Автор: Пользователь скрыл имя, 21 Октября 2011 в 19:47, реферат
Родился в восьми километрах от Казани, где его отец работал агрономом, а мать — сельской учительницей. Детство прошло в селе Сернур Уржумского уезда Вятской губернии (сейчас республика Марий Эл)[1]. Одно из впечатлений, составляющих исходный жизненный «фонд» его поэзии, — «и зима, огромная, просторная, нестерпимо блистающая на снежных пустынях полей, развёртывала передо мной свои диковинные картины…». А рядом другое: «…человеческая жизнь вокруг была такая скудная! Особенно бедствовали марийцы — исконные жители этого края. Нищета, голод, трахома сживали их со свету…»[2] В третьем классе сельской школы он уже «издавал» свой рукописный журнал и помещал там собственные стихи. С 1913 года по 1920-й жил в Уржуме, где учился в реальном училище, увлекался историей, химией, рисованием.
МОУ лицей
«Наука» №35
Выполнила: ученица 11х/б класса Килиной Дарьи
Проверила: Потракова
Г.И.
г. Челябинск,
2010-11 гг.
Никола́й Алексе́евич Заболо́цкий (24 апреля (7 мая) 1903 — 14 октября 1958, Москва)
Родился в восьми километрах от Казани, где его отец работал агрономом, а мать — сельской учительницей. Детство прошло в селе Сернур Уржумского уезда Вятской губернии (сейчас республика Марий Эл)[1]. Одно из впечатлений, составляющих исходный жизненный «фонд» его поэзии, — «и зима, огромная, просторная, нестерпимо блистающая на снежных пустынях полей, развёртывала передо мной свои диковинные картины…». А рядом другое: «…человеческая жизнь вокруг была такая скудная! Особенно бедствовали марийцы — исконные жители этого края. Нищета, голод, трахома сживали их со свету…»[2] В третьем классе сельской школы он уже «издавал» свой рукописный журнал и помещал там собственные стихи. С 1913 года по 1920-й жил в Уржуме, где учился в реальном училище, увлекался историей, химией, рисованием.
В 1920 году, окончив
реальное училище в Уржуме, он едет
в Москву и поступает там на
медицинское отделение
Служит он в Ленинграде, на Выборгской стороне, и уже в 1927 году увольняется в запас. Несмотря на краткосрочность и едва ли не факультативность армейской службы, столкновение с «вывернутым наизнанку» миром казармы сыграло в судьбе Заболоцкого роль своеобразного творческого катализатора: именно в 1926-27 годах он пишет первые свои настоящие поэтические произведения, обретает собственный, ни на кого не похожий голос. По окончании службы получил место в отделе детской книги ленинградского ОГИЗа, которым руководил С. Маршак.
Заболоцкий увлекался живописью Филонова, Шагала, Брейгеля. Умение видеть мир глазами художника осталось у поэта на всю жизнь.
По выходу из армии поэт попал в обстановку последних лет НЭПа. Хищнический быт всякого рода дельцов был чужд и враждебен ему. Сатирическое изображение этого быта стало темой стихов первого периода, которые составили его первую поэтическую книгу — «Столбцы».
19 марта 1938 года Заболоцкий был арестован и затем осуждён по сфабрикованному делу за антисоветскую пропаганду. В качестве обвинительного материала в его деле фигурировали злопыхательские критические статьи и клеветническая обзорная «рецензия», тенденциозно искажавшая существо и идейную направленность его творчества. От смертной казни его спасло то, что, несмотря на тяжелейшие физические испытания на допросах, он не признал обвинения в создании контрреволюционной организации, куда якобы должны были входить Н. Тихонов, Б. Корнилов и др.
Срок он отбывал с февраля 1939 г. до мая 1943 г. в системе Востлага НКВД в районе Комсомольска-на-Амуре; затем в системе Алтайлага в Кулундинских степях; с марта 1944 г. — в Караганде, уже освобождённым из-под стражи. Частичное представление о его лагерной жизни даёт подготовленная им подборка «Сто писем 1938—1944 годов» — выдержки из писем к жене и детям.
В таких условиях Заболоцкий совершил творческий подвиг: закончил переложение «Слова о полку Игореве» (начатое в 1937 г.), ставшее лучшим в ряду опытов многих русских поэтов. Это помогло ему добиться освобождения и в 1946 г. переехать в Москву.
В 1946 году Н. А. Заболоцкого восстановили в Союзе писателей, он получил разрешение жить в столице. Начался новый, московский период его творчества. Несмотря на все удары судьбы, он сумел сохранить внутреннюю целостность и остался верным делу своей жизни — как только появилась возможность, он вернулся к неосуществлённым замысла
Период возвращения к поэзии был не только радостным, но и трудным. Были счастливые минуты вдохновения, были сомнения, а порой и чувство бессилия выразить то многое, что скопилось в мыслях и искало путь к поэтическому слову. Не случайно в написанных тогда стихотворениях «Слепой» и «Гроза» звучит тема творчества, вдохновения. Большинство стихотворений 1946—1948 годов относятся к шедеврам лирики Заболоцкого. В них чётко прослеживается преемственность творчества 30-х годов. Именно в этот период было написано поэтом одно из самых трагических стихотворений XX века «В этой роще берёзовой». Внешне построенное на простом и очень выразительном контрасте картины мирной берёзовой рощи, поющей иволги-жизни и всеобщей смерти, оно несёт в себе щемящую грусть, отзвук пережитого, намёк на личную судьбу и трагическое предчувствие «белых вихрей», общих бед. В 1948 году выходит третий сборник стихов поэта.
Не всё было просто в московской жизни Николая Алексеевича. Творческий подъём, проявившийся в первые годы после возвращения, сменился спадом и почти полным переключением творческой активности на художественные переводы в 1949—1952 годах. Время было тревожным. Опасаясь, что его идеи снова будут использованы против него, Заболоцкий зачастую сдерживал себя и не позволял себе перенести на бумагу всё то, что созревало в сознании и просилось в стихотворение. Положение изменилось только после XX съезда партии, осудившего извращения, связанные с культом личности Сталина.
Хотя перед смертью поэт успел получить и широкое читательское внимание, и материальный достаток, это не могло компенсировать слабость его здоровья, подорванного ссылкой. В 1955 году у Заболоцкого случился первый инфаркт, а 14 октября 1958 года его больное сердце остановилось навсегда.
Похоронили поэта
на Новодевичьем кладбище.
В ранних стихах
поэта смешивались воспоминания
и переживания мальчика из деревни,
органически связанного с крестьянским
трудом и родной природой, впечатления
ученической жизни и пёстрые книжные влияния,
в том числе господствующей предреволюционной
поэзии — символизма, акмеизма: в то время
Заболоцкий выделял для себя творчество
Блока, Ахматовой.
В середине двадцатых годов состоялось
знакомство с поэтами группы ОБЕРИУ (Объединение
реального искусства) – Даниилом Хармсом,
Николаем Олейниковым, Александром Введенским.
Слово «реальное» в этом названии носило
весьма условный характер, на самом деле
литературное направление группы было
близко к абсурдизму. А он возник, что называется,
не на пустом месте. Видимо, поколениям,
помнившим «старые добрые» довоенные
годы, сама новая реальность представлялась
абсурдной. Обесценение человеческой
жизни, голод и почти всеобщая нищета в
богатейшей стране, безумные скачки экономики
к военному коммунизму, а затем – после
«похабного», по выражению Ленина, НЭПа,
– к сталинскому тоталитаризму… Абсурдом,
как выяснилось многие десятилетия спустя,
была и сама задача построения коммунизма
в одной – «отдельно взятой» – стране,
превращение ее в некий полигон для испытания
политических идей. Кто же еще, как не поэты
и художники, могли так четко ощутить и
выразить своими средствами веяния новых
времен! Однако их творчество оказалось
совершенно несовместимым с нарождающимся
в советской литературе соцреализмом.
Обериуты были чужды ему – за их творчеством
угадывалась совсем не добрая усмешка,
их лишенные внешней логики сюжеты, их
непривычные образы, таившие за собой
порою едкую сатиру, оскорбляли быстро
омещанившееся сознание вчерашних революционеров,
ставших вождями и чиновниками. Прислуживавшая
им критика яростно ополчилась на «формализм»
в литературе. Результатом травли стали
трагические завершения судеб почти всех
этих молодых поэтов. Не избежал их участи
и Заболоцкий.
В окружении
талантливых друзей, живущих поэзией,
постоянно спорящих о ней, живо интересующихся
творчеством друг друга и всеми
литературными событиями и
«Вся эта книга, – отмечает Н.Чуковский, – такая своеобычная, свободная, веселая, живописная». И еще: «Меня поразило, что ее написал вот этот степенный молодой человек. Со времен Маяковского не было у нас таких нестепенных, озорных книг». Но антимещанская сатира – вовсе не единственное содержание «Столбцов». Есть в нем и философские размышления о Вселенной, расположенной вне и внутри нас, о жизни и смерти, о природе и времени, о человеке и его отношениях с животным и растительным миром. К публикации «Столбцов» у их автора уже была собственная натурфилософская концепция. В её основе лежало представление о мироздании как единой системе, объединяющей живые и неживые формы материи, которые находятся в вечном взаимодействии и взаимопревращении. Развитие этого сложного организма природы происходит от первобытного хаоса к гармонической упорядоченности всех её элементов, и основную роль здесь играет присущее природе сознание, которое, по выражению того же Тимирязева, «глухо тлеет в низших существах и только яркой искрой вспыхивает в разуме человека». Поэтому именно человек призван взять на себя заботу о преобразовании природы, но в своей деятельности он должен видеть в природе не только ученицу, но и учительницу, ибо эта несовершенная и страдающая «вековечная давильня» заключает в себе прекрасный мир будущего и те мудрые законы, которыми следует руководствоваться человеку. Это не попытка опоэтизировать науку, которую в свое время предпринял Ломоносов в стихотворном «Размышлении о пользе стекла», а скорее, восторг художника перед величием и стройностью Мироздания. Восторг, детская наивность которого притушевана усмешкой, юмором. Вот строки из более позднего стихотворения «Меркнут знаки Зодиака»:
…Высока земли обитель.
Поздно, поздно. Спать пора.
Разум, бедный мой воитель,
Ты заснул бы до утра.
Что сомненья? Что тревоги?
День прошел, и мы с тобой –
Полузвери, полубоги –
Засыпаем на пороге
Новой жизни
молодой…
Фантастическое
смешение сказочного и
Другой период
творчества наступает у поэта после освобождения
из лагерей и возвращения из ссылки –
во второй половине сороковых годов. Перенесенные
ли тяжкие лишения и связанный с ними новый
опыт, переосмысление ли жизненных ценностей
и ревизия прежнего творчества явились
этому причиной, но лагерная пора хронологически
четко служит как бы водоразделом в его
поэзии. К вышедшим до войны двум сборникам
добавились еще два. Заболоцкий в эту эпоху
приходит к реалистичности изображения,
классической стройности, к той самой
«неслыханной простоте», в которую впадают,
«как в ересь», по выражению Пастернака.
Стихи, родственные живописи авангарда,
сменяются другими, близкими полотнам
романтиков и реалистов. Даже сами названия
стихотворений косвенно свидетельствуют
об этом. Раньше: «Лицо коня», «Звезды,
розы и квадраты», «Царица мух», «Школа
жуков»… Теперь: «Город в степи», «Весна
в Мисхоре», «Казбек», «Некрасивая девочка»,
«Старая актриса»… В них возникают пейзажи
севера и юга, подмосковных рощ и тайги,
Крыма и Кавказа, моря и морского побережья,
портреты и жанровые зарисовки. «Любите
живопись, поэты! // Лишь ей, единственной,
дано // Души изменчивой приметы // Переносить
на полотно…» – призывает он и сам следует
этой декларации, замечая вокруг не только
внешнюю, но и сокровенную, внутреннюю
красоту, сопротивляясь общепринятому
взгляду: «…что есть красота? И почему
ее обожествляют люди?// Сосуд она, в котором
пустота, // Или огонь, мерцающий в сосуде?».
Воистину глобальный вопрос, который каждому
из нас следовало бы задать себе в наше
время.
При жизни Н.Заболоцкого
вышло всего лишь 4 тонких сборника
его стихотворений общим