Фельетон на страницах региональной прессы

…Легкими, воздушными хлопьями пошел белый-белый снег. Мягкий и пушистый… 

Античиркунов www.antichirkunov.livejournal.com 

1. Тема фельетона  актуален.
2. Он художественен. Образы эмоциональны и описаны вновь с большой иронией и в сказочном стиле.
3. Вновь тема митинга – раздувание проблемы до гигантского масштаба.
4. Фельетон красочен. (рубил правду-матку коммунист и пароход Алексей Бессонов… , грудастой раздатчицей в бушлате, и он ужом, между пахнущих свежей ваксой сапог (о! родной запах), полз к сотоварищу по митингу, громила – легендарный сержант Лядов,  на его звероподобном лице).
5. Заголовок «Пермидор» - необычен, краткая загадка.
6. Написан легко и непринужденно.

Вывод: фельетон отвечает основным законам жанра. 

4. Пионерская думка

Первое  заседание думы, которую  выбрали меньше четверти горожан.

Очередь депутаты занимали с вечера. Секретарша Марина, половозрелая девица с модельной фигурой и лошадиным лицом, надменно и заученно вещала: «Номерные значки «Я люблю Ч» будут выдаваться утром по списку, список у Сапко, ленточки «Единой России» можете взять вон в той коробке – ленты вязать на левой ноге, ниже колена. Форма одежды для мужчин – шорты, белая рубашка, пионерский галстук; для женщин – короткая юбка и кружевная блузка, галстук разрешается повязать фигурным узлом».

Мартовское утро выдалось хмурым, депутаты жались у  входа в думу на улице Ленина в  шортах, юбочках, пугая редких прохожих и прилипающих к окнам трамваев пассажиров.

– Пускать не велено до 8 часов, глумливо объявил  пенсионер-охранник, с лицом лагерного  вертухая, и одобрительно посмотрел  на Ирину Горбунову.

Ирочка была и вправду хороша – в короткой юбке и блузке, застегнутой на самую  нижнюю пуговицу. Посиневшая кожа прекрасно подчеркивала смоляные волосы заводной депутатши. Мельник, Ежова и другие выглядели немножко похуже, как-то не сидела на них пионерская форма, или носить разучились? Девочки жались стайкой, ревниво оглядывая холеные складочки и макияж. С удовольствием отмечали лишние килограммы.

Мальчики пытались держаться мужественно: когда-то спортивные Плотников и Вася Кузнецов распирали  собой спортивные трусы, играли заплывшими мышцами под футболками с портретом  Чиркунова; неожиданно по-кавказски волосатым оказался Аркадий Кац. Денис Ушаков со своим улыбающимся глуповатым лицом очень органично торчал из коротких штанишек с оленями, галстук у него постоянно сбивался. Мешковатые и неспортивные ветераны думы диссонировали с молодыми депутатами Болквадзе и Демкиным – на тех пионерская форма смотрелась вполне уместно. Фенев был одет по форме, но с пиратской банданой на голове. Колбин, Ковыев и Уткин стояли отдельно и азартно играли в «камень-ножницы-бумага» на деньги. На светлых шортах Ковыева четко был виден след утюга.

Ровно в 8.01 двери  распахнулись, и депутаты ломанулись в здание. В зале заседаний КРЕСЕЛ НЕ БЫЛО! На трибуне стоял одинокий антикварный стул. Висел плакат, белым по красному – «Привет участникам…», последнее слово было закрашено  акварельными красками.

Устроившись на подоконнике, Игорь Сапко, шевеля посиневшими  губами тихо объявлял и вручал значки. В снятые еще с вечера двери  сквозило, чихнула  Марина Батуева, чихнула прямо на Целищева Михаила. Как-то быстро все затихли и стояли, как восковые фигуры, едва дыша. Долго.

Покручивая свежезавитую прядь, задумалась о чем-то своем  Ирина Горбунова. Денис Ушаков украдкой ковырялся в носу. Аркадий Кац  почесывался. Заложив руки за спину, замер Владимир Плотников. Ковыев, Колбин и Уткин смотрели на Ирину Горбунову. Появление в дверях Макара Германа в щеголеватых ядовито-зеленых шортах прошло незамеченным. Макар приложил к губам латунный горн и, фальшивя, протрубил «Слушайте все». Кто-то из депутатов испуганно вздрогнул, выругался Плотников, Ежова начала икать.

В дверях появился Олег Чиркунов. Его дрябловатое тело было заковано в атласные шорты белого цвета, рубашка с гавайскими мотивами была расстегнута, красный галстук  был повязан на безволосой груди, дополняли картину белые кроссовки. Синюшные губы были раздвинуты в хищной усмешке.  Он оглядел свою думу.  

– На колени! –  срывающимся фальцетом прокричал  Макар.  

Повторять ему  не пришлось. И все же они были разные – эти депутаты чиркуновского  призыва. Кто, подломившись, со стуком рухнул, кто, кряхтя и помогая себе руками, опустился. На колени встали не очень умело, но правильно – головой к губернатору. Поустраивались, поерзали… Замерли. Ежова икала.

Олег Анатольич  по-отечески смотрел на коленопреклоненных депутатов – народных избранников: сложился, как Гудини, 

длинномерный  Денис Ушаков, косолапо стоял Игорь  Сапко с непробритым затылком; по-дзюдоистски, защищаясь от атаки  на ноги и втянув голову в плечи, стоял на коленях Владимир Плотников, и было видно, как он думает. Как  трехголовый Змей Горыныч стояли Ковыев, Колбин и Уткин с выбившимися из шорт рубашками. Стояли прямо за Ириной Горбуновой.  А она стояла, элегантно оттопырив попку; блузка сползла с ее левого плеча, на котором синела свежая татуировка «I love Ch». Никак не мог удобно устроиться Буторин, Кац поглядывал поверх очков и почесывался. Молодые депутаты стояли на коленях как-то гламурненько, не по-русски.  

«Грузите апельсины, бочками. Командовать парадом буду я», – привязчиво вертелось в  голове Олега… Мотнув головой до хруста шейных позвонков, губернатор немного нечленораздельно объявил: «Утверждаю вас»!

Простоватая Марина Батуева начала истово кланяться, стуча  головой. Какой-то, не русской наружности, в тюбетейке, крикнул: «Аллах Акбар!»  Остальные депутаты не шевелились…   

– Горбунова – спикер, остальные могут быть свободны, – объявил Олег Анатольич.  

Макар Герман, жутко  фальшивя, прохрипел старым пионерским горном: «Бери ложку, бери хлеб…».

Даже через  закрытые окна с тройным стеклом  было слышно, как на улице кричал Бессонов: «Всех расстрелять!» – и почти сразу же – «Ты кому руки крутишь, сука…». 
 

1. Тема фельетона  актуальна. Затрагивает общественность, интересна. 

2. Он художественен  и эмоционален. Снова жизненная  ситуация описана с большой  иронией.

3. Использование  троп: заводной депутатши, стояли, как восковые фигуры, едва дыша, как трехголовый Змей Горыныч стояли Ковыев, Колбин и Уткин с выбившимися из шорт рубашками.

4. Заголовок  имеет скрытый подтекст, и заинтересовывает.

5. Легкость, непринужденность  композиции. 

Вывод: фельетон соответствует основным законам жанра. 
 
 

5. Газета «Пермский  обозреватель» 

Фельетон  от блогера Античиркунов www.antochirkunov.livejournal.com.

Цельная натура

 

«Стучал» Олежка всегда. Сколько себя помнил столько  и «стучал».

Доносительство  и стремление ябедничать было сильнее страха быть побитым, сильнее позорных обзывалок, даже желание иметь друзей отступало перед желанием рассказать тайное – чужое тайное.

Когда он ябедничал, наушничал, доносил… внизу живота разливалась  сладкая истома, тянущая и заставляющая сердце биться сильней и чаще. В голове как бы появлялась этакая легкость и «барабанность», дыхание становилось учащенным, и сам воздух, втягиваемый через зубы, был слаще, сытнее обычного дыхания. Тело приобретало легкость необыкновенную, поднимался на цыпочки и тянулся, тянулся, вернее, тянуло вверх, к небу. Ощущение было сродни полету, не тому полету, когда упал с бревен и сломал руку, а как будто летишь на велосипеде с горы, и кажется, что и гора исчезла и велосипеда нет, а так летишь… Сладко было и притягательно. Зато не прятался на сеновале, не игрался с телом ночью, если снилось что. А как подслушал, подглядел что – бежал сказать дедушке или участковому.

Бит был регулярно, прилепившееся, обидное «говнюк» говорили в глаза. Так и блуждал по травяным переулкам или возился у забора в штанишках с помочами и в непонятной татарской шапке. Читать начал поздно, удовольствия не получал.

В школе стало  проще: было к кому пойти, учительница  попалась под стать, выспрашивала, помогала понять, что важно донести, что не стоит даже «спасибо». особым шиком было узнать такое!!! чтобы заслуженный педагог сама брала за руку и вела в директорский кабинет. Вот это были лучшие школьные моменты. После директора у ябеды тряслись ноги, тянуло в паху, сильно хотелось в туалет по большому. Вот за эти минуты можно было вытерпеть и «колхозника» и непонятно как переехавшего из провинциального городка в центральный город области «говнюка».

Школьники раскусили  не сразу, не было принято ябедничать, а потому не ждали. Когда раскусили, отвернулись разом. Все. Пришлось уходить в другую школу, но перед этим был звездный час: поскребся в кабинет директора и донес на учительницу. Такого до этого не было, кружилась голова, Олег, не удержавшись, обмочился и так и стоял и говорил, говорил, не ощущая дискомфорта мокрых штанишек.

В новой школе  было много детей начальников, партхозактива, а потому доносительство особо и  не осуждалось. Опять же пионерская клятва обязывала «перед лицом своих  товарищей», и клеймил, и поднимался по пионерской карьерной лестнице. Комсомол подарил возможность не только доносить за спиной, а доносить публично на совете класса и школы. Да, не любили, да, отворачивались и не брали с собой ни подсматривать в бане, ни курить в ближайших кустах. Друзей не было, был комсомольский актив. К этому времени стало ясно, что всегда есть, кому на кого донести. Чем выше стояла жертва, тем слаще были ощущения. Особенно сладко было донести на того, кому вчера еще доносил на других. И стоя перед новым внимающим и глядящим мудро и внимательно, понимал, что можно и на этого донести. Любить не любили, но вынуждены были считаться. Оценки учителя ставили «от греха», бить не били – «ну его». Девчонки не смотрели, да и ладно. Слаще доноса быть они не могли по определению. Первый поцелуй с прыщавой одноклассницей с лошадиным угреватым лицом не произвел никакого впечатления – резина резиной. Но донос на нее о том, что курит, что носит шелковое белье, доставил редкостное по сладострастности ощущение. И потом, когда ее разбирали на собрании и заставили показать белье, а она плакала, некрасивая, рослая, с крупными руками и обгрызенными ногтями… Олег первый раз в жизни «кончил»: не сразу понял, что произошло, даже испугался. Спасло то, что сидел за столом, и, когда побагровел лицом и хрипло простонал, активистка из бюро райкома пододвинула графин и сказала: «Спокойно, товарищ, она ответит за это». С активисткой встречались недолго, оказалось, что она тоже ходит в шелковом и слушает «Радио Свободы».

В институте  он уже плавал в доносительстве, как рыба в воде, делал комсомольскую карьеру и в сменяющих друг друга судорогах доноса увидел цель. Цель – попасть в структуру, где донос был поднят на невообразимую высоту, где донос был одновременно и работой, и целью, и смыслом. Комсомольская карьера была легка и естественна, руководство стройотрядом впервые дало не только рвущие низ живота конвульсии, но и деньги. Пугая доносом, сумел распределить деньги отряда явно в свою пользу. В это же время освоил и контрдонос. Понял, главное быть первым, и поверят тебе. Понял, и рост по лестнице первых помощников партии даже испугал. Партия не многое изменила, но, как у заматеревшего пацана, ощущения стали слабее, не такие острые, но длились дольше.

Все! Все! Все! Приняли! В региональном управлении появился новый офицер, по сути, уже переросший свою должность, и потому закономерным и быстрым был отъезд в Академию. 4 года, 4 года совершенствования и оттачивания мастерства. Затем Цюрих. Здесь он впервые испытал сразу два катарсиса за один донос, научился пролонгированному доносу, доносу по-французски и прочим перверсиям. Открытием стало, что самодонос, по ощущениям, ничем не хуже, а в смеси с раскаянием и чувством вины дает редкое блаженство. Он уже был женат и мог сравнивать. Разницу находил огромную, не в пользу женщин.

Перестройка все смешала, и на долгие годы пришлось довольствоваться этакими мелкими самоудовлетворяющими, постольку-поскольку, доносиками на подчиненных самому себе, чисто на выживание, чтобы не умереть.

Когда позвал к  себе компаньон, уходивший с губернаторства в неразличимый верх, и сказал: «Оставляю за себя», – услышал в этом главное: «Теперь можно всех и по-всякому». Как это на самом деле, осознал не сразу, масштаб и размеры возможностей удовлетворять страсть впечатляли. Все ранешнее померкло, как у знающего всего одну позу открываются глаза после встречи с валютной искусницей. Оказывается, это можно делать тысячей способов.

Была заброшена  работа правителя, шли телеграммы, письма, факсы, отправлялись курьеры, огромный аппарат работал на доносы, жалобы, информирование.

Это работало! Слетали  с должностей люди, рушились судьбы, в кабинете плакали и рвались  выпить яду.

Оргия превращалась в нечто непрерывное, вытекающее и перетекающее само в себя и обратно. Путались недруги и последователи, вдруг в доносе он видел свое имя и понимал, что не отправить не сможет. Лихорадило, на губах выступали и лопались прыщи.

Нет в мире совершенства, и все проходит.