Державин

   Чего  же мне желать? Пишу я и целую

   Анюту  дорогую.

     Впрочем, никакой Анюты в действительности не было. Однако, солдатки почему-то проведали, что он грамотей, а за солдатками - вся компания. Державинской Музой, разумеется, не любопытствовали. Но стали просить его писать для них письма в деревню, и вскоре, умея потрафить крестьянскому вкусу, он сделался живым казарменным письмовником. Надо еще прибавить, что все из тех же неиссякаемых ста рублей материнских он порою ссужал товарищей по рублю, по два - и стал, таким образом, любимцем всей роты. 

     Недаром явилась на небе 1744 года та шестихвостая комета, которую указали младенцу - Державину. Сулила она не бедствия, как в народе думали, но все же события величайшей важности. В тот  самый год, девятого февраля, прибыла в Москву принцесса София-Фредерика Ангальт-Цербстская.

Его положение  в гвардии было унизительно. Мало того, что он был принужден служить  рядовым, - его уже начали обходить чинами: некоторые молодые солдаты, начавшие службу позже него, были уже капралами, а он по-прежнему оставался рядовым. Причина была все та же: бедность. Наконец, дошло до того, что он встретил некоего пастора Гельтергофа, которого знал по Казани, и с его помощью вознамерился перейти в голштинские войска. Это дело для него облегчалось знанием немецкого языка. В любезных императору голштинских войсках Гельтергоф обещал Державину офицерский чин.

        Тем временем подошел июнь  месяц. Очередной дворцовый переворот назрел. Устранение императора имело подавляющее большинство сторонников при дворе и в войсках. Во главе заговора стояла императрица Екатерина.

Вместе с Преображенским полком он участвовал в дворцовом  перевороте 28 июля 1762 года. Позже Державин был послан из полка с некоторыми другими склонными к наукам молодыми людьми в Комиссию по составлению нового уложения и шесть месяцев провел в ней секретарем - "сочинителем". В это время переломилась вся его солдатская жизнь. Он оказался в самом центре борьбы идей, мировоззрений, классовых сил своего времени.

В 1771 году его  перевели в 16-ю роту фельдфебелем. Теперь он опять служил не только исправно, но истово, а летом, в лагере под  Красным Кабачком, даже отличился. В  полку его уважали и любили по-прежнему. Надо было ждать производства в первый офицерский чин, но тут вновь оказалось препятствие. У полкового адъютанта Желтухина был брат, сержант того же полка. Этого брата Желтухин хотел провести в офицеры вместо Державина, к которому стал всячески придираться. Кончилось тем, что по наговорам адъютанта полковое начальство решило отделаться от Державина таким образом: не производить его за бедностию в офицеры Преображенского полка, а выпустить офицером в армию. Державину помогло только хорошее отношение однополчан. "Аттестация" в конце концов зависела от собрания офицеров, и это собрание решительно заявило, что помимо Державина оно никого другого (иными словами -- Желтухина-младшего) "аттестовать" не может. Благодаря этому, 1 января 1772 года Державин, наконец, произведен в гвардейские прапорщики. Ему шел уже двадцать девятый год!

Жизнь, в общем, налаживалась приятная и безбурная. Но Державину были суждены бури.

   К сентябрю 1773 года мятеж, охвативший многие  местности юго-восточной России, принял тяжелый и опасный оборот. Пугачев (уже пятый самозванец, принявший имя императора Петра III) сумел собрать вокруг себя огромные толпы недовольных яицких казаков, башкир, калмыков, киргиз, чувашей, мордвы и господских крестьян, бунтовавших против помещиков. За всеми слухами о событиях Державин следил внимательно.

Для подавления восстания Екатерина II поручила руководство  войсками генералу А.И.Бибикову. Державин, понимая что других шансов продвинуться по службе у него нет, добился назначения к Бибикову в следственную комиссию. При подавлении мятежа Державин проявил себя храбрым и энергичным офицером, но неумение угодить начальству привело к тому, что наградами его обошли. Деревни Державиных были разорены во время восстания, да еще Гаврила Романович имел неосторожность выступить поручителем за своего приятеля, поручика Маслова, долги которого стали требовать с Державина. Спас положение выигрыш в карты сорока тысяч рублей. Попытки Державина добиться заслуженной награды закончились увольнением на гражданскую службу в чине коллежского советника и получением 300 душ крестьян в Белоруссии. Это было ничтожно мало по сравнению с другими офицерами, служившими хуже Державина. В эти годы Гаврила Романович как поэт перешел от переводов к творчеству, начал определяться его поэтический стиль.

Трудная молодость  сделала его отчасти скрытным и замкнутым; с тем вместе он умел быть приятным. Ища покровительства  Вяземских, Державин постановил их очаровать  и скоро того достиг. Он стал проводить  у них целые дни, сделался своим  человеком; иногда читал князю вслух, "большею частию романы, за которыми нередко и чтец, и слушатель дремали". После всего этого не покажется удивительно, что лето 1777 года Державин провел в имении Вяземских, под Петербургом. Наконец, в августе месяце открылась в Сенате вакансия, и Державин назначен был экзекутором 1-го департамента (государственных доходов). 

     В следующем году он женился на Екатерине  Яковлевне Бастидон (1760-1794). Он женился  стремительно, но вовсе не очертя голову. Впервые переступив порог бастидоновского дома, он сразу стал зорко всматриваться в невесту - и если бы не нашел того, что ему было нужно, не стал бы свататься, отступился бы. В числе его прочных и простых взглядов был и взгляд на семейную жизнь. Он хотел быть в доме главою, - тем более женясь тридцати пяти лет на девушке, которая была ровно вдвое моложе его. Будучи сам порывист и неуступчив (что почитал в себе отчасти даже достоинствами), от жены он требовал вовсе иных добродетелей: "тихость и смирение суть первые достоинства женщин, и они одни те истинные превосходства, которые все их прелести и самое непорочнейшее их поведение украшают. Без них страстнейшая любовь - вздор".

   Тихость  и Смирение он подметил в  Екатерине Яковлевне при первой  беседе, а угадал, пожалуй, и раньше - при первом на нее взгляде. И в самом деле, то были ее первейшие добродетели. Если он собирался быть с нею строгим, то оказалось тотчас же, что это не требуется. Она была перед мужем тиха и смиренна, и это давалось ей безо всякой борьбы, без самопожертвования: во-первых, потому, что так она понимала свой долг, во-вторых, потому, что мужа считала умнее себя и во всех отношениях превосходнее, а в-третьих, и это, конечно, главное - потому, что его любила. Выходила за него, может быть, без особой страсти, но потом словно влюблялась все горячее и крепче. Ее сердечная преданность была безгранична, верность - мало сказать непоколебима: просто она даже никогда не подвергалась и не могла подвергнуться никакому испытанию.

   При всей  кротости Екатерина Яковлевна  не была однако ж безвольна. Благожелательная ко всем, она была уступчива лишь до известного предела и в случае надобности могла постоять за себя, а в особенности за мужа. Словом, самые чувства и добродетели, сильные, но подчиненные внутренней гармонии, были развиты в ней так же стройно, как она была стройна внешне. Самому Державину лишь постепенно открылась ее пленительность. И он перед нею не размякал, но какая же могла быть речь о суровости или строгости, если его любовь изо дня в день, а после - из году в год только росла и крепла? В то время поэты любили давать прозвания своим возлюбленным. Темиры, Дафны, Лилеты, Хлои, как чужеземные птицы, налетели в поэзию. Державин своей жене дал русское, задушевное имя Плениры.

       К этому времени денежные дела  улучшились и помимо сенатского жалованья у Державина стало более тысячи душ крестьян. В 1780 г. Гаврила Романович получил чин статского советника. Ода "Фелица", в которой восхвалялась Екатерина II, была напечатана в 1783 г. Стихотворение Державина расстрогало императрицу до слез и в награду поэту была послана усыпанная бриллиантами золотая табакерка с пятьюстами червонцев.

Конфликт с  Вяземским, скрывавшим государственные  доходы, привел к отставке ержавина с сенатской службы, но с 1784 г. по воле Екатерины II он назначается губернатором Олонецкого края. Борьба за законность с наместником генерал-губернатором Тутолминым закончилась поражением Державина, и года не пробывшего на этом посту. Последовало новое назначение - тамбовским губернатором. Державин успел много сделать для просвещения Тамбовского края, но попытки отстаивать справедливость и нежелание "ладить" с высшими вельможами привели к смещению с должности в 1788 г. За годы, проведенные на губернаторстве, поэтическая слава Г.Р.Державина возросла.

Стремясь ограничить власть Сената, Екатерина II в 1791 г. назначает

Державина своим  кабинет-секретарем с задачей выявления  нарушений закона в сенатских  документах.

     В частной жизни Державин был прям, подчас грубоват (мужицкой, солдатскою грубостью), но добр, благодушен, особенно с людьми бедными или ниже его стоящими. Но лишь только дело касалось службы или того, что считал он гражданским долгом, - благодушие тотчас покидало его. Изредка он, пожалуй, и в службе мог быть снисходителен, но не иначе, как с подчиненными: Грибовского в свое время вынул он из петли. Зато чем выше стоял человек, тем взыскательней был Державин, тем менее соглашался ему прощать. К императрице он был беспощаден. От той, которая некогда, хоть неведомо для себя, была его первой наставницею в науке гражданских доблестей, он требовал совершенства.

     Но  и на этом посту его характер остался  прежним: не угодив императрице, Державин в 1793 г. был отставлен от должности  и назначен сенатором. При той  малой роли, которую играл Сенат, это было знаком немилости. Награждение орденом Владимира II степени и присвоение чина тайного советника были слабым утешением. И в Сенате своим правдолюбием Гаврила Романович нажил себе много врагов. 

     В 1794 г. умерла жена Державина, Екатерина  Яковлевна.

В 1795 г. Гаврила  Романович женился второй раз, на Дарье Алексеевне Дьяковой (1767-1842).

     На  Плениру Державин истратил всю любовную силу души своей. После нее он уже  никого по-настоящему не любил. "Половина души", опустевшая со смертью Плениры, Миленою не была заполнена. Именно поэтому  Державин, который при жизни Екатерины Яковлевны не смотрел на других женщин, женившись на Дарье Алексеевне стал на них даже очень заглядываться. У Плениры не было поводов к ревности - у Милены их было вполне достаточно. Начиная примерно с 1797 года старость Державина овеяна любовными помыслами и исканиями. Особы, внушавшие ему нежные чувства, чаще всего сокрыты под условными поэтическими прозвищами или вовсе не названы. История сохранила лишь небольшую часть имен достоверных. Среди них в разные годы встречаем мы Варю и Парашу Бакуниных (двоюродных сестер Дарьи Алексеевны, сирот, которых она у себя приютила); молоденькую плясунью Люси Штернберг, воспитанницу графини Стейнбок; юную и проказливую графиню Соллогуб; семнадцатилетнюю Дуню Жегулину. 

     При царствовании Павла I Державин занимал должности правителя канцелярии Сената, государственного казначея. "Сидя смирно" в Сенате, Державин только однажды вызвал неудовольствие государя, когда, вступаясь за мелких шляхтичей и ксендзов, обвиняемых в государственной измене, высказал мысли, по тому времени замечательные. "Придет время, - сказал он, - узнаете: чтобы сделать истинно верноподданными завоеванный народ, надобно его привлечь прежде сердце правосудием и благодеяниями, а тогда уже и наказывать его за преступления, как и коренных подданных, по национальным законам". На другой день ему передали, что государь приказал не умничать. 

     После прихода к власти Александра I Гаврила  Романович в 1802-1803 г.г. был министром  юстиции. В 1803 г. Державин оставил службу и, чтобы спокойно наслаждаться жизнью, поселился в своем недавно приобретенном именин Званка в Новгородской губернии. Его широкое, эпикурейское, философически-спокойное житье в Званке с большим воодушевлением описано в одной из самых прелестных поэм его старости — Евгению, жизнь званская (1807). Лирический гений Державина почти не выдыхался с годами, и умер он в 1816 году с пером в руке: последние его строки, блистательные начальные стихи Оды на тленность только что были записаны на грифельной доске.

Он завел на Званке больницу для крестьян, и врач каждодневно являлся к нему с отчетом. Бедным мужикам покупал он коров, лошадей, давал хлеба, ставил новые избы.

        Полевые работы занимали его  только со стороны живописной. При нем не боялись лениться. (Зато стоило вдали показаться Дарье Алексеевне, как самые ленивые принимались за дело.) По праздникам из своих рук потчевал он мужичков водкою, бабам и девушкам раздавал платки, ленты, сласти. Любил их песни и хороводы. Каждое утро человек тридцать ребятишек сбегались к нему. Он учил их молитвам, потом оделял баранками, кренделями. Потом бывший министр юстиции разбирал ребячьи тяжбы и при себе заставлял мириться. Случалось - идиллия принимала иной оттенок: в жаркий день, прячась между деревьями, "от солнца, от людей под скромным осененьем", Российский Анакреон любовался "плесканьем дев", в кристальных водах реки. Каждый год 3 июля справлялся день его рождения, а 13-го, еще пышней, именины. Державин сиял радушием, выказывая себя благосклонным и хлебосольным сановником, слегка, может быть, сибаритом и расточителем.

Меж тем как  Россия вступала в полосу бурь и  все ее помыслы были устремлены в  будущее, мысль Державина обращалась к прошлому. Осенью 1811 года он приступил  к писанию своей биографии. Замысловатым, с обильными завитушками почерком, почерком восемнадцатого столетия, слегка дрожащей уже рукой, он вывел на первом листе тетради: "Записки из известных всем проишествиев и подлинных дел, заключающие в себе жизнь Гаврилы Романовича Державина". Свои Объяснения Державин намерен был напечатать вскоре (хотя цензура, конечно, не пропустила бы в них очень многого). Записки писал он для будущего. Вообще, несправедливости и обиды, наносимые ему лично, он прощал и в Записках так же легко, как в жизни, оттого что был очень добр и очень самолюбив. Его обманывали, обкрадывали, на него клеветали,-- он не помнил зла, делал нередко вид, что не замечает его, и ни разу в жизни не. отомстил никому. Но препон, поставленных его деятельности служебной иль государственной, но обид, наносимых в его лице возлюбленному Закону, он не прощал и прощать не считал себя вправе. Первые столкновения такого рода произошли у него во время пугачевщины. Начиная с обороны Саратова, он и в Записках стал увлекаться изображением борьбы, в которой позже прошла его жизнь. Так как по существу он отстаивал дело правое, то и в Записках, как в жизни, пришел к уверенности в неизменной и постоянной своей правоте.