Пушкин и историческая тема в русской литературе

Закончилась битва, пирует в  своем шатре Петр «и за учителей своих / Заздравный кубок подымает», но нет среди пирующих Карла и  Мазепы. Они скачут верхом, спасаясь от преследования. Внезапно хутор, мимо которого мчатся беглецы, пугает Мазепу: он-узнает место, где некогда пировал и откуда вывел темной ночью в степь Марию. Беглецы ночуют в степи на берегу Днепра, как вдруг кто-то окликает Мазепу в ночной тиши. Он открывает глаза и видит Марию. Она в рубище, с распущенными волосами, сверкающими впалыми глазами. Мария лишилась рассудка. Она не узнает Мазепу, говорит, что это кто-то другой, и скрывается в ночной темноте. Утром Карл и Мазепа скачут далее.

Минуло сто лет, и лишь Петр остался в истории, но не осталось даже памяти о Мазепе и Марии.

Мир героев

Кочубей — антагонист Мазепы, бывший его сподвижник, перешедший на сторону Петра и казненный гетманом. Поэма Пушкина написана вослед «Мазепе» Дж. Г. Байрона, «Войнаровско-му» К. Ф. Рылеева; но это уже не байроническая поэма. Сквозь романтическую интригу (украинский гетман Мазепа берет в жены свою крестницу Марию Кочубей — вопреки воле родителей; отец мстит, донося Петру о государственной измене; донос пересылают гетману — К. приговорен, Мария сходит с ума) прорастает героический эпос, в ее пространстве появляется множество персонажей; естественно, это не может не сказаться на изображении главных героев.

Сюжет отводит К. (прототип — генеральный судья Малороссии петровских времен Василий Леонтьевич Кочубей) «служебную» роль отца, препятствующего  «беззаконной» любви дочери. Но автор усложняет «рисунок» роли, постоянно подчеркивает силу, мощь, страстность характера К. Вместе с подручным Искрой тот доносит на Мазепу не из верности «долгу» (его «орлиный взор» давно уже проник в сердцевину «изменнических» помыслов гетмана, да тот и сам намекал на них К., пока они были заодно), но лишь из чувства мести. «Предприимчивая злоба» заставляет судью действовать. Месть становится смыслом его жизни; даже в темнице, в ночь перед казнью, он дерзко отвечает Орлику, пришедшему пытать его и требующему открыть тайну клада: «...но сохранил я клад последний, / Мой третий клад: святую месть. Ее готовлюсь Богу снесть».

Рядом е «мнимо-второстепенным» (а на деле — сомасштабным главному герою) К. — «настоящие» второстепенные персонажи: жена, что «злобой женскою полна» и действует заодно с мужем; молодой казак, что безнадежно влюблен в Марию и берется доставить донос в столицу империи. И жена, и казак движимы тем же чувством мести, что и К.; но их страсти слабее; их характеры мельче; по законам перспективы это не может не увеличивать объем фигуры самого К. По существу, в 1-й и 2-й частях он становится «полноценным» антагонистом Мазепы; в одной из последних «кочубеевских» сцен это подчеркнуто параллелью: украинская ночь — темница Кочубея и украинская ночь — темная душа Мазепы. Лишь после казни Искры и К., в 3-й части, на роль антагониста «заступает» Петр Великий, с чьим гением мужала «Россия молодая» и чья борьба с Мазепой будет начисто лишена «личных» мотивов.

Мазепа — главный герой, украинский гетман, «крепкий старик», в которого влюбляется дочь генерального судьи Малороссии Кочубея, Мария.

Композиция «Полтавы»  многофигурна, что соответствует ее двойственной жанровой природе (и романтическая новелла, и героический эпос). Но все сюжетные линии сходятся в одну точку — к образу «мрачного» Мазепы. После того как родители Марии отказывают ему в руке дочери, она бежит из дому; Кочубей вместе с женой замышляет месть; но донос, посланный им Петру, возвращается к М.; после того как отец гибнет на плахе, Мария сходит с ума. На любовную интригу наложена интрига политическая: М. медленно и скрытно, не поддаваясь на уговоры пылкого украинского юношества тотчас же выступить против Петра, вместе с иезуитом, Орликом, Булавиным готовит измену, ведет тайные переговоры со Швецией, Бахчисараем (турками), Варшавой, Очаковом; в конце концов вместе с Карлом терпит поражение на полтавском поле. Как герой новеллы, он (в 1-й и 2-й частях) противостоит Кочубею; как герой эпоса (в части 3-й) — Петру; и в том, и в другом случае он действует в соответствии со своим сильным характером — энергично, мстительно, властолюбиво. Впрочем, страсти, кипящие в сердце М., сокрыты от стороннего взгляда — ибо гетман стар, а значит — хитер, осторожен, тверд. (Пушкин сравнивает его с пылающим камнем.) А главное — он, в отличие от М. у Рылеева в поэме «Войнаровский», равнодушен ко всему (и к свободе, и к Отчизне), кроме власти. И хотя во время решительного объяснения, открывая любовнице план «измены» (часть 2-я), он клянется, что любит Марию «больше славы, больше власти», — это ложная клятва. В ночь перед казнью Кочубея он размышляет над спящей и ни о чем не ведающей Марией: «Кому судьбою / Волненья жизни суждены, / Тот стой один перед грозою, / Не призывай к себе жены».

Но в том и парадокс, что, теряя Марию, М. теряет некую  незримую опору своей власти над  судьбой, «житейский» источник своей  политической силы; что, побеждая Кочубея, он заведомо обречен потерпеть поражение от Петра. Больше того и хуже того, становясь врагом русского царя, украинский гетман теряет самостоятельность, попадает в зависимость от слабого, безвольного Карла. Сила идет в услужение бессилию. И недаром после того, как М. с Карлом позорно бегут с полтавского поля и Пушкин «заставляет» их проехать мимо разоренного имения Кочубеев, в финальной сцене ему является Мария. Она безумна — и потому ее «детскими» устами вещает истина: «Я принимала за другого / Тебя, старик». В Петре, которого она видела на праздновании полтавской победы, она «опознала» идеального властителя, идеального «мужа брани», которого прежде видела в М.

Мария Кочубей — героиня  поэмы, возлюбленная гетмана Мазепы, которую, вослед сложившейся литературной традиции, зовут иначе, чем «реальную» дочь «реального» судьи Кочубея, бежавшую от отца к Мазепе. Пушкин указывает на это «прозаическое» имя — Матрена — в примечаниях; оговорка важна — благодаря ей, с одной стороны, задается поэтическая дистанция между «грубой» историей и ее художественным образом, с другой — условный образ гордой любовницы опрокидывается в реальное историческое йространство.

Матрена Кочубей проходит как бы сквозь литературную призму — и является перед читателем  типичной байронической героиней, хотя бы и украинизированной: свежей, «как вешний цвет», стройной, «как тополь»  и, конечно, с грудью «белой, как пена». И наоборот, образ скромной, разумной, пылкой и наивной М., до конца 1-й  части не догадывающейся о заговоре Мазепы — а до конца 2-й части  не понимающей, что ее любовник замыслил казнить ее отца, — этот образ  заранее спроецирован автором в  «действительное» героическое прошлое. Героиня байронической поэмы  готова в любую минуту стать персонажем эпоса.

Беспредельно наивной М. движет одно чувство — любовь. Сначала любовь к отцу; затем, после родительского отказа Мазепе и ночного бегства из дому, — любовь юной красавицы к старому» но мудрому и сильному «вождю». Любовь, не знающая никаких преград. Пушкин специально подчеркивает, что М. — крестная дочь Мазепы, а это делает их союз вдвойне беззаконным, вдвойне сомнительным: где-то на самой окраине смысла мерцает намек на «духовный инцест», некое подобие кровосмесительства. Даже о заговоре Мазепы против Петра она (в 1-й сцене 2-й части) узнает только потому, что рядом с любимым появляется некая Дульская (как выясняется, «всего лишь» агент политического заговора). Поняв, что речь идет не о любовной измене ей, а о гражданской измене Петру и России, М. тут же успокаивается — и мысленно примеряет корону на Мазепу: «Твоим сединам как пристанет / Корона царская!..» Под конец разговора замысливший неладное Мазепа испытывает любовницу и требует ответить, кого бы она выбрала, если бы пришлось, его или отца; та, поколебавшись, выбирает любовника. И — ни тени подозрения, ни проблеска догадки.

Живописуя героиню (вплоть до конца 2-й части) одной краской, Пушкин «заставляет» ее мирно почивать в  ночь перед казнью. Эта романтическая  наивность М. «удобна» автору с сюжетной точки зрения. Во-первых, Мазепе дана возможность поразмышлять о власти и любви над мирно спящей любовницей; во-вторых, достигается эффект внезапности, когда несчастная мать пробирается в опочивальню дочери и рассказывает ей о предстоящей казни отца, умоляя разжалобить Мазепу; в-третьих, именно потому, что М. ни о чем не ведает, она долго приходит в себя и еще дольше убеждается в правоте матери — упуская драгоценное время. Естественно, что, когда бедные женщины являются на место казни, отца уже нет в живых. Потрясенная М. бежит; погоня бесполезна.

И как первое бегство, из родительского дома, переключает  образ М. в байронический регистр, так второе, из дома Мазепы, позволяет  ей переместиться в пространство эпоса. Внезапно увидев, как страшна  реальность и как коварна любовь, М. утрачивает смысл жизни — и  вместе с ним разум. Она появляется в конце 3-й части, т. е. в финале поэмы, чтобы поневоле произнести страшный — и личный, и собственно исторический — приговор Мазепе, бежавшему с  Карлом от мощи Петра. И после этого  ей остается совершить последний  переход — в вечное пространство народной памяти. Последние строки поэмы навсегда «прописывают» М. в песне седого бандуриста — и  навсегда примиряют с покинутой  ею жизнью.

Петр — российский император. «Петровская» тема естественно возникает  в поэме. Романтический сюжет  о «беззаконной любви» гетмана Мазепы и Марии Кочубей разворачивается  на фоне эпохи, когда «Россия молодая / Мужала с гением Петра». Да и сама сюжетная коллизия (отец Марии судья Кочубей доносит русской власти на изменника Мазепу) невозможна без «косвенного» участия русского царя, без его жестокой ошибки (донос пересылают Мазепе, Кочубей гибнет, Мария сходит с ума).

И все-таки тема одно, а персонаж — другое. Пока сам П. остается в  сюжетной тени, расстановка сил в  поэме соответствует неписаным  правилам лорда Байрона; антагонист Мазепы — оскорбленный отец Кочубей; основной конфликт — любовно-психологический  и т. д. Но в последней, 3-й части  Пушкин, описывая Полтавскую битву  России с Карлом XII и Мазепой, вводит П. в состав действующих лиц. И  сразу все пропорции меняются. Мазепа из любовного героя разом  превращается в антагониста русского царя; Кочубей — перестает казаться неудачным антагонистом Мазепы и  становится трагическим союзником  победителя (пускай и отдавшего его  на растерзание врагу, главное, что в конце концов признавшего свою ошибку!). Даже казавшиеся назойливыми и неоправданными оценочные эпитеты, которыми автор «награждал » изменника Мазепу, вдруг обретают художественно-идеологический смысл.

Как все остальные герои  «Полтавы» (кроме слабого Карла, чьи психологические черты в  «Медном всаднике» Пушкин перенесет  на образ Александра I), П. наделен  сильным характером; как всe они, не знает промежуточных состояний и если гневен, то гневен, если весел, то весел, а если добр, то добр. (Другое дело, что автор, описывая героя, садящегося на коня, использует оксюморон — «Лик его ужасен <...> Он прекрасен»; это лишь усиливает эффектность образа.) Но в отличие от остальных, П. одушевлен не местью (как Кочубей), не жаждой власти (как Мазепа), а высокой страстью государственного делания. Решение «сдать» Кочубея. Мазепе — трагическая ошибка, а не преступление; она не снижает образ П. Пушкин считает необходимым выстроить параллельные описания: Мазепа перед боем — Петр перед боем; Мазепа после казни Кочубея (т. е. после победы, одержанной над врагом) — Петр после победы над Карлом и Мазепой, пьющий за здоровье врагов. Это дает возможность подчеркнуть «качественное» различие между ними; для одного — власть орудие насилия, для другого — инструмент общегосударственного творчества. Сила П. — это мощь молодой империи, за которой (по Пушкину) — правда Истории; он связан со стихией рождающегося света («Горит восток зарею новой»), тогда как Мазепа— с ночной стихией (сцена перед казнью Кочубея). И потому П. в «Полтаве» — идеальный герой исторического эпоса.

За год до поэмы был  начат роман «Арап Петра Великого», где тот же мотив (еще раньше заявленный в стихотворении «Стансы») впервые  прошел сюжетную обработку. И в дальнейшем Пушкин будет возвращаться к нему, всякий раз сложно взаимодействуя с идеологическим мифом о Петре Великом как об идеальном прообразе Николая I; споря с самим собой, разворачивая отдельные «петровские» фрагменты поэмы в самостоятельные произведения (ср. строки о П., пьющем за здоровье врагов, со стихотворением «Пир Петра Первого», 1835).