Новеллистика Проспера Мериме

Сценарий знакомства Кармен из Рассказчиком, - на первый взгляд, - вполне укладывается в "цыганские дела". Все циганологы отмечают: нищенство  и гадания (два традиционных цыганские  женские ремесла) развили в цыганок  молниеносную наблюдательность, острую интуицию, точное знание различных  социальных, национальных, региональных и т.д. психологий. И вдобавок - то умение заинтересовывать, вовлекать  в свою сферу, которое в театре обозначается термином "презанс" (франц. "присутствие": значимость присутствия, даже молчание актера на сцене).

Если присмотреться внимательнее, техника этого "вовлечение" и "присутствия" в Кармен сложная. Она построена  на двух стратегиях поведения, рационально - противоположных; иррационально - таких, действующие только вместе. Первая стратегия - символически включиться в  пространство собеседника, стать ему  в чем-то (существенном для него) "землячкой". Вторая стратегия - символически подчеркнуть свою особенность, неполное растворение в "его" мире, свою автономию. Первая стратегия обеспечивает "вовлечение" ("свой" потянется  к "своей"), вторая стратегия гарантирует "презанс": цыганка полная неразгаданного смысла, она несет какое-то неожиданное  и неописуемое на словах внутреннее послание. В первый образом устанавливается  равенство (отсюда доверие), в второй способ - превосходство (отсюда - авторитет). Цыганка: изгой, вдруг оказывается и "своей", и более глубже, страшнее привлекательной, чем "свои". Точно так же действует и Кармен. Она "своя".

Более испанка, чем испанки: очевидно, не случайно она не изображена купальщицей.

Более француженка, чем француз  Рассказчик. Она оценила его жест вежливости: человек, который перестал курить в присутствии дамы, символически признает в ней даму, а не "даму с камелиями", куртизанку. И она  тут же отвечает жестом символического "вовлечение": признается, что  и сама курит.

Более европейка, чем Рассказчик, иностранец-европеец. Она увлекается не просто его часами, а умением "настоящей", "зарубежной" Европы производить  технически сложные, высококачественные изобретены вещи. (После разгрома Непобедимой  армады 1588 ни Англия, ни Франция не причисляли государств Пиренейского полуострова  к "настоящей" Европы; испанцы  и португальцы болезненно переживали репутацию "европейской второсортности")

Более христианка, чем условный христианин Рассказчик. Его фраза, что  родина Кармен где-то "в двух шагах  от рая", означает Андалусию; убедившись, что она не мавританка и неандалусийка, он готов предположить, что она  гебрейка. Сама же Кармен приводит слова "истинных христиан" - испанцев (которые  по воле истории стали в существенных дозах и иудеями, и мусульманами, при этом в еще больших дозах  оставшись язычниками): рай "не для  таких", не для цыган. Но этого  мало: Кармен еще произносит эти  слова с горечью, - возможно, с  иронией, - но без злобы. Озлобленность  других - в ее глазах глупость: подход, очень близок истинному христианству без кавычек. Зло для него - болезнь; больных ограждают от зла, отвоевывают  у зла но борются не с больными, а с болезнью.

Важно и то, что Рассказчик, хотя и изучал когда-то черную магию, воспринимает всерьез магические приемы Кармен. Она "чужая", точнее "особенная".

Испанки охотно молятся. Кармен в сюжете не молится и не представляет молильницю. (Хотя легко разыгрывает  землячество с Хосе и переходит  на баскский язык) Зато именно Кармен посылает Хосе в церковь: по ставить свечку Божьей Матери. То есть она не притворяется образцом католичкой, потому что знает: "этим ничего шутить" (по Пушкину). Вера Хосе для нее существует - существует реально. (Ср. развязно - "благочестно" разговор о Хосе в Кордовского  монаха) Крымские татары в дни памяти святого Николая и святого  Георгия подходили к православных храмов, но не заходили, а передавали деньги на свечу, не нарушая закона ислама. Так и Кармен обращается к посредничеству Хосе, не нарушая  своего "цыганского" закона. Ни при  Хосе, ни при Рассказчики, - "паильйо", пришельцу, - она ​​не спекулирует религиозными святынями.

Кармен не принимает французской "науки любования": она не кокетничает  ни с Рассказчиком, ни с кем другим. По Саади, "кто имеет в кармане  мускус, не кричит об этом - запах мускуса говорит сам за себя". Правдивая эротичность Кармен не просто игровая: она еще и ритуальная. (См. заметку о разбитую посуду)

Европейцы Нового времени  технологические и технократические, так техноцентрични. Часы Рассказчика  для Кармен - игрушка: нечто меньшее, чем "вещь", но он и более, чем "дело": символ "англосаксонства", техно-разуму. (Как все интуитивисты, Кармен високосимволична) Сама Кармен - по культуре, где всякая "дело" (от любви магии) - искусство, а не техника. Реакция Кармен на часы - это реакция на диковинку. Кража  часов - триумф ее "искусства" (близкого к магии) за его "техникой". Кармен готова заниматься сомнительными делами, но не хочет отказаться от своего места  в окружающем мире. Америка для  Кармен - это ее анти-пространство, ее антимир. (Ср.: корсары и пираты Леванта, от античности до новейших времен, никогда  не обращали свою добычу на торговый, позже  банковский, капитал. Впрочем, в Америку  ехали не только для того, чтобы  убежать от правосудия, а чтобы  начать новую, добродетельную жизни)

Новелла "Кармен" проникнута чувством какой-то горячей, искренней  и одновременно беспомощной жалости  к героине. Она, как и вся новеллистики Мериме, обозначена пессимистическим мотивам, поскольку автор окончательно разочаровался в возможности  найти счастливого человека - то в цивилизованном мире, то в мире первоначальной экзотики.

Говоря о литературных предшественников персонажей "Кармен", целесообразно вспомнить хотя "Историю  кавалера де Грие и Манон Леско" аббата Прево и пушкинских "Цыган". В первом случае сходство героинь  наблюдается лишь постольку, поскольку  мы говорим об их "аморальное" поведение, психологический же содержание образов Кармен и Манон Леско - совершенно разный. Здесь можно  установить определенные типологические аналогии, но видеть в новелле Мериме следы прямого влияния "Манон  Леско" вряд ли есть смысл. В случае же с "Цыган" - дело значительно  сложнее. Работая над "Кармен", Мериме не читал поэмы Пушкина - на русском языке он владел в то время  еще плохо, французские же переводы "Цыган" появились позже, - но сюжет  мог быть ему знаком со слов российских друзей. Итак, заимствования элементов  сюжета было принципиально возможным. Что касается каждого из образов  сопоставляемых произведений, их идейного содержания в целом, то они вообще могут сравнимыми только по формальным признакам. Главное же заключается  в том, что оптимитичне, утверждающее отношение Пушкина к жизни, оказалось  в эмоциональном ключе "Цыган", не позволяет говорить о его влиянии  на автора "Кармен".

"Кармен" была выдающимся  достижением Мериме-новеллиста, и  за ним наступил творческий  спад, признаком этого спада стал  для всех очевидным после революции  1848 года, оказались сразу же после  публикации "Кармен".

3.3 НОВЕЛЛЫ ПОСЛЕДНИХ ЛЕТ  ЖИЗНИ "Джуман", "Голубая  комната", "Локис"

До последних произведений П. Мериме относится наименьшая группа новелл 60-х годов: "Джуман", "Голубая  комната", и "Локис", которые  существенно отличаются от новелл 30-40-х  годов. Критики отмечают снижение реалистического  мастерства П. Мериме.

Среди немногих произведений, написанных П. Мериме в этот период, выделяется новелла "Голубая комната" (1866), ведущего начало от традиций школы  Эдгара По, однако возрождаются они, так  сказать, на переддекадентський основе. Новелла не имеет динамический сюжета, герои произведения не являются сильными личностями. Это двое любовников, которые  для своей любовной встречи едут в соседний город, поселяются в отеле. Действие развивается в комнате, где кресла когда-то были обиты голубым  бархатом - отсюда и название произведения.

В новелле ощутимо не только отход писателя от социально значимых проблем и от критических тенденций  его предыдущей новеллистики, но и  откровенное обращение к сугубо развлекательной фантастики.

Написанная вскоре после "Голубой комнаты" новелла "Джуман" подает в серьезном тоне то, над  чем сам автор иронизировал в 30-х годах, - так называемый местный  колорит (действие новеллы происходит в Алжире). Здесь он намеренно  сгущенный, расцвеченный. Любимый романтический  средство сна используется как самоцель. Образы схематичны, сюжет немотивированный, переживания неубедительны, фантастическое граничит с иррациональным.

Интересной новеллой заключительного  периода творчества П. Мериме есть, конечно, "Локис" (1869) - единственная из трех последних новелл, напечатана, и то случайно, при жизни автора ("Голубая комната" и "Джуман" выданы только посмертно). Действие "Локис" происходит в Литве. Рассказчик, профессор  Виттембах, - очевидец событий. Его изображены иронически; в образе Виттембаха, как  и в новелле целом, ощутимый элемент  пародийности. Это тот же тип путешественника-ученого, знакомого с новелл "Венера Илльська" и "Кармен", но в "Локис" он вызывает к себе скорее снисходительное сочувствие, чем уважение. Местный колорит  новеллы - достаточно, правда, красочный - имеет неоспоримо литературное происхождение: здесь вполне очевидное влияние  «Пана Тадеуша» Мицкевича. Сама же фабула "Локис" - человек-оборотень граф Шемет, обернувшись в брачную  ночь на медведя, перегрызает горло  своей жене - полна ужасов, мистики, сверхъестественных поступков. Несмотря на психологическую убедительность отдельных образов и ситуаций, новелла "Локис" в целом поэтизирует  непознаваемое. Фантастика "Локис" - это не фольклорная фантастика (как, скажем, в новелле "Федериго"), это скорее декадентская идея вечной испорченности человеческой природы, наследственного вырождения человека (автор говорит, что психическое  расстройство граф Шемет унаследовал  от душевнобольного матери). В этой связи интересна рассказана самим автором история создания новеллы. Вот что рассказал он в письме к Женни Дакен от 2 сентября 1868: "Когда я был в замке, там читали похотливые современные романы, авторы которых мне совсем не известны. Последняя новелла написана в подражание этим господам. Действие происходит в Литве, стране хорошо известной ... Во время охоты знатную даму похищает медведь ... она сходит с ума, это не помешало ей родить крепкое малыш, что вырастает и становится прекрасным, с ним случаются только необъяснимые странности ... Его женят, и в первую же брачную ночь он съедает жену ... Вы догадываетесь, в чем дело. Этот господин - незаконный сын плохо воспитанного медведя "(23: 102). Мериме, как видим, остается здесь верен себе - об ужасной, если бы в нее можно было поверить, событие сообщено с лукавым юмором, - но этот юмор не скрывает главного: опасения так и не познанных до конца глубин человеческой души.

Новелла "Локис" свидетельствует  об интересе П. Мериме к Литовского фольклора. Но в этой новелле он не касается проблем социальных, элементы фантастики и экзотики теряют свое характерное для предыдущих произведений П. Мериме служебное назначение средства для глубокого и точного раскрытия  характеров в их национальной и исторической конкретности. Поведение, образ мыслей и чувств героев новеллы никоим образом  не определяются национальным своеобразием литовских нравов и обычаев. Снижает  ценность новеллы и проводится в  ней мысль о неизменности и  порочности человеческой природы, придает  ей антигуманистического характер и  сближающая ее с произведениями декадентской литературы.

И "Локис", и "Джуман", и "Голубая комната" - свидетельство  явного творческого спада Мериме-писателя, знакомого с реалистических произведений предыдущих десятилетий. Он, видимо, и  сам это чувствовал, потому и не публиковал этих новелл. Внутренний конфликт П. Мериме - конфликт с самим собой - так и не разрешился.

3.4 Поэтика новеллы Проспера  Мериме

Важнейшая особенность Мериме-новеллиста, которая оказалась уже в его  пьесах, раскрывать характеры не в  описаниях и не в монологах, а  в поступках, в действии, в отношениях, в "характеристических" подробностях, - стала заметной чертой его новелл. Яркие, характерные, пластические образы, хотя и не составляли широкого, пусть  даже "мозаичного" полотна, - бесспорно, были примечательным событием во французской  литературе кануна Июльской революции 1830 года.

На произведениях отразилось усвоения романтической поэтики  и одновременно - полемика с ней  и ее отрицание. Мериме отказывается от романтического сюжета с его специфической  течению и эффектными поворотами, отрекается развлекательной внезапности. Его тяготение к исключительному, необычного, неординарного приобрело  другое, реалистического выражения. Сильные, волевые человеческие характеры, огненные страсти, которыми так богата литература французского романтизма, обозначенные здесь чертами психологического анализа, не известными романтизму. В фантастических сюжетах ощущается фольклорный влияние. Манера изложения приобретает описательных рис, авторский лиризм сводится на нет. Наконец в первых же новеллах П. Мериме определяется своеобразная позиция рассказчика - внешне равнодушного, беспристрастного, сдержанного. В новеллах Мериме рассказчик будто смиряет бурные страсти, делает их сдержанными, притупляет фабульную остроту произведения, укрощает необузданное.

Новеллы П. Мериме достоверно реалистичные, несмотря на кажущуюся  исключительность созданных писателем  характеров и обстоятельств. Реалистичный в новеллах и способ показа внешнего мира, той среды, которая определяет мысли и поведение его героев. П. Мериме сохраняет полную объективность  в изображении внешнего мира, поэтому  его описания точные, скупые, сжатые. Они используются с целью ввести читателя в ту среду, которая определяет поведение персонажа.

Ощущение живой, неприкрашенной правды П. Мериме достигает умением  выбирать объект художественного изображения. "... Он мало придумывает, но зато много  ищет и берет лишь то, что, по его  мнению, рисует характер и характеры  определенной эпохи" [40: 46], - говорил  о писателе А. Барбье. Драматическая  ситуация, в которой раскрывается характер героя, - зерно каждой новеллы  П. Мериме. Ему неподвластны, как, скажем, Стендалю или Бальзаку, широкие социальные полотна, развернутые жизненные  панорамы, - он приобретает совершенства в психологическом анализе.

"П. Мериме выступает  за историческую и национальную  конкретность. Пользуясь тем же  материалом, что и романтики, подавая  его, казалось бы, в духе господствующих  в то время литературных направлений,  П. Мериме вмещал этот материал  вовсе не в романтическом национальном  и историческом каркасе, тем  самым соответствии деформируя  его и подчиняя ему свою  творческую фантазию. Он приобретал  у Мериме контролирующего меры, реальности, жизненности, трезвости  "[16: 456].

В "Матео Фальконе", например, как и в "Коломбо" (1839), речь идет о корсиканского жизни. В основу "Матео Фальконе" легли книжные  источники, в основу "Коломби" - живые впечатления автора, который  уже побывал на Корсике. Казалось бы, во второй новелле следовало  бы ожидать большей жизненной  достоверности, чем в первом. Однако П. Мериме в обоих случаях остается психологически вместительным в  изображении человеческого характера, страстей и эмоций. Правдивость автора заключается не в этнографической  соответствия и убедительности (хотя и это ему присуще), а в убедительности психологической. Он воспроизводит  ситуации на грани невероятного, но явственно тяготеет к вероятному. В образах героев П. Мериме нет  того иррационализма, который им в  свое время приписывали: их поступки социально обусловленные и психологически мотивированы.

Такое ощущение пространства и времени, историзм, соблюдения соответствующих  координат свойственно всем новеллам - и тем из них, где изображены экзотические картины ("Матео Фальконе", "Таманг", "Жемчужина Толедо"), и тем, где говорится о нравы  современного французского общества ("Этрусская  ваза", "Партия в триктрак"), и новеллам с фантастическим сюжетом ("Призрак Карла XI", "Федериго"). На всех отразилось усвоения романтической  поэтики и одновременно - полемика с ней и ее заперечення.П. Мериме отказывается от романтического сюжета с его специфической течению  и эффектными поворотами, отрекается развлекательной внезапности.

Личность, которая противопоставляется  обществу - как известно, излюбленный  мотив романтиков. Однако у П. Мериме нет ничего романтического. Писатель изображает своих героев в связях со средой, которое ограничивает их свободу.