Великий тюркский каганат

    С установлением мира в Западном каганате жизненный уровень кочевников и  жителей городов поднялся. Доходы в казну возросли, усилилась и  мощь армии.

    Вот как описывает внешний вид  богатого и роскошного двора западнотюркского хана китайский монах Сюань Цзан, встретивший Тунджабгу-хана на охоте: «Хан был одет в халат из зеленого атласа, голова его была не покрыта, только узкая шелковая лента перехватывала лоб и удерживала волосы, ниспадавшие на плечи. Хана окружала свита из двухсот всадников, одетых в меховые или полотняные одежды и вооруженных длинными копьями с флажками и прямыми луками. Их было так много, что конца войска не было видно». Однако, несмотря на богатство, сытость и праздность, сохранилось поклонение интеллекту, восхищение им. Нищего китайского монаха встретили, накормили. Хан с вниманием выслушал его и дал все необходимое для дальнейшего путешествия в Индию, откуда Сюань Цзан обещал привезти крупицу мудрости. 
 
 
 
 
 

    Цивилизация древних тюрков.

    Выйдя из сибирских лесов, тюркюты сделались степняками, и их новой родиной стали безлюдные просторы Великой степи. Совершенно незнакомая географическая среда создала для них большие трудности, связанные с адаптацией, однако они справились с ними, сохранили все, что можно было сохранить из прежнего уклада жизни (о чем свидетельствует большое сходство в верованиях лесных охотников и кочевых скотоводов), и оставили в прошлом все, что надо было оставить, причем иногда в ущерб древним традициям, (например, в захоронениях Пазирика обнаружены останки лошадей в сбруе!).

    Новая страна оказалась суровой и безжалостной, здесь мог выжить только тот, кто  соблюдал ее законы. Мы никогда не узнаем, сколько детей погибло в младенческом возрасте, скольких слабых и больных  людей погубили степи. Оставшиеся в живых, «с детства закаленные холодом, голодом и жаждой, – как писал Аммиан Марцеллин, – порожденные и принятые Степью, унаследовали степную суровость в своем характере. Их тело и их дух сформировались в атмосфере буранов, морозов и каменистой пустыни. Тюрки не случайно назвали себя сильными».

    Речь  идет о плоскогорье, которое лежит  на высоте от 1200 до 4000 м над уровнем  моря с резкими впадинами и  впечатляющими горными массивами. Алтайские горы достигают высоты более 4500 м. Кунгей, где находится страна Отюкен, – 4000 м, а Танну-Ола – около 3000 м. Здесь практически не идут дожди: в Джунгарии, Гоби осадков выпадает менее 100 мм в год, и их количество нигде, за исключением горных районов, не превышает 200 мм. Зимой стоят сильные морозы с абсолютным минимумом –50 °C, когда земля покрывается тонким слоем снега, когда замерзают реки и озера. Летом может неожиданно случиться сильная жара, между тем как в ненастные годы солнце не успевает прогревать землю, когда дуют холодные ветры с севера. У подножья высоких гор, покрытых густыми хвойными лесами, расстилаются степи, а в низменных местах прячутся пышные травы; затем постепенно зона бедных кустарников переходит в пустыню.

    Там бродят стада животных, на первый взгляд их движение беспорядочно, однако оно  подчиняется определенному ритму  жизни кочевников, который диктуется  чередованием времен года: летом они  поднимаются на джайлоо, выше в горы, зимой спускаются на менее суровые равнины. Самый древний расчет, который не смогли вытеснить ученые календари, основан на солнечном годе, который начинается во время появления первой зелени, и на лунных месяцах, которые не связаны с наблюдениями за природными явлениями: буранами, брачным зовом оленей, рождением детенышей, возвращением перелетных птиц. Изучение неба, в ту пору мало развитое, привело к разделению года на сезоны, в противоположность совмещению орбит солнца и Плеяд.

    Транспортным  средством служили двугорбые  верблюды, называемые бактрийскими, хорошо приспособленные к морозу, а также  лошади, запряженные в повозки  или сани, причем последние упоминаются  в надписях и изображаются на примитивных  гравюрах.

    Тюрки и их сородичи из Центральной Азии использовали верблюдов для передвижения, хотя зачастую предпочитали повозки. Повозки  не имели конкуренции в западных степях. Запряженные быками, реже верблюдами, они представляли собой впечатляющее зрелище для путешественников, например, Кларк так описывал их: «Они не спеша, сотнями, друг за другом движутся по прямой линии». Такие повозки были довольно большие, о чем говорят результаты раскопок в Пазирике: высота 3 м, ширина 3,35 м, колеса 2,15 м в диаметре, – что позволяло двигаться по труднопроходимой местности. Китайцы тоже пользовались повозками, но те были меньших размеров. Такие же повозки служили гуннам для «перевозки целых семей»; о них писали Ибн-Баттута в XIV в. во время пребывания в Южной Руси, а также многие другие авторы. Эти повозки представляли собой настоящие жилища, где царили покровители домашнего очага, где женщины ткали, шили, рожали и кормили детей.

    Повозки или кибитки не исключали применение войлочного шатра прямоугольной  или квадратной формы, иногда они  имели внушительные размеры для  племенных правителей (шатер эфталитского принца имел сорок шагов с каждой стороны), кроме того, были распространены юрты, названные так первыми русскими путешественниками, которые придали новый смысл тюркскому слову «юрт», т. е. «страна», «место разбивки лагеря», «участок земли, на котором ставят жилище». Юрта сделана из жердей, связанных между собой и накрытых войлоком, она имеет круглую форму, напоминающую колокол. В верхней части предусмотрено отверстие для выхода дыма, а прямо под ним находится очаг, и все это вместе создает целый микрокосм. В верхней части юрты имеется полог, которым прикрывают дымоход, чтобы погашенный очаг дольше сохранял тепло. 

    Кочевое скотоводство – основное занятие степных тюрков. В этом заключается их сила и этим объясняется, почему именно в их месте обитания формируются империи степей. Этот факт дает ключ к пониманию ее истории, которая в конечном счете есть «история лошади», и проясняет судьбу тюрков и их роль в мире, а также множество черт, которые без этого, несмотря на ценные аргументы, остались бы в густом тумане, как фотография, снятая без наводки на резкость. Для того чтобы могли свободно развиться все качества, которые обуславливают превосходство кочевников, последние должны были иметь сильную конницу.

    Интенсивное коневодство достигло у тюрков совершенства. Оно распространилось во всех степных  странах, кроме пустынь, а также  в лесных и земледельческих районах, в частности в Сибири, Китае, Европе, в долинах Тигра, Евфрата, Нила. Тюрко-мусульманское  могущество на Балканах, Ближнем Востоке, в Индии будет базироваться на другом фундаменте. Ни один оседлый  народ не имел достаточно пастбищ  для крупных стад. Вот почему так  часто кочевники предпочитали грабить  такие земли, но не селиться на них, зная, что рано или поздно им придется ассимилироваться с местным населением или уйти оттуда по причине не столько  «изнеживающей» цивилизации, сколько  из-за утраты орудия их завоеваний –  конницы.

    Скотоводство, охота, война – казалось бы, этих основных занятий вполне достаточно для обеспечения существования  тюрков. Между тем было бы ошибкой  считать, что тюрки Верхней Азии не занимались и другой деятельностью. Помимо торговли в том узком смысле, в каком она служила основой  благополучия, к примеру, в древнем  тюркском мире существовала целая торговая сеть, которая не ограничивалась продажей лошадей. Контроль за той великой осью, которая связывала Средиземное море с Китаем, проходя через Месопотамию, Иран, южное побережье Каспия, Мавераннахр и оазисы Синьцзяна, северную и южную части пустыни Такла-Макан и заканчиваясь в Синганфу, и которая получила название Шелковый путь по названию основного товара, всегда была предметом вожделения многих народов: кочевников, иранцев, китайцев. В Центральной Азии монополистами были согдийцы, которые даже хотели захватить в свои руки контроль над этим путем в Иране. Конфликт между сасанидами и тюрками был в основном порожден желанием тех и других получить для своих вассалов и для себя решающие выгоды и преимущества на иранских рынках.

    Земледелие  играло меньшую роль, но оно существовало. Развиваясь в долинах рек, оно  расцветало в богатых оазисах, куда часто заходили тюрки и приобщались  к нему. Городская жизнь была недостаточно известна, но уже привлекала людей. Для многих она казалась идеалом, сказкой – рискованной, но соблазнительной. Бильге-каган мечтал построить город по китайскому образцу, и уже не за горами был тот день, когда соблазн все-таки одержал верх над опасением.

    Существовала  и промышленность. Речь идет не только о производстве войлока и ковров – предметов монополии тюрко-иранского  мира, – но и о выплавке металлов: железа, бронзы, золота. Искусство хуннов, которое пережило своих создателей на целые столетия и которое всего лишь вариант степного анималистического искусства, свидетельствует о мастерстве древних азиатских степняков в области металлургии. В Ордосе, в излучине Хуанхэ, Минусинске, Южной Сибири, на севере Монголии, в частности в районе Ноин-Ула, древнем поселении, обнаружены металлические пряжки, застежки и аксессуары сбруи, наконечники кнутовищ, и эти предметы вызывают восхищение. Тюркюты обязаны части своего могущества мастерству алтайских кузнецов во времена владычества жужаней: алтайцы умели обращаться с огнем и выплавлять железо, что в ту эпоху было чем-то вроде шаманства, и, кроме того, они делали оружие. Получив независимость, тюркюты стали продавать железные изделия византийцам.

    Тюрки имели репутацию непобедимых  воинов, и это было действительно  так. Тот факт, что заслуженная  ими репутация – ужасна, зачастую соответствовала реалиям их военных  походов, но здесь не следует сбрасывать со счетов и психологический фактор воздействия их непобедимости на народы, против которых тюрки направляли свои действия: чем больше их боялись, тем меньше им сопротивлялись. Таким  образом, из воинственных тюркских масс сформировался образ неорганизованных жестоких дикарей устрашающей внешности.

    Основной  социальной ячейкой была семья, ограниченная рамками экзогамного родства  по отцовской линии, члены которой  имели общее имя и общую  легенду о происхождении. Семья  была членом клана, связанного сложной  сетью отношений, потому что географические и экономические условия не допускали  изоляции. Однако были и одиночки, которые  в силу магических способностей (шаманы) или по причине исключения из группы вели бродячую жизнь, как правило нищенскую, что касается последних. Позже из таких отшельников вышло несколько известных личностей. Тогда они старались во что бы то ни стало обрести свою родословную, ссылаясь на древние узы либо кровные, либо обусловленные брачными отношениями, на брачные союзы, заключенные в детстве, кровное братство, т. е. союз, скрепленный клятвой двух людей, которые обычно обменивались подарками и в знак верности пили кровь друг друга, надрезав руку кинжалом.

    Однако  отдельное существование было опасным, поэтому тюрки объединялись в  федерации, которые вскоре превращались в империи. Социальная жизнь в те времена была чрезвычайно изменчивой: тотемизм, как изначальная система тюркского мира, политемизм, основой которого являлось Небо как «пассивное божество», идентифицирующие и разделяющие элементы, в которых «тамга», абстрактный знак собственности – клеймо, выжженное на спине домашних животных и выгравированное на камне, – уступает место династическому тотему, который становится Великим Предком, и монотеизму с множеством богов, а тамга превращается в печать.

    Империя централизуется по иерархическому принципу. Во главе ее находится суверен, шаньюй у хуннов, каган, или хан, начиная с эпохи жужаней. Императрица называется хатун и ханум, именно ей, «дорогой, обожаемой и пугающей памяти» дамы, Пьер Лоти посвятил свои «Очарования». Царственная чета «создана Небом», «подобна Небу», «происходит от Неба». Она получила от Неба свой «кут», жизненную силу, или душу. В момент церемонии восхождения на трон чету представляют Небу, поднимая обоих на войлочном ковре, чтобы Оно узнало свои создания. Их окружают важные лица – беки. Беки, как члены привилегированного класса, имеют выраженную склонность к цивилизации и первыми принимают чужеземные нравы, отдаляясь от народной массы, например, через китаизацию. Они берут на себя функции и носят титулы. Самые почетные – ябгу, что равнозначно «вицекоролю», возможно, это – старшие сыновья правителей, возглавлявших походы тюркютов на запад, тегины – младшие сыновья или братья или, по меньшей мере, родственники императора, и «шады», вероятно, самые важные после правителей, если судить по Бильге, который был «шадом», прежде чем стать каганом. За ними идут «тарканы», «чоры», «тутуки», «атаманы», последний титул есть у казаков, и он не происходит от немецкого «гауптман», как полагают некоторые ученые. Они – сборщики налогов, чиновники, презираемые народом, это говорит о том, что они являются креатурой принца, но не организационным элементом жизни племени.

    Титулы  переходят по наследству, но в произвольном порядке, в зависимости от выбора или личных качеств. Братья часто  ссорятся между собой, а их согласие имеет первостепенное значение; об этом свидетельствует примеры Бумына и Истеми, Бильге-кагана и Кара-Чурина, возможно, также Бледы и Аттилы.

    В более поздние времена мы увидим, как, используя символы и пословицы, матери пытались убедить своих сыновей  в необходимости единства. До тех  пор, пока не были приняты радикальные  меры, пленение или истребление членов правящей семьи и распри между  родственниками оставались бедствием  для тюркских империй. Нет достоверных  фактов того, что в то время действовал закон, согласно которому старшие сыновья  с детства получали надел или  при жизни отца имели часть  отцовского наследства, между тем  как младшие оставляли за собой  родительский дом или императорский  трон.

    Жизнь народных масс, за исключением времени  катаклизмов, нельзя назвать трудной, когда в стране царил порядок  или велась захватническая война. Тогда  простых людей называли «будун», т. е. «народ», и это слово несет скорее политический, нежели социальный смысл. Согласие народа с каганом показывало, что люди хорошо понимали пользу от действий властителя, и тот часто оправдывал их доверие. «Мои племена живут в довольстве, и этого мне достаточно» – так говорил один каган в китайском тексте.