Поэтика словотворчества: Каменский и Северянин

Введение.

Творческое наследие многих поэтов начала XX века, особенно футуристов и авангардистов, представляет немалый  интерес не только для читателя, но и для исследователя-литературоведа, поскольку в нем мы можем найти  совершенно новые тенденции и  методы, позволяющие выразить авторский  замысел. Литература того времени, и  поэзия в частности, стремились использовать выразительные возможности слова  для того, создать неповторимый и  невиданный ранее словесный образ, чтобы придать слову иной смысл, что выразилось в огромном количестве индивидуальных новообразований. 

Исследователей-филологов  в данном случае интересует, прежде всего, «обогащение лексической системы языка новыми словами, свидетельствующее о динамическом характере языка и росте экспрессивной напряженности речи»¹. И именно проблема новообразований, т.е. создания автором поэтического произведения новых слов, является любопытной потому, что тем самым поэт-творец расширяет семантические возможности слова как такового, при этом всего лишь меняя фонетический образ, а также его смысл.

Процесс словотворчества, поиск  индивидуальных авторских новаций  порождают особую языковую систему. Исследуя эту тему, конечно же, представляется актуальным обращение именно к творчеству поэтов, которые и являлись этими новаторами, которые и прокладывали этот новый путь в поиске выразительных возможностей слова. В рамках этой работы мы постараемся выяснить это на примере В. Каменского и И. Северянина, которые сделали огромный вклад в этой области. И обращение именно к этим авторам объясняется, скорее всего, тем, что их речевая раскованность, уход от шаблонов и привычных правил, способствовали оживлению поэтического словотворчества.  

Поэтика словотворчества: В. Каменский и  Игорь Северянин

Захурдычивая в жордубту 
По зубарам сыпь дурбинуштом. 
Расхлыбасть твою да в морду ту 
Размордачай в бурд рябинушшом

В. Каменский

…И все же я остался верен

Футуристическим безумствам…

Мой талант футуриста-Поэта

Удивлять вознесением слов…

В. Каменский

Язык как речевое явление всегда находится в развитии, но динамика этого развития всегда соотносима с происходящим в культурной и общественной среде в конкретный исторический момент. Тот факт, что развитие в 20-30е годы XX века новых тенденций в поэтическом языке напрямую связано с общественно-политической ситуацией, сложившейся в то время, является неоспоримым. «Общим и очевидным объяснением языковому феномену современности, который получил нетерминологическое наименование «неологический бум», служат процессы общественного развития»².

Хотя расцвет словотворчества  приходится на начало XX , предпосылки  у этого интереснейшего процесса наблюдались еще в области  фольклора, в частности, в заговорах, в которых использовались слова, не входящие в состав русского языка. Создавались эти слова путем  необычного сочетания звуков.  У  этого явления даже был собственный  термин – «глоссолалия», характеризующий беспорядочное соединение звуков в слова, и подобная речь вызывала подозрения, что в ней имелся некий тайный смысл, доступный лишь тем, кто использует эту речь в качестве коммуникации. Это был некий «иностранный» язык, и использование этого языка вело к появлению в литературных текстах слов с неопределенным значением.

Наиболее известной реализацией  глоссолалии в русской литературе стала заумь футуристов, которая использовала создание новых слов как один из факторов привлечения внимания, прежде всего, своей экспрессивностью.  «Поэтические неологизмы, или окказионализмы, являются одной из наиболее экспрессивных черт поэтической речи»³. Эта экспрессивность достигается, прежде всего, на остраненности словообразовательной структуры, которая оказывает задерживающий эффект. Происходит актуализация «внутренней формы». Заумь является одним из творческих принципов многих направлений, которые существовали в XX веке (футуризм, кубофутуризм, авангард и др.). Поэтическая заумь буквально изобилует многочисленными новыми словами, часто не имеющими какого-либо смысла (дыр бул щыл, убещур и др.), либо же просто служащими для реализации выразительности, но как таковых, в языке несуществующих («забелогрудилась», «зеленожелезились», «встучнел» и т.д.) . Все это ведет читателя к поиску смысла в стихотворении, к поиску семантики увиденных им слов в тексте, что сближает читателя с автором. Читатель превращается в дешифровщика, он начинает по-своему трактовать стих, приводя собственные интерпретации.

Поэтический язык получает свое развитие не только в текстах  видных поэтов, которые прославились своей индивидуальностью и неординарностью в вопросе новых тенденций и приемов, но и малоизученных авторов. Особый интерес в данном аспекте представляет творчество Василия Каменского – поэта-футуриста.  Надо сказать, что слово-образ имело огромное значение для футуристов, ведь именно так они могли передать идейный замысел своих произведений. Но обычных слов, которыми богат русский язык, зачастую, не хватало. Возникла потребность в создании новых… Поскольку, как и говорилось выше, влияние на творчество писателей и поэтов начала XX века оказывала общественно-политическая ситуация, то согласуясь с этим, и памятуя о том, что XX век всячески пытался перестроить и перекроить жизнь, создать нового человека, нового читателя, создать иные правила и нормы, то точно также и футуристы пытались переделать уже существующий язык, обогатив его новыми словами собственного производства. И один из ведущих экспериментаторов в этой области стал Василий Каменский. Поэт воспринял революцию «не как смену социального строя, а как событие, открывшее новые возможности для выхода творческой энергии людей».⁴ Таким образом, Каменский трактовал происходящие события – как манифест новой жизни и вольности в творчестве, что тут же нашло отражение в его произведениях.

Одним из главных элементов, чтимых футуристами и авангардистами начала XX века, как ни странно, являлась буква, а не слово. Сам Каменский  в одной из своих работ писал: «Буква есть идеально-конкретный символ начертания мира (слова)… Буква имеет свой рисунок, — звук, — полет, — дух... Каждая буква — строго индивидуальный мир, символическая концентрация которого дает нам точное определение внутренней и внешней сущности»⁵.

Особое значение в работах Каменского принимают слова-неологизмы, которые он сам и создает:

Развеснились весны ясные 
На весенних весенях — 
Взголубились крылья майные 
Заискрились мысли тайные⁶

(«Развесенье»)

В разлетинности летайно 
Над Грустинией летан 
Я летайность совершаю 
В залетайный стан 
Раскрыленность укрыляя 
Раскаленный метеор 
Моя песня крыловая 
Незамолчный гул — мотор⁷

(«Улетан»)

Как видно из приведенных  примеров – украшение речи неологизмами – один из стилистических приемов  В. Каменского.  Необычность этих слов, которыми пользуется в поэтической  речи Каменский, призвана обратить внимание читателя на новый образ слова.  Даже заглавия приведенных стихотворений уже привлекают своей экспрессивностью и неординарностью – «Улетан», «Развесенье». Смысл читателю, в данном случае, понятен, но необычный образ слова – оставляет след в памяти.

Очень любопытен один из способов Каменского в словотворчестве  – это необычные сочетания  слов: «песнопьяный», «небовестный», «солнцеалеющий».

Звенит и смеется, 
Солнится, весело льется 
Дикий лесной журчеек⁸.

(Чурлю-журль)

Если попытаться понять, каким образом Каменский создал слово «журчеек», то можно увидеть  практически сразу же сочетание  слов «журчит» и «ручей» (или, в данном случае, ручеек, с уменьшительно-ласкательным значением). Таким образом,  получается, что Каменский обратил внимание на тот факт, что ручей журчит, активизирует внимание на том, что ручей  может производить звук, и на основе этого создает слово, которое  более приятно слуху, способно создать образ журчащего ручья, а также выражает собственное отношение поэта к подобному явлению. Подобный прием не только создает благозвучие в тексте, но и вызывает приятные ассоциации, а именно – образы, как раз то, чего и добивались футуристы, зная о том, что слово может нести глубинный смысл.

Один из частых приемов, используемых Каменским – это создание слов с помощью приставок: «встолбленный», «перезвучально».

Задружилась развесель.

Хабба-абба хабба-абба⁹.

(«Солнцень-ярцень»)

Но пожалуй наиболее частотным  приемом в поэзии не только В. Каменского, но и В. Маяковского, В. Хлебникова и  других новаторов того времени, стала, конечно же, звукопись.  Еще начиная  от Винокура и его книги «Маяковский  – новатор языка», прослеживается тенденция футуристов и авангардистов  к передачи звуков словами, или, выражаясь  языком Винокура – к имитации громкого устного слова:

Бей, барабан!

Барабан, барабань!

Были рабы!

Нет раба!

Баарбей!

Баарбань!

Баарабан!  («150 000 000»; VI, 25)¹⁰

Таким образом, поэты, работавшие в этом ключе пытались изобрести универсальный язык, который будет понятен всем. Не исключение тут составил и Каменский, который на бумаге пытался воспроизвести процесс жонглирования, пение соловья или даже шум прибоя:

Ббах и амр –

И шшай

Шамм,-

Шш

(«Прибой в Сухуме»)

 

В бессмысленной словесной  игре, «жонглировании» ими в собственном  произведении, проявляется призыв Каменского к другим поэтам к тем же приемам, которые он реализует: «Пой песню, смейся и сияй // Бесмысленным глиором»¹¹. Иногда Каменский настолько увлекался созданием новых слов, или словотворчеством, что слова перестают нести определенный смысл, от них остается лишь темп, ритм, а также глубинная музыкальная природа:

Бросай – лови,

И барчум-ба

Лови и згара-амба.

Осой-ови и арчум-ба

Зови икара амба¹²

(«Жонглер»)

Надо отметить еще и  тот факт, что творчество Каменского не осталось незамеченным. Как читателями, так и виднейшими критиками, а  также политическими деятелями.  Каменского упрекали в его экспериментаторстве,  что он пытается из «дурашливого юродства»  перепрыгнуть через язык, мешая полноценному культурному развитию, и объявить новое слово. Все это, конечно же, вызывало недовольство в культурно-социальной среде: «Не лучше ли, чем искать, кого бить в оба бока, осмотреться и двинуть Каменскому в один, да так, чтобы совсем его вышибить»¹³. Безусловно, талант Каменского был неоспорим, но методы и приемы, которые он реализует в своем творчестве вызывали негативную реакцию: «Неумеренный оптимизм, приятие всего приятного и в сущности политический индиферентизм <…>  и "словозвонная бесцель" – вот что губит, если еще не совсем погубили, несомненный талант Каменского»¹⁴. Более того, поэта упрекали даже в том, что якобы его словотворчество не является новым, что подобные явления уже были ранее: «Увы, все это не ново. Наши пра-пра-бабушки забавлялись подобными фокус-покусами»¹⁵ - именно так говорит Сосновский о стихотворении Каменского «Жонглер».

И, тем не менее, тот факт, что словотворчество Каменского оставило свой след не только в истории развития литературы и авангарда, но и привлекло внимание критиков и исследователей начала XX века, говорит о том, что это была не просто «словозвонная бесцель», а то, что это был новый метод привлечения внимания читателя путем поиска новых выразительных возможностей слова. Подобное выражение мысли ведет к открытию новых интерпретаций читателем, что обеспечивает ему возможность самому поучаствовать в процессе создания произведения. «Словотворчество В.Каменского идет не от стремления усложнить язык, а - опростить, прояснить смысл. Эта красота, которая близка к гениальности»¹⁶. Главный идейный смысл, по Каменскому, который несет слово – это возвеличивать содержание. Ярчайшим примером тут может служить его знаменитая «Железобетонная поэма», которая на первый взгляд кажется картиной, а не стихотворением, и при первой же попытке прочтения кажется лишенной смысла. Но смысл есть, и именно его следует отыскать читателю.

Кроме того, Каменским произведен эксперимент и в области рифмы  и ритма, поскольку именно поиск  новой рифмы незамедлительно  толкает автора на создание новых  слов, опять же – для выражения  образа, который содержится в слове. Все это говорит об индивидуальном стиле, его неповторимости и неординарности выражений, которые оказали поистине огромное влияние на развитие поэтического языка и футуристической поэзии.

Не менее ярким представителем в области словотворчества стал другой поэт, эгофутурист и экспериментатор  – Игорь Северянин. Словотворчество  этого человека до сих пор вызывает неоднозначные мнения среди литературоведов. Даже О. Мандельштам, рецензируя его известный сборник «Громокипящий кубок» выразился, что «поэтическое лицо Игоря Северянина определяется главным образом недостатками его поэзии. Чудовищные неологизмы и, по-видимому, экзотически обаятельные для автора иностранные слова пестрят в его обиходе. <…> Безнадежно перепутав все культуры, поэт умеет иногда дать очаровательные формы хаосу, царящему в его представлении»¹⁷. Открыв новое течение и возглавив его, Северянин добился немалой славы, и, как и другие поэты нового поколения, стремился к обогащению русского языка, главным образом, за счет образования новых слов. Способы, которыми они этого достигали, зачастую, разнились, а то и вовсе не совпадали. Ярким примером этого может стать оппозиция футуристов и эгофутуристов: Крученых и Хлебников в своем манифесте «Слово как таковое» требовали, «чтоб писалось туго и читалось туго неудобнее смазных сапог или грузовика в гостиной»¹⁸. В отличие от них, эгофутуристы, возглавляемые Северяниным, ратовали за то, что язык надо «сделать приятным для всех, а не для меньшинства избранных»¹⁹. И ориентировались они в этом случае на благозвучие, старались сделать слово «красивым».