Репрезентация любовных отношений в фантастической литературе

Статья

Репрезентация любовных отношений  в фантастической литературе 
 
 
 
 
 

Подготовил

студент 53 группы

Урамов  Евгений

Научный руководитель:

кандидат  филологических наук,

доцент  кафедры русской литературы БГУ

Ермоченко Тамара Константиновна 

Брянск, 2012

      Всё более обостряются споры профессионалов и читателей о том, где проходит грань между литературой массовой и литературой высокой. Возникает  огромное количество произведений изначально массовых жанров, которые неожиданно получают высочайшее признание в виде почётных национальных и зарубежных премий. Пожалуй, самым спорным является жанр фантастики – в силу его неоднородности, способности удовлетворять наиболее притязательным и разнообразным читательским запросам. Понять, относится ли та или иная книга к литературе массовой или элитарной, можно по тому, как в этой книге раскрыты вечные, всегда волнующие и актуальные темы. В этой связи целесообразно рассмотреть отношение современных фантастов к одной из самых волнующих вечных тем мировой литературы – к теме любви.

     Современные писатели-фантасты – это мастера  прозы в жанре «фантастика», которые  создают свои произведения на протяжении конца XX – начала XXI века. Жанры, в  которых работают фантасты сегодняшнего дня, весьма различаются между собой: это и киберпанк, и антиутопические произведения, и космоопера, и героическое фэнтези, и классическая научная фантастика и даже фантастическая драматургия. Фантастика – неизбывное поле деятельности, на котором любым явлениям, феноменам и даже отклонениям найдется достойное место под солнцем. Современные писатели-фантасты, обнаруживая данную закономерность, создают гениальные произведения, претендующие на звание шедевральных. Сегодня таких достаточно много. Вспомним лишь нашумевшие имена. Так, современные писатели-фантасты вроде Джоан Роулинг, Роберта Сальваторе, Урсулы ле Гуин, Стивена Кинга достаточно известны по всему миру, их имена постоянно на слуху, их книги читают и любят, они еще при жизни становятся великими и знаменитыми, внося свою огромную лепту в развитие фантастики XXI века. А сколько авторов, которые пишут интересные произведения, но они не столь раскручены, а значит и доступны более узкому кругу читателей. Нил Гейман, Чарльз де Линт, Роберт Джордан... этот список можно продолжать до бесконечности! Высокодетализированные миры, характерные, цельные образы героев, запутанные фантастические истории, вымышленные существа – все это присуще фантастам современности.

     Современные писатели-фантасты, издающие свои произведения на русском языке, также достигают  высот в своем деле. Так, «Ночной дозор» и «Дневной дозор» Сергея Лукьяненко, «Тайный город» Вадима Панова, «Метро 2033» Дмитрия Глуховского, разнообразные и монолитные по своему составу, произведения Генри Лайона Олди (украинского дуэта писателей-фантастов Дмитрия Громова и Олега Ладыженского) пользуются огромной популярностью, экранизируются, выходят на мировой уровень. И всё более очевидно, что российские современные писатели-фантасты ничуть не отстают от зарубежных авторов. У них гораздо более глубокие мысли, больше духовности в произведениях, харизматичнее герои. Помимо вышеозначенных имен, есть в России и на территории постсоветского пространства целый ряд талантливых писателей, не ограничивающихся творчеством в жанре фантастики, но главным образом состоявшихся как фантасты: Мария Семенова, Владимир Свержин, Павел Амнуэль, Ольга Громыко, Марина и Сергей Дьяченко, Андрей Валентинов, Вера Камша и другие.

     Очевидно, фантастическая литература не могла обойти одной  из древнейших вечных тем – темы любви. Однако раскрытие этой темы в произведениях современных фантастов неординарно, часто очень далеко от известных литературных традиций. И речь идёт не только об общей для всей массовой культуры тенденции упрощать темы и мотивы культуры классической, не только и даже не столько о вульгаризации, сколько о принципиально новом вкладе фантастики в поиске места для любовного чувства в системе художественного текста. Вместе с тем в фантастике (и особенно в фентези) присутствуют традиционные для романтизма повороты любовных перипетий (в этом смысле многие фантастические произведения выступают как неоромантические). Рассмотрим две названных тенденции (авангардизм в изображении любви и традиционно-романтическую её репрезентацию) на примерах с некоторыми пояснениями.

1. Любовь изначально табуирована, природа этого чувства враждебна рационально-утопическому миру литературного произведения, но герои всё равно (осознанно или нет) стремятся во власть любви.

Эту традицию авторы-фантасты продолжают за А.Толстым. Так, Аэлита воспитана в религиозной, философской боязни чувства — хао, «красной тьмы», якобы враждебного разуму. Чувство марсианки к человеку Земли больше, чем влечение женщины. Для Аэлиты любить Сына Неба — это любить жизнь. Любовь Лося открывает ей, что земная страсть враждебна только эгоистической рассудочности угасающего мира. И путь любви для нее — это путь к жизни от смерти, от холодеющего Марса к веселой зеленой Земле. Необыкновенная, экзотическая любовь в «Аэлите» глубоко человечна. Она служит защитой от сурового мира и от одиночества, которое для героев страшнее смерти: «Не смерть страшна, но одиночество, безнадежное одиночество в вечной тьме — это действительно страшно». Любовь спасает, «пробуждает к жизни», но она провоцирует страх потери, и потому она – яд, подобно ложной надежде: «И там не уйти от себя — за гранью Земли, за гранью смерти. Зачем нужно было хлебнуть этого яду — любить! Жить бы неразбуженным. Летят же в эфире окоченевшие семена жизни, ледяные кристаллы, летят дремлющие. Нет, нужно упасть и расцвесть — пробудиться к жажде — любить, слиться, забыться, перестать быть одиноким семенем. И весь этот короткий сон затем, чтобы снова — смерть, разлука, и снова — полет ледяных кристаллов».

 Для  Лося борьба за Аэлиту, за личное  счастье перерастает в солидарность  с делом Гусева. Камерный, интимный мотив вливается в социальную, революционную тему романа. В Лосе и Аэлите намечен нравственный поворот, который совершит революция в четырех главных героях «Восемнадцатого года» и «Хмурого утра».

Примечательна в этом плане перекличка «Аэлиты» с марсианскими романами Берроуза, отца небезызвестного Тарзана. Этот писатель подготовил в англо-американской фантастике так называемую космическую оперу — ковбойский вестерн, перенесенный на другие планеты. В 20-е годы теперь уже прошлого века романы Берроуза обильно переводились у нас. В «Аэлите» можно заметить отсвет талантливого воображения американского фантаста (мертвые города, гигантские битвы воздушных кораблей, подвиги могучих землян среди слабосильных марсиан). И — ничего похожего в побуждениях героев.

Берроуз рисует своего космического Тарзана  Джона Картера джентельменом  и рыцарем. Этот искатель приключений  может поднять меч в защиту марсианских рабов, но ему и в  голову не придет, что в затеянной  резне освобожденные поголовно  погибнут. Лось оставляет Аэлиту ради восстания. Джон Картер прокладывает дорогу к принцессе Марса по горам трупов. Рука Деи Терис — единственная цель фантасмагорического избиения миллионных армий. Даже самый гуманный свой подвиг — ликвидацию аварии на атмосферных станциях, питающих кислородом убегающую газовую оболочку планеты, — Картер совершает не столько во имя человечества, сколько потому, что задохнутся его жена и ребенок. Очень «по-земному» и очень по-американски.

Такова  же природа любви в антиутопии Е.Замятина «Мы», на чём подробно останавливаться не имеет смысла, так как «взрывное» свойство любовных переживаний («болезнь души») лежит в основе коллизии произведения.

2. Любовь запрещает себе сам герой: она способна (но не должна ради торжества высшей справедливости) нарушить его внутреннее равновесие, сбить его с высшего Пути, отвлечь от Предназначения.

Подобным  образом описано любовное чувство  в серии романов Марии Семёновой  о Волкодаве, начиная с бестселлера  «Волкодав». Главный герой посвятил себя целиком праведной мести за истребление родного племени. И хотя месть свершилась, и ценой за неё не оказалась жизнь Волкодава (на что был настроен сам герой), пути в нормальный человеческий мир для него закрыты: он не умеет ничего другого, как воевать за высшую Правду. Любовное чувство здесь невозможно из-за реализации гендерного архетипа мужчины-воина, паладина одной идеи. И вместе с тем лейтмотивом произведения звучат слова «Шанкари Лау Та» - «Миром правит любовь»: любовь здесь проявляется как сакральная величина, как созидательная Сила Вселенной. Её персонификацией служит образ богини Кан, а также жрицы Кендарат, наставницы Волкодава. Любовь служит исцелением и конечной целью для героя с израненной, выжженной душой. Когда все битвы останутся в прошлом, только свет чьей-то (пока туманной) нежности подарит Волкодаву дальнейший смысл бытия:

Вот бы где-нибудь в доме светил огонёк, 
      Вот бы кто-нибудь ждал меня там, вдалеке… 
      Я бы спрятал клыки и улёгся у ног. 
      Я б тихонько притронулся к детской щеке. 
       
      Я бы верно служил, – и хранил, и берёг, 
      Просто так, за любовь! – улыбнувшихся мне… 
      …Но не ждут, и по-прежнему путь одинок, 
      И охота завыть, вскинув морду к луне.

Герой таких произведений полон решимости закончить свою миссию, свой рыцарский квест – во что бы то ни стало. Это основа его мировоззрения. И он понимает болезненность своего чувства долга – но понимание этого его не остановит. Читаем у Семёновой:

Я всякое видел  и думал, что знаю, как жить. 
Но мне объяснили: не тем я молился Богам. 
Я должен был жизнь на добро и любовь положить, 
А я предпочёл разменять на отмщенье врагам.

В зарубежной фантастике мотив любви как высшего  блага, которое недоступно герою-воину (следует понимать - убийце), но которое он учится принимать, популярен со времён серии «Конан», созданной Робертом Ирвингом Говардом. Кстати, о книге «Волкодав» часто звучат отзывы в духе «это русский «Конан», что вполне справедливо в плане репрезентации темы любви. 

Первая из рассмотренных нами тенденций в описании любви в современной фантастике продиктована социальным посылом произведений. В таких книгах, как правило, главное заключено не в любовном конфликте, а, скажем, в авторских фантазиях на предмет общества будущего, в котором любовь либо невозможна, либо запрещена, либо обезличена, доведена до абсурдной механистичности (Е.Замятин «Мы»).

Вторая  тенденция отталкивается от социокультурного гендерного архетипа мужчины-воина, с одной стороны (брутальный характер, исключающий проявления нежности), и традиционного ещё для сентиментализма (и позднее для романтизма) конфликта между чувством и долгом, между личным и общественным – с другой стороны.

Как же выглядит тема любви, раскрытая сквозь призму женского архетипа? Авторы-фантасты делают такую любовь трагичной, меланхоличной, строят на пути чувства множество препятствий. И вместе с тем – именно в таких произведениях (с ведущим взглядом женского персонажа, с главным героем-девушкой или женщиной) любовь находится в центре внимания автора и читателя, любовный конфликт – основной и часто – единственный.

Таковы  произведения популярнейшей «вампирской  саги» «Сумерки» Стефани Майер, романы серии «Тайный Город» Вадима Панова.

В лучших традициях романтизма герой-мужчина (адресат любовного чувства главной героини-женщины) здесь наделяется исключительными, выдающимися чертами (у Майер он – вампир, у Панова – наёмный убийца-маг), резко отделяющими его от остального мира. Героиня при этом является частью этого мира, вполне обычным (и потому счастливым) человеком. Она выступает как миротворец между героем-бунтарём и миром, против которого герой восстаёт. Здесь отражены традиционные представления о женщине как о хранительнице светлого начала, смягчающей тьму мужского характера.

В таких  произведениях любовь – движущая сила фантастической вселенной, она затмевает всё; внутренние переживания героев для них важнее событий, которые с ними происходят. Стефани Майер пишет в романе «Новолуние»: «Чего мне бояться? Физической боли? Она мне давно не страшна. Вот один из немногих плюсов душевного потрясения». И вполне закономерно, вполне в духе традиции романтизма то, что потерять любовь для героев – страшнее, чем потерять жизнь:

«— Максимум, на что способны Вольтури, — это убить меня. 
Напряжённый, как струна, Эдвард ждал дальнейших объяснений. 
— А ты можешь бросить, исчезнуть, пропасть. Вольтури, Виктория – они ничто по сравнению с этим». («Новолуние»)

Наконец, в ряде случаев любовь выступает  как сюжетообразующее начало, на основе любовного чувства героев строятся возможные пути разрешения всех сюжетных конфликтов (главный из которых – извечный бой Добра и Зла как метафизических категорий). Так смотрит на любовь Дмитрий Емец, автор серии романов о Мефодии Буслаеве. Поскольку целевая аудитория этих книг – подростки, автор позволяет себе скрытый дидактизм, он внимателен к деталям в описании проявлений любовного чувства двух молодых героев (для которых это чувство – первое в жизни). Он учит любви высокой, учит видеть в любви проявление Божьей воли – но говорит об этом просто, афористично: «На самом деле все очень просто. Только дураки все усложняют. Наша любовь будет продолжатся до тех пор, пока мы сможем прощать друг другу собственное несовершенство». Любовь должна быть высокой по природе, но не искусственно-возвышенной. Однако истинная любовь настолько всепоглощающа, что делает влюблённых беспомощными и беззащитными – и это норма бытия, необходимая жертва Таинству Любви: «Влюбленные — легкая добыча. Так было всегда и так будет. Тот, кто любит, — бесстрашен и… уязвим. Неуязвимый влюбленный — это нонсенс, лингвистический парадокс». В полном соответствии с принципом «противоположности притягиваются» автор «влюбляет» друг в друга ангела Дафну и наследника адского трона Мефодия – и через их простую, земную, детскую любовь примиряются извечно враждующие Светлое и Тёмное начала Вселенной.