СПбГУКИ 
 
 
 

Практическая работа по теме: ««Воспоминания» А. Я. Панаевой (Головачевой) как исторический источник». Источниковедение.

Солилова  Е.

Группа 2812 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

2011 

О письма женщины, нам милой!

От  вас восторгам  нет числа,

Но  в будущем душе унылой

Готовите  вы больше зла.

Н. А. Некрасов, «О письма женщины, нам милой!..» 
 

1. О создателе  источника.

    Авдотья Яковлевна Панаева, автор данных мемуаров, прожила долгую и интересную жизнь: была музой Некрасова, принимала деятельное участие в функционировании «Современника», была дружна практически со всеми знаковыми тогда писателями. К. И. Чуковский, первый биограф писательницы, сравнивает её «салон» с Олимпом: «Герцен, Белинский, Достоевский, Некрасов — какие имена, какие люди! И Тургенев, и Гончаров, и Грановский, и Кавелин, и Лев Толстой — все у нее за столом, у Пяти Углов или потом у Аничкина моста, и, кажется, если бы в иной понедельник вдруг обрушился в ее гостиной потолок, вся русская литература погибла бы¹. У нас не было бы ни «Отцов и Детей», ни «Войны и Мира», ни «Обрыва». Ее гостиная или, вернее, столовая — двадцать лет была русским Олимпом». Тем печальнее, что Панаеву знают только как автора «Воспоминаний» - несомненно, одного из лучших источников по истории литературы 40 – 60-х гг. - но не как талантливого литератора. Под псевдонимом Н. Станицкий она издала романы «Семейство Тальниковых», «Женская доля», «Роман в Петербургском полусвете», выдающие её принадлежность к «натуральной школе». Совместно с Некрасовым написала «Три страны света» и «Мертвое озеро». Печаталась в таких крупных журналах, как «Современник», «Нива», «Исторический вестник». Ей же Некрасов посвятил стихи: «Поражена потерей невозвратной», «Я не люблю иронии твоей», «Мы с тобой бестолковые люди», «Да, наша жизнь текла мятежно», «Давно - отвергнутый тобою», «Прости! Не помни дней паденья», «Тяжелый крест достался ей на долю», «Тяжелый год - сломил меня недуг», «Ах! что изгнанье, заточенье!», «Бьется сердце беспокойное», «Разбиты все привязанности». И было за что.

    Панаева, урожденная Брянская, появилась на свет в Петербурге 30 июля (12 августа по старому стилю), в 1819 году, если верить К. Чуковскому. Другие источники указывают на 1821 год, что, впрочем, неудивительно. С. В. Татаркина, автор диссертации на тему «Творчество А.Я. Панаевой в литературном контексте эпохи: гендерный аспект», например, указывает, что «недостаточность документальных фактов затрудняет полное воссоздание биографии Панаевой»². И действительно, об авторе источника мы узнаем больше всего из его уст. Сама Панаева рассказывает о себе следущее:

    Её  родители, Брянские, были актёрами императорского театра. Если точнее, отец – Я.Г. Брянский (Григорьев) – ведущим актером Александринского театра, мать – А. М. Степанова – «исполнительницей разнообразных ролей в драме, оперетте и комедии»: Панаева «выросла в театральном мире». «Театр» творился и дома: «В доме царила далеко не идеальная атмосфера, которую создавали деспотичная картежница мать и заядлый игрок на бильярде, жестокий, взбалмошный отец»³. Жили в казенном доме, выходившем на Офицерскую улицу и Екатерининский канал, - квартиры выдавались театральным чиновникам и артистам с семьями. 1832 году была отдана в театральное же училище, а именно его балетный класс, под начало знаменитого танцовщика Дидло, что привело Панаеву в отчаяние. Уже тогда она предпочитала литературу театру: «Я прочитала Марлинского, Р. Зотова, а чтобы показать вид, будто упражнялась в танцах до поту лица, смачивала передние волосы водой и растирала руками докрасна себе щеки»⁴. В 1839 вышла замуж за писателя Панаева и ненадолго переехала в Москву. Там она открыла для себя мир литературный. Примечательно, что первое знакомство она свела с Белинским, её хорошим приятелем впоследствии. Отношения же с Панаевым и, в особенности, его семьей не складывались: муж вел рассеянный образ жизни, а семья «злорадствовала по поводу мезальянса»⁵. С 1846 года она становится гражданской женой Некрасова, «влюбившегося и чуть не покончившего с собой, когда она отвергла его» в 1843 году, что было довольно смелым поступком для той поры. С этого времени они так и живут втроем, как Маяковский, Лиля и Осип Брик – официально расторгнуть брак не удалось. Именно с этим временем, 1847 годом, связано начало литературной карьеры Панаевой: «знаменательным стало ее знакомство с Некрасовым, которого можно назвать «крестным отцом» Панаевой-писательницы <…> Разрыв отношений с Некрасовым будет причиной того, что Панаева перестанет писать, оказавшись дистанцированной от литературной среды. Смерть Головачева и последовавшее за ней тяжелое материальное положение заставят Панаеву вновь вернуться к литературному труду»⁶. Отношения с Некрасовым тоже не были идеальными: их маятникообразное попеременное отталкивание-притяжение друг к другу продолжалось 15 лет. В 1864 году она выходит замуж за публициста А. Ф. Головачева, человека на 15 лет моложе её. В 1877 году он скоропостижно скончался от чахотки, и Панаева осталась одна с 11-летним ребенком на руках. Только дочь, наверное, и была утешением в её нелегкой судьбе: помимо тяжелого характера Некрасова, причиной разрыва во многом был их умерший в младенчестве ребенок. Авдотья Яковлевна долго не могла оправиться от этого горя: Чуковский приводит случай, когда она «жадно засмотрелась она в саду Тюильри на какую-то играющую девочку, которая напомнила ей другую девочку, любимую ею. Нянька забеспокоилась: отчего эта незнакомая дама так странно глядит на ребенка? Но она объяснила, в чем дело, и нянька милостиво позволила ей поцеловать эту чужую девочку»⁷. Свои последние годы писательница перебивалась различными литературными подработками и писала свои «Воспоминания». Умерла она 30 марта 1893 года, похоронена на Волковом кладбище.

2. Условия создания и обстоятельства времени.

    Несмотря на то, что Панаева принадлежала другому, более раннему поколению, чем шестидесятники, её взгляды во многом совпадают с их взглядами. Все её мемуары – это, по сути, попытка осмыслить движение шестидесятников и раскрыть мир их идей. Ведь к тому времени, когда Панаева взялась за написание своих воспоминаний, большинство из них были уже мертвы. Белинский, Добролюбов: «Воспоминания» - это эпитафия им. Именно поэтому у неё в планах было написать три биографии писателей: Некрасова, Чернышевского и Добролюбова, - как приложение к своим мемуарам. Отрывки о Чернышевском и Добролюбове ныне утеряны, а часть про Некрасова вошла в книгу «Воспоминаний» как последняя, 19 глава.

    «Во время исторической распри «отцов и детей», - пишет К. И. Чуковский, - она оказалась в союзе с «детьми». Не принадлежа по возрасту молодежи шестидесятых годов, она вполне разделяла её стремления и вкусы, и <…> в ней чувствуется передовая представительница той великой эпохи»⁸. Но, рассказывая и остро чувствуя ту эпоху, Панаева позволяет себе с высоты прошедших лет мягко пошутить над разгоравшимися тогда дискуссиями. Она описывает обывателей, обескураженных только что вышедшим романом «Отцы и дети»: чиновницу, «заподозрившую мужа в нигилизме на основании только того, что он на пасхе не поехал делать поздравительные визиты знакомым»⁹, барышень, «пугавших своих родителей тем, что сделаются нигилистками, если им не будут доставлять развлечений»¹⁰, генерала, не понявшего смысл романа и путающего слова «глист» и «нигилист»: «Молодец! Ловко ошельмовал этих лохматых господчиков и ученых шлюх! Молодец!.. Придумал же им название – нигилисты! Попросту ведь это значит глист!»¹¹.  
 

    2.1. История изучения. 

    «Воспоминания» А. Я. Панаевой вышли в печать в «Историческом вестнике» от 1889 года, авторская же рукопись до нас не дошла. Многое свидетельствует о том, что в угоду цензорам многие места из рукописи были изъяты, особенно те из них, что были посвящены Чернышевскому, Добролюбову, Слепцову, Решетникову. Сама Панаева жалуется в письме Чернышевскому: «Редакция много выкидывала из них [«Воспоминаний»] по разным своим личным соображениям; в отдельном издании можно будет напечатать эти места»¹².

    К сожалению, отдельное издание получилось ещё более неполным. Изданное в 1890 году книгопродавцем В. И. Губинским под названием «Русские писатели и артисты», оно потеряло части из 9-ой и 13-ой глав, посвященные «Современнику» и цензору-взяточнику. Но даже такая, сильно урезанная и изданная на плохой бумаге с изобилием опечаток, книга пользовалась большим читательским интересом. 
 
 

    3.1. Характеристика источника. 

    По прочтении «Воспоминаний» Панаевой читателя в первую очередь поражает объем охваченной автором информации и широкий кругозор при довольно частых фактических неточностях. К примеру, очень часты неточности в датах: Панаева сама признавалась, что в них она «слаба». Она упоминает 1844 год, как год встречи Некрасова и Белинского, тогда как они познакомились двумя годами раньше, или пишет, что сообщение о самоубийстве Пиотровского Некрасов выслушивал вместе с Добролюбовым, хотя тот уже был в могиле. И так далее, и так далее. Это вполне естественно, ведь мемуары были предназначены для широкой публики, для её ознакомления с повседневной жизнью «столпов русской литературы». Кроме того, практически все источники такого рода грешат подобными ошибками, извиняемыми  давностью событий и памятью автора. Такие мемуары, как правило, не предназначенные для использования их в научных исследованиях, впоследствии именно так и используются. Так случилось, например, с мемуарами В. С. Срезневской, близкой подругой А. Ахматовой. Для изучающего их, эти ошибки могут быть даже полезны, потому что из них явствует трансформация фактов в сознании их свидетеля.

    Этот широкий разброс по фактам и личностям, с другой стороны, играет не на руку мемуаристке. Они мелькают один за другим, запутывая читателя и самого автора, и подчас непонятно, зачем Панаева выуживает из своей памяти эпизод на один абзац про личность, которая нам в дальнейшем больше не встретится и на её жизни никак не повлияла! Но, безусловно, эта мозаичность и несвязность повествования привлекают. Один-единственный эпизод о кавалерист-девице Н. А. Дуровой, но какой – личность схвачена в нескольких предложениях, и показано отношение автора к ней: «Она была среднего роста, худая, лицо земляного цвета, кожа рябоватая и в морщинах; форма лица длинная, черты некрасивые; она щурила глаза, и без того небольшие. Костюм её был оригинальный: на плоской её фигуре надет был черный суконный казакин с стоячим воротником и черная юбка. Волосы были коротко стрижены и причесаны, как у мужчин. Манеры у неё были мужские; она села на диван, положив одну ногу на другую, уперла одну руку в колено, а в другой держала длинный чубук и покуривала»¹³.

    Ещё одна характерная черта, правда, уже  не советского издания, а версий  В. И. Губинского и «Исторического вестника» - обилие имен и прозвищ, заменяющих подлинные имена. Под именем «льстивый  К.», например, был описан Д. Я. Колбасин, под «злополучным помещиком» - П. Ф. Заикин. Что вызывало путаницу, так это использование Панаевой одной буквы для обозначения нескольких лиц.  Буква Т. Означала одновременно Л. Н. Толстого и министра внутренних дел Тимашева, и казанского помещика Г. М. Толстова, буква К. – управляющий театральной конторой А. Д. Киреев и знакомый Белинского А. С. Комаров. Иногда одного и того же человека она выставляла под разными буквами: поэт Н. М. Сатин в одной главе обозначен буквой В., а в другой – С.. В данном издании эти купюры, вызванные необходимостью скрывать многое от цензуры, были исправлены К. И. Чуковским.

    Ситуация  несколько худшая была с обычными, не урезанными и не запрятанными под одну букву фамилиями: Панаева была слаба не только на даты, но и на имена. «Например, Веру Аксакову автор называл Марией Аксаковой, литератора Ротчева – Рачером, чиновника Крутицкого – Круцинским, артистку Аполлонскую – Полинской, Каролину Карловну (Павлову) – Каролиной Павловной, переводчика Делаво – Делярю, Василия Матвеева – Семеном»¹⁴. Эти и другие неточности также были исправлены К. И. Чуковским.  

3.2. Значение источника.

    Мемуары А.Я. Панаевой являются одним из основополагающих источников при изучении истории  русской литературы 60-х годов  и биографий её творцов в частности. Белинский, Тургенев, Чернышевский, Добролюбов, Достоевский и многие, многие другие предстают не застывшими картинками из учебника, но живыми, подчас противоречивыми личностями, преломленными сквозь призму авторского восприятия. К. Чуковский говорит, что записки Панаевой чересчур «беллетристичны»¹⁵, но разве мемуары могут быть другими? Эта пристрастность автора позволяет нам словно глядеть из замочной скважины её души, а «нарочитое упрощение» и преувеличенность каких-то одних черт характера героев действительно дает карикатуру, то есть квинтэссенцию образа. Особенно карикатурен у неё Тургенев; многие её современники возмущались тем, как она его выставила: фатоватым эгоистом, забывающим принять гостей, приехавших  к нему в имение¹⁶. Такая субъективность лишний раз подчеркивает, что Панаева писала мемуары для выражения своего общественного мнения, а так как большую часть повествования она отводит главным в её жизни и жизни «Современника» людям: Панаеву, Некрасову, Белинскому, Тургеневу, то их, то есть взгляды, уместнее рассмотреть именно на примере этих личностей.

    По  сути, вся книга Панаевой – это  панно из «добрых» шестидесятников и «злых» реакционеров. «Добрый шестидесятник» у нее Белинский, «Злой реакционер» - Тургенев.

    Панаева очень оживляет образ Тургенева, привычный нам со школьной скамьи. У нее он описан как капризный  ребенок: он привирает (Случай с горящим  пароходом, неоднократно описываемый  Тургеневым как пример собственной  героичности. На деле же не он спасал тонущих  пассажиров, а «когда спустили лодку, чтобы первых свезти с горевшего парохода женщин и детей, толкал их, желая сесть в лодку, и надоедал всем жалобами на капитана, что тот не дозволяет ему сесть в лодку, причем жалобно восклицал: «Mourir si jeune!», «умереть таким молодым!»»¹⁷), хвастается («Он также во всеуслышание рассказывал, когда влюблялся или побеждал сердце женщины»¹⁸), ужасно рассеян («С Тургеневым не раз случалось, что он пригласит приятелей к себе и по рассеянности забудет и не окажется дома»¹⁹). Разрыв Тургенева с «Современником» подан как личная неприязнь к Добролюбову – если раньше Тургенев мог затормозить работу «Современника», чуть не отдав свой рассказ в «Отечественные записки»²⁰, то теперь он решил разойтись с журналом, поставив ему заведомо невыполнимые условия: «Добролюбов или я». Вся редакция журнала была в смятении и, конечно же, не могла предпочесть одного из своих хороших друзей другому, хоть Тургенев и поступил нечестно. В статье Добролюбова о романе «Накануне» не было «ничего, чем мог бы оскорбиться Тургенев»²¹. В результате Тургенев ушел сам. Именно эти-то изъяны характера, подмеченные цепким взглядом Панаевой, и делают это возможным.