Булгаков на Смоленщине

1. Булгаков и Смоленщина

Михаил Афанасьевич Булгаков родился 3 (15) мая 1891 г. в Киеве в семье профессора Киевской духовной академии. В 1909 г., по окончании гимназии, Булгаков поступил на медицинский факультет Киевского университета, который и окончил в 1916 г. Вскоре его направляют в село Никольское Смоленской губернии в качестве земского врача. Туда он едет с молодой женой Татьяной Лаппой (они повенчались в 1913 г.). Впечатления от работы в Никольском, а затем в Вязьме отразились впоследствии в цикле рассказов «Записки юного врача».

В феврале-марте 1916 года молодой Булгаков успешно сдал выпускные экзамены и по мобилизации как не годный к военной службе ратник ополчения второго разряда был направлен в земскую больницу села Никольского Сычёвского уезда Смоленской губернии для замещения вакансии земского врача. В Смоленском архиве сохранился следующий документ:

      «В Сычёвскую Уездную Земскую Управу

      24 сентября 1916 года

      Губернская Земская Управа командирует …в  распоряжение Уездной Земской Управы для …замещения одной из …вакансий командированного в распоряжение Губернской Земской Управы врача резерва Московского Окружного Военно-санитарного Управления М. А. Булгакова. Врач командируется в Сычёвский уезд на тех же условиях, на которых Губернская Земская Управа командирует в уезды приглашённый ею временный медицинский персонал военного ведомства…. Губернская Земская Управа просит Уездную уплачивать врачу Булгакову ту сумму, которая назначена в уезде врачам, приглашённым Уездным Земством, то есть 125 рублей.

      Кроме того, Уездному Земству за время работы на врачебном пункте нужно взять на себя предоставление командируемому …квартиры натурой. Доплата до 185 рублей в месяц сверх вознаграждения, получаемого от Уездного Земства, будет произведена на счёт Губернского Земства, разъезды же по уездам относятся на счёт Уездного.

      Службу врача Булгакова в Сычёвском уезде Губернская Управа будет считать с 27 сентября …

      Врачу Булгакову в счёт жалованья Губернской Управой выдано 50 рублей…»

      Получив назначение, Булгаков с женой поехал в Сычёвку. Вот как вспоминает Татьяна Николаевна эту поездку: « Отвратительное впечатление. Во-первых, страшная грязь… грязь бесконечная и унылая, и вид такой унылый.»

      Согласно первому документу, началом службы Булгакова должно было считаться 27 сентября, а в справке, выданной ему по окончанию службы на Смоленщине Сычёвской Земской Управой стоит другая дата- 29 сентября. По подсчётам, сопоставленным с воспоминаниями Т. Н. Лаппы, Булгаковы должны были бы приехать в Никольское именно 27-го числа. Возможно, тут дело в ошибке при составлении документов.

      Жена Булгакова так описывает новое место жительства: «Ничего нет,. Голое место, какие-то деревца… Издали больница видна, дом такой белый и около него флигель, где работники больницы жили, и дом врача специальный. Внизу кухня, столовая, громадная приёмная и ещё какая-то комната. Туалет внизу был. А внизу кабинет и спальня. Баня была в стороне, её по- чёрному топили…» Не лучшая обстановка для привыкшего к городской  «цивилизации» человека! И в словах сестры Булгакова сомневаться не приходится: « Уроженец большого культурного города, любящий и знающий искусство, … а как врач склонный к исследовательской… работе, М. Булгаков, попав в глухую деревню,… стал делать своё трудное дело так, как диктовала ему… его врачебная совесть.»

      Правда, и в этой «глухой деревне» было всё, что необходимо врачу- с инструментарием всё было в порядке. Т. Н. Лаппа (Кисельгоф) вспоминает: «Там всего полно было… Михаил говорил, что и инструмент любой, и всё есть. Библиотека даже была…» Нужно отдать должное Л. Л. Смрчеку, врачу, ранее заведовавшему Никольской земской больницей.

      Работа  Булгакова-врача закипела. Хотя поначалу крестьяне не очень-то доверяли молодому доктору, после нескольких удачно проведённых операций изменили своё отношение и стали «активно» пользоваться его незаменимой помощью. Из воспоминаний первой жены: «Принимал он очень много. Знаете, как пойдёт утром… не помню, с которого часа, не помню даже, чай ли пили, ели ли чего… И, значит. Идёт принимать. Потом я что-то готовила, какой-то обед, он приходил, наскоро обедал и до самого вечера принимал, покамест не примет всех. Вызовов тоже было много. Если от больного приезжали, Михаил с ними уезжает, а потом его привозят. А если ему нужно было куда-то ехать, лошадей ему приводили, бричка или там сани подъезжали к дому, он садился и ехал.» Бывали дни, когда Булгакову проходилось принимать по сто - сто десять больных. Это подтверждают и «Записки юного врача», и документы.

      Нужно сказать, что Булгаков, закончивший медицинский факультет с отличием, был прекрасным врачом. У него хоть и была специальность детские болезни, но в Никольском ему приходилось быть и терапевтом, и хирургом, и окулистом, и стоматологом, и венерологом. И со своими обязанностями он прекрасно справлялся. «Диагнозы он замечательно ставил. Прекрасно ориентировался», - это слова Татьяны Николаевны. Врач быстро выделял характерные особенности заболевания, редко ошибался, а природная смелость помогала ему решиться на самые сложные операции.

      Это что касается работы. Быт же был достаточно однообразным. Вот что говорит Т. Н. Кисельгоф: « Ездили иногда в Воскресенское, большое село, но далеко. В магазин ездили продукты покупать. А то тут только лавочка какая-то была. Даже хлеб приходилось самим печь… Очень, знаете, тоскливо было.» А о развлечениях речь вообще не идёт. Но, несмотря на все неудобства жизни в глубинке, доктор Булгаков трудился и учился здесь.

      Вместе с Михаилом Афанасьевичем в Никольском работали 6 сиделок и сторожей и 5 – 6 фельдшеров и акушерок. Прототипами некоторых героев «Записок…» стали фельдшер Емельян Фомич Трошков, медсестра Степанида Андреевна Лебедева, акушерка Агния Николаевна Лобачевская – прототип фельдшерицы Анны Николаевны из «Записок юного врача». Агния Николаевна была много опытнее Булгакова, у неё он многому учился и потом с тёплым чувством вспоминал о ней. При чтении «Записок…» этот персонаж вызвал у меня симпатию и мне бы хотелось сказать о ней несколько слов.

      Агния Николаевна окончила Повивальный институт при Московском воспитательном доме, работать начала в 1902 году. Она оказывала помощь в проведении самых различных операций Л. Л. Смрчеку, М. А. Булгакову и другим. Судя по «Запискам…», она была умна, деловита, строптива, очень опытна. Она во многом помогала начинающему доктору, давала добрые и мудрые советы. Хоть она и обладала конфликтным характером, на её добрые отношения с Булгаковым это не повлияло.

      Многое пережил писатель на Смоленщине. Были дни душевного подъёма, вдохновенного служения медицине, были и дни упадка. На Смоленщине Булгаков пристрастился к морфию.

По свидетельству Т. Н. Кисельгоф, ещё в 1913 году в Киеве они с Булгаковым пробовали нюхать кокаин. Ей потом было очень плохо, а Михаил находился в состоянии эйфории. Такое «благоприятное» действие наркотиков на организм проявилось и впоследствии в Никольском. А началось всё весной 1917 года В марте Булгаков делал больной дифтеритом девочке трахеотомию, описанную в «Стальном горле» из цикла «Записки…». Операция закончилась благополучно для девочки, но вот для врача обернулась очень неприятными последствиями. Т. Н. Лаппа вспоминает:

      «Привезли ребёнка с дифтеритом, и Михаил стал делать трахеотомию. Знаете, горло так надрезается? Фельдшер ему помогал, держал там что-то. Вдруг ему стало дурно. Он говорит: « Я сейчас упаду, Михаил Афанасьевич». Хорошо Степанида перехватила, что он там держал, и он тут же грохнулся. Ну, уж не знаю, как они там выкрутились, а потом Михаил стал плёнки из горла отсасывать и говорит: «Знаешь, мне, кажется, плёнка в рот попала. Надо сделать прививку». Я его предупреждала: «Смотри, у тебя губы распухнут, лицо распухнет, зуд будет страшный в руках и ногах». Но он всё- равно: «Я сделаю».

      И через некоторое время началось: лицо распухает, тело сыпью покрывается, зуд безумный… А потом страшные боли в ногах. Это я два раза испытала. И он, конечно, не мог выносить. Сейчас же: «Зови Степаниду». Я пошла туда, где они живут, говорю, что «он просит вас, чтобы вы пришли». Она приходит. Он: «Сейчас же мне принесите, пожалуйста, шприц и морфий». Она принесла морфий, впрыснула ему. Он сразу успокоился и заснул. И ему это очень понравилось. Через некоторое время, как у него неважное состояние было, он опять вызвал фельдшерицу. Она же не может возражать, он же врач… Опять впрыскивает. Но принесла очень мало морфия. Он опять… Вот так это и началось.»

Булгакову не хватило сил справляться без наркотика. На тот момент и окружавшим его людям не хватило смелости спасти его от него самого. Вот что пишет Т. Н. Лаппа (Кисельгоф): «Степанида заподозрила после второго укола… И я с ней говорила: «Что вы делаете? Вы не приносите…» А она: «Как же я могу не приносить? Он же врач, я не могу ослушаться». Вскоре Михаил стал впрыскивать себе морфий по 2 раза в день. Татьяна Николаевна говорит, что после приёма морфия состояние у него было очень спокойное. Вот уж чего не скажешь о его настрое тогда, когда она отказывалась давать ему наркотик: он угрожал жене, а однажды запустил в неё горящей керосинкой.

      К концу лета очень многие стали подозревать о тяжёлом недуге Булгакова. Работать в Никольском стало невозможно, и он попросил о переводе в Вязьму. Просьбу эту удовлетворили, и с 20 сентября 1917 года доктор Булгаков стал заведующим инфекционного и венерологического отделений Вяземской городской земской больницы.

      Но перевод на новое место работы не помог излечиться от морфинизма.

      Вот в письме Н. А. Земской от 31 декабря 1917 года Булгаков пишет: «И вновь тяну лямку в Вязьме, вновь работаю в ненавистной мне атмосфере среди ненавистных людей…» И всё в таком духе. Многие литературоведы, шокированные мизантропическим содержанием этих строк, не публиковали их. Слишком уж это не похоже на Булгакова. Теперь же ясно, что эти слова принадлежат глубоко больному на тот момент человеку.

      Некоторые булгаковеды, не зная истинного положения вещей, утверждали, что дни, прожитые на смоленской земле – чуть ли не самые светлые в жизни писателя. Это, конечно, не совсем верно. Но ведь он воспринимал всё не в таком уж чёрном цвете. После он писал: «А всё-таки хорошо, что я пробыл на участке… Я стал отважным человеком». Ему по долгу службы приходилось выпутываться из самых трудных положений, его характер закалился. Вероятно, тогда Михаил Афанасьевич начал писать, писать о Смоленщине, о своей медицинской практике в Никольском. Позднее эти заметки были переработаны в «Записки юного врача», реалистичные, но жизнеутверждающие рассказы. Друг  юности писателя А. П. Гдешинский в одном из писем Н. А. Земской  1940 года сообщал: хорошо, что Михаил приехал из Вязьмы не с пустыми руками, а привёз наброски «Записок земского врача» (первоначальный вариант названия). В одном из писем 21-го года он сообщает о том, что занимается обработкой серьёзного объёмного произведения – «Недуга». Значит, наброски его были готовы гораздо раньше, возможно, написаны по «горячим следам» событий смоленского периода. (Кстати, «Недуг» так и не появился,  а по его канве был написан рассказ «Морфий».)Так что не исключено, что Смоленщина не только дала впечатления для «Записок…», но и стала местом их создания.

      Да и от морфинизма Булгаков излечился. В Киеве Татьяна Николаевна по совету одного из родственников стала разбавлять морфий водой, постепенно сведя на нет дозу наркотика. Зависимость была преодолена.

      Итак, в конце февраля 1918 года Булгаков возвращался с женой в Киев (был уволен с военной службы по болезни). На руках у него было 2 характеристики. Одна – от Сычёвской Земской управы: «С 29-го сентября 1916 года по 18 сентября сего 1917 года состоял на службе Сычёвского земства в должности врача, за каковое время зарекомендовал себя энергичным и неутомимым работником… в Никольском участке за указанное время пользовалось стационарным лечением 211 чел., а всего… посещений было 15361… было произведено операций – ампутация бедра 1, отнятие пальцев на ногах 3, выскабливание матки 18, обрезание крайней плоти 4, акушерские щипцы 2, поворот на ножку 3, ручное удаление последа 3, удаление атеромы и липосомы 2 и трахеотомий 1;… 1 раз производилось под хлороформенным наркозом удаление осколков раздробленных рёбер после огнестрельного ранения…» А другая – от Вяземской городской земской управы в том, что «выполнял свои обязанности безупречно».

      Так что Смоленщина стала для доктора Булгакова отличной «школой» практической медицины. А самые интересные случаи из его практики были описаны в цикле автобиографических рассказов «Записки юного врача».

2. М.Булгаков «Записки юного врача»

Итак, возможно, уже на Смоленщине Булгаков задумал написать несколько рассказов о своей медицинской практике. Скорее всего, эти наработки впоследствии претерпели достаточно изменений, об этом можно судить по следующему свидетельству друга Булгакова А. Гдешинского: он говорит о том, что одну из своих работ М. Булгаков зачитывал в Киеве в 1918 году, и во время этого чтения Гдешинский заснул. Очевидно, первая редакция «Звёздной сыпи» (речь идёт именно об этом рассказе), равно как и других рассказов, сильно отличалась от того, что мы знаем сейчас – невозможно отнестись без внимания к этим ярким, художественно совершенным произведениям, а тем более – заснуть.  

      И впервые опубликованы «Записки…» были в 1925 – 1926 годах в московском журнале «Медицинский работник», а «Стальное горло» в ленинградской «Красной панораме». Все рассказы цикла, за исключением двух(«Морфий» и «Звёздная сыпь»), имели подзаголовки «Записки юного врача» или такое же подстрочное примечание. Рассказ «Звёздная сыпь» не имел каких-либо указаний на принадлежность к циклу, «Стальное горло» имело подзаголовок «Рассказ юного врача», «Тьма египетская» – сноску «Из готовящейся к изданию книги «Записки юного врача», которая так и не была издана при жизни автора. Она появилась в 1963 году без рассказа «Звёздная сыпь» (вероятно потому, что он не имел прямых указаний на принадлежность к данному циклу) и с некоторыми цензурными изменениями, на которые дала согласие вдова писателя Е. С. Булгакова: название «Стальное горло» было изменено на «Серебряное горло», а время действия всех рассказов было перенесено с 1917 на 1916 год, что искусственно сблизило его со временем пребывания автора в Никольском, но нарушило булгаковский замысел .