественная  интеллигенция) Михаил Евграфович иронизировал: «Ежели я желаю переписываться с родственниками, то должен писать так, чтобы мои письма заслуживали вручения».

Иного рода сомнения одолевали  писателя при мысли о судьбе его  книг у потомков: «Уже современники читают его не иначе как указывая смысл и цель его писаний и комментируют и то, и другое каждый по-своему», - говорит он, имея в виду горестную необходимость прибегать из-за цензуры к пресловутому эзопову языку, - «детям же и внукам и подавно без комментариев шагу ступить будет нельзя. Все в этих писаниях будет им казаться невозможным и неестественным, да и самый бытописатель представится человеком назойливым и без нужды неясным… вот странный человек! Всю жизнь описывал чепуху да еще предлагает нам читать свои сочинения с комментариями!» (Наш суровый друг М.Е. Салтыков – Щедрин, М., 2007)

Он даже именовал себя «летописцем  минуты», которой суждено безвозвратно кануть в прошлое, и вряд ли предполагал, что в действительности очень  многое из сатирически им запечатленного будет живо век с лишним спустя, порой принимая размах, какой и  представить было невозможно. Сатира Салтыкова-Щедрина не только не состарилась, но приобрела характер универсального, доставляя эстетическое наслаждение  с философским осмыслением действительности.

В эпоху, в которой Щедрину  довелось жить и творить, его позиция  была чрезвычайно своеобразна.

К собственному «родному»  помещичьему классу он был совершенно непримирим, называя эту среду  «подлой» и со скептическим недоверием отзывался о тургеневской «поэзии  дворянских гнезд». Недаром мать писателя гневно называла сына «волком, алчущим  разорвать узы родства». Но и среди «прогрессистов» он стоял настолько особняком, что в некоторых радикальных органах его именовали «чужой овцой», случайно забредшей в «Современник» Некрасова, Чернышевского и Добролюбова.

В отличие от «соседей»  по демократическому лагерю Щедрину  было в высшей степени свойственно  трезвое недоверие к любым  широковещательным теориям и  «рецептам», сулившим легкое разрешение «проклятых вопросов современности». Он проницательно предупреждал, что  порой «массы», народ рассматриваются  как опытное поле, низший организм для производства над ними неких  операций во имя той или иной идеи. Он был противником насильственного  «втискивания» в жизнь новых  форм.

Оттолкнувшись от безобразий и насилий при завоевании Средней  Азии, сатирик создал книгу «Господа ташкентцы» (1869-1872 гг.), где Ташкент стал символом «страны, лежащей всюду, где бьют по зубам и где имеет право гражданственности право о Макаре, телят не гоняющем». И в книге Щедрина высказано тревожное предостережение о перспективе «преемственности Ташкентов». «Я вижу людей, работающих в пользу идей, несомненно скверных и опасных и сопровождающих свою работу возгласом: «Пади! Задавлю!», и вижу людей, работающих в пользу идей справедливых и полезных, но тоже сопровождающих свою работу возгласом: «Пади! Задавлю!» Я не вижу рамок, тех драгоценных рамок, в которых хорошее могло бы упразднять дурное без заушений, без возгласов, обещающих задавить» (10, 29).

Щедрин был одним из первых, кто еще в одной из давних своих статей задумывался о цене революции (хотя и не произносил этого слова). По его идеям, при мысли о победе в борьбе неизбежно должна возникать и мысль о веренице побежденных, «с поникшими головами следующих за колесницею триумфатора».

А.Н. Островский однажды назвал Щедрина пророком. И он действительно  многое напророчил. Так, маниакальная деятельность Угрюм-Бурчеева, одного из градоначальников города Глупов из «Истории одного города», уничтожившего старый Глупов, дабы возвести на его развалинах новый – казарму, - как будто  предрекла появление в грядущем веке зловеще-бесчеловечных тоталитарных режимов. «История одного города по подлинным документам» - одно из лучших произведений Салтыкова – Щедрина.

Рассказывая о некоем городе Глупове, писатель в беспощадной  сатире изобразил всю «великую Российскую империю». В предыдущих своих произведениях  Щедрин высмеивал захолустных помещиков  и чиновников, уродливый быт провинции. В «Истории одного города» сатире подверглись правительственные  верхи.

«Историю одного города»  он представил в виде найденных в архиве городских летописей, написанных будто бы в XVIII веке. Сам сатирик взял на себя скромную роль «издателя» этих записей, что позволило выразить на страницах повести самые смелые мысли. Цари и царские министры были показаны в образах градоначальников, а сам город Глупов стал образом государственного режима.

Очень   верно   подобрал   Щедрин   обличительные средства и способы, основной целью которых было стремление вызвать презрение, отвращение к деятелям самодержавия. Это проявляется уже в «Описи градоначальников» с ее краткими биографическими справками правителей города Глупова. Так, например, о статском советнике Грустилове сказано: «Друг Карамзина. Отличался нежностью и чувствительностью сердца, любил пить чай в городской роще, и не мог без слез видеть, как токуют тетерева... Умер от меланхолии в 1825 году». Завершается справка коротким замечанием: «Дань с откупа возвысил до пяти тысяч рублей в год». Историческим прототипом Грустилова можно  считать  как  императора Александра Первого, так и Александра Второго. Упоминание о причинах смерти всех градоначальников является художественным приемом, направленным на усиление восприятия всех отвратительных черт характера этих людей. Все градоначальники умирают от причин ничтожных, противоестественных или комичных, достойным образом оканчивающих их постыдный жизненный путь. Один был растерзан собаками, другой заеден клопами, третий умер от обжорства, четвертый - от порчи головного инструмента и т. д. Был еще градоначальник Прыщ, чью голову — фаршированную колбасу проглотил ненасытный предводитель дворянства.

За «Краткой описью градоначальников»  показана развернутая картина деятельности наиболее «отличившихся» правителей города Глупова. Их злобность, бездушие и глупость с особой силой отражены в образах двух градоначальников — Брудастого-Органчика и Угрюм-Бурчеева.

В описании первого Щедрин использовал прием фантастического  гротеска — в черепную коробку  Брудастого был вмонтирован механизм, способный выкрикивать два слова: «непотерплю» и «разорю». «Неслыханная деятельность вдруг закипела во всех концах города», однако расстройство нежного механизма погубило его обладателя.

Самой зловещей фигурой во всей веренице градоначальников был Угрюм-Бурчеев. Идеалом человеческого местообитания для этого правителя была пустыня. Весь мир он мечтал превратить в военную казарму, всех заставить маршировать, всему придать единство форм - помещениям, одежде, поведению. «Начертавши прямую линию, он замыслил втиснуть в нее весь видимый и невидимый мир...». Своим требованиям Угрюм-Бурчеев хотел подчинить даже брачные союзы, допуская их только между молодыми людьми одного роста и телосложения.

Этот вызывающий отвращение образ показывает, с каким презрением и негодованием относился Салтыков-Щедрин к царизму, с каким мастерством  умел он выявить все нелицеприятные черты враждебной народу власти.

Но не только представители  власти стали мишенью обличающего  пера сатирика, в "Истории одного города" появляется и сатира на мужика. Щедрин с горькой иронией рассказывает о массе, безропотно переносящей надругательства и издевательства над своей личностью. Но сатира на русского мужика не была осуждающей, она была проникнута заботами об интересах народа, целью ее было исправление нравов, политическое просвещение простых людей, освобождение силы - один градоначальник повелевает огромной массой горожан - раскрывает мысль писателя о том, что самодержавие не так уж сильно, как это кажется угнетенному обывателю. 

"История одного города" стала итогом творческой эволюции  писателя, показала, что политическая  сатира писателя вышла на новый  уровень, откаывающий целую плеяду  новых творческих свершений.

В “Дневнике провинциала  в Петербурге” один из консерваторов  выдвигает проект создания “де сиянс  академии”, в котором провозглашается, что только те науки распространяют свет, кои способствуют выполнению начальственных предписаний. А президенту академии принадлежит право некоторые  науки временно прекращать, а если не заметит раскаяния, то отменять вовсе”.

Не миновала нас и ярко и беспощадно изображенная сатириком  нравственная сумятица. “Под неумолкаемый, отовсюду несущийся звон колоколов  как-то легко пишутся проекты, в  которых реформаторские затеи счастливым образом сочетаются… с тем  благосклонным отношением к жульничеству, которое доказывает, что жульничество – сила и что с этой силой  необходимо считаться”. (Салтыков-Щедрин “Дневник провинциала в Петербурге”).

“Какие-то мы англосаксы сделались”, - говорит кто-то из щедринских героев, - “так и хватаем, так и хватаем”.

Еще одно высказывание, актуальность которого бесспорна и в наше время: “Никому ничего не жаль, никто не заглядывает вперед, всякий ищет, как  бы сорвать сейчас, сию минуту, и  потом… потом и самому, пожалуй , вылететь в трубу”. (Салтыков-Щедрин М.Е. Опять в дороге)

Салтыков – Щедрин не просто обличал, он предостерегал. Он не был противником перемен или  реформ, но он призывал все время  задумываться о последствиях, что  очень важно.

Великий сатирик был истинным демократом. Будучи вице-губернатором, он заявил: “Я не дам в обид мужика. Будет с него, господа. Очень даже будет”. Поэт Иннокентий Анненский  назвал Салтыкова-Щедрина “скорбным  певцом Коняги”, - т.е. крестьянина, героя  знаменитой сказки. При этом он превосходно видел все недостатки, все грехи крестьянства, народа. Рядом с “Конягой” стоит сказка “Кисель” – о том, что его не ест только ленивый, потому что кисель позволяет пожирать себя.