Традиции в казачьих семьях

Доклад  на тему: 
 

«Традиции в казачьих семьях» 
 

Традиционная культура кубанского казачества, как и любое  системное явление, представляет собой  многоуровневое, многоаспектное и полифункциональное образование. С учётом специфики происхождения кубанского казачества на первое место следует выдвинуть этнический аспект.

Формирование структуры  субэтноса шло одновременно с его становлением. Её основу составили две этнические традиции в их локальных вариантах: русская (воронежская, курская, донская и другие традиции) и украинская (запорожская, харьковская, полтавская, черниговская и др.)

В конце XVIII – начале XIX века в условиях относительно автономного существования черноморских и линейных казаков и постоянного притока переселенцев устойчиво сохранялись исходный культурный фонд и повышенная вариативность и мозаичность начального культурного пространства. Переселение огромных масс людей семьями на неосвоенную в этнокультурном плане территорию неизбежно порождает стремление воссоздать в новых условиях привычную среду обитания, воспроизвести прежнюю систему жизнеобеспечения, включавшую как материальную, так и духовную культуру. Применительно к Кубани этот тезис не требует специального доказательства – с учётом не столь большой удалённости во времени (конец XVIII – начало XIX вв.) и достаточного количества разнообразных источников. Донской казачий костюм соседствовал с запорожским, южнорусские типы жилища – с украинскими, черноморская свадебная обрядность – с линейной. Основу фольклорного репертуара в линейных станицах составляли южнорусские песни и песни донских казаков. В черноморских станицах таковыми являлись украинские (в том числе думы о Богдане, Байде, Зализняке, Голоте), чумацкие песни.

В некоторых линейных станицах отмечали весенний праздник Маргоски/Маргостье, водили троицкие и пасхальные «карагоды», известен был обряд хождения с кобылой на Масленицу. В черноморских станицах зафиксированы развёрнутые формы, вождение танков, известны обряды вождения Мыланки, хождения с козой и др.

В формальном плане  структура традиционной культуры кубанского казачества ничем не отличается от традиционной культуры любой другой этнической общности. В ней можно  выделить три крупные подсистемы: материальную, духовную и соционормативную. Однако в каждой из них на уровне субкультур, компонентов или отдельных элементов прослеживается своя специфика.

Природа этого своеобразия  различна. С одной стороны, это  может быть следствием действия законов  формирования новой локальной традиции, проявившихся в сочетании и сосуществовании компонентов и элементов различной  изначальной этнической в территориальной принадлежности на сравнительно ограниченном пространстве, порой в пределах одного населённого пункта. Примером может служить сочетание русского обряда «крещения и похорон кукушки» и украинского – Мыланки; представления о домовом в облике ужа (ст. Васюринская), змеи (ст. Кубанская), кошки, маленького человечка, покрытого шерстью, маленького человечка в красной рубашке. Или сосуществование в рамках одной станичной общины изначально русских и украинских песенных текстов: «Белы снежки выпадали, быстры речки замерзали», «Как упала зима на талую землю», «Костры горят, дымы дымятся» - и здесь же «Черноморец», «А в вашего пана Ивана», «Плывэ човии», «Ой на горе та жнецы жнуть» и др.

Другой комплекс особенностей возник под действием географического  фактора. Это так же проявилось во всех сферах традиционной культуры. Например, в качестве основного кровельного  материала стал использоваться камыш, на Таманском полуострове – морские водоросли и глина. Во многие старые фольклорные тексты были включены местные топонимы: «На Кубани, на Ердани» (ст. Тбилисская), «За Кубанью огни горят».

В традиционной культуре накапливается специфичный слой, также представленный во всех подсистемах, связанный с особенностями казачьего быта и казачьей психологии. Этот пласт во многом является инновационным, хотя очень часто имеет под собой более древнюю основу.

Это прослеживается в  планировке казачьих поселений, имеющих  ярко выраженную центральную часть (площадь, храм, станичное правление); в расположении жилища относительно улицы боковой или «глухой» (задней) и в глубине подворья; в некоторых конструктивных особенностях жилища (наличие лаза из сеней из двери в конюшню, находившуюся под одной крышей с жилой частью).

Сформировался ритуал проводов и встреч служивых казаков, войсковые, полковые в батальонные  праздники. Под влиянием военизированного быта появились дополнительные компоненты и элементы в обрядах жизненного цикла: использование среди прочих предметов шашки при гадании о будущем ребёнка; верховые, стрельба во время свадьбы и т.д.

Заметное место  военная тема занимала в различных  жанрах фольклора. Широкое распространение  имели молитвы и заговоры «от  пули и шашки», «от пули и другого смертоносного оружия», «на победу врага». Создавались новые строевые, военно-бытовые, исторические песни, связанные с казачьим бытом и событиями, участниками которых были кубанские казаки: «Ой, да вы, кубанцы, братцы-молодцы», «Как подул ветер холодный», «Вбылы Ластивку, Гнатенка».

Эти особенности прослеживаются в детской субкультуре, в частности, в играх, колыбельных песнях. Например: «Татары шли, ковылю жгли» или  «А катуси, катуси... Бегить коник, травка шумить/Пад коником казак лежить/Парубанный, пасеченный/И золотом усыпанный...»

Широкое распространение  получили такие формы отдыха, развлечений  и одновременно воспитания детей и молодёжи, как кулачки, скачки и джигитовка. В последних принимали участие не только юноши, но нередко и девушки. Скачки и джигитовка часто превращались в праздник, на который приезжали гости – жители станиц и аулов.

Ко второй половине XIX в. структурное преобразование исходного культурного фонда было в основном завершено. Сформировалось унифицированное ядро традиции: календарные, войсковые праздники и обряды, общественно значимые стороны обрядов жизненного цикла, система ценностей, общекубанский фольклорный фонд и т.д. С этого времени изменения прослеживаются уже на уровне отдельных компонентов и элементов, что объясняется саморазвитием новой локальной традиции.

Показателен в этом отношении факт, с которым исследователям часто приходилось сталкиваться в экспедициях. Русские и украинские песни более позднего происхождения, проникавшие на Кубань в начале XX в. предвоенные и послевоенные годы так и воспринимались – как русские или украинские. А произведения, занесённые в прошлых столетиях первопоселенцами, несмотря на своё очевидно русское или украинское происхождение, воспринимаются как свои, «кубанские», «казачьи».

Эти выводы подтверждаются и фактом неудачной «украинизации» кубанского казачества, предпринятой в конце 1920 гг. (перевод делопроизводства, издание периодики на украинском языке и т.п.). Это вызвало стихийный протест коренного населения, что подтверждается и полевыми материалами, и архивными данными. Так, в одном из документов 1927 года говорится: «Учитывая категорическое требование родителей учащихся Калниболотской украинской школы считать, как исключение, необходимым удовлетворить их просьбу и преподавание в украинской школе перевести на русский язык». В начале 1930 гг. от этой затеи, не прижившейся среди местного населения, отказались повсеместно.

Надо отметить также, что на базе традиционной культуры и под влиянием русской и украинской профессиональной культуры стала формироваться профессиональная культура кубанского казачества. Речь идёт о зарождении местной литературы, драматургии, о появлении самодеятельных и профессиональных певческих и музыкальных коллективов, своей системы образования, здравоохранения, печати. Важную и своеобразную роль в этих процессах играла православная церковь, в том числе казачьи монастыри.

Примерно до середины XIX в. ни единого социального, ни единого этнокультурного пространства, несмотря на генетическое родство южнорусской и восточноукраинской традиций, на Кубани не существовало. Более однородное по этим признакам Черноморское казачье войско в связи с механическим притоком населения меняло свой культурный облик. В ходе налаживания семейной жизни у черноморских казаков складывается развитая система обрядов жизненного цикла. Переход к активному занятию земледелием ведёт к изменению быта в рамках годового круга, чередованию рабочих и праздничных и т.д.

По мере подчинения войсковой общины государством, под  влиянием необходимости заниматься как военным ремеслом, так и сельскохозяйственной деятельностью, происходит сегментация социального (войскового) пространства на более дробные единицы – станичные общины. В рамках станичных (территориальных) общин выделились социальные группы различной профессиональной и полупрофессиональной ориентации (кузнецы, пастухи, духовенство, купцы, знахари, пасечники), обладавшие далеко одинаковым имущественным  и социальным статусом. Каждой из этих групп были присущи свои более или менее выраженные особенности в культуре. Это, как правило, касалось не только материальной сферы (жилище, одежда, пища), но и духовной. Например, у пасечников помимо особого инвентаря, распорядка жизни в течение года, существовали свои приметы, заговоры и пр.

По мере формирования полноценной в демографическом и социально-экономическом отношениях территориальной общины складывались и субкультуры половых групп: детская, молодёжная, взрослого населения и стариков, мужская и женская. На каждом из этих уровней прослеживаются особенности субкультурного порядка (в одежде, причёсках, формах отдыха, предпочтительном фольклорном репертуаре) – явление в этнографии универсальное и типичное. Однако наряду с этим практически в каждой из этих субкультур выделимы компоненты и элементы кубанские (казачьи), обусловленные особенностями быта, психологии. Например, если взять молодёжную субкультуру, то здесь наряду с прочими компонентами и элементами можно выделить такие, как: высокий уровень самоорганизации молодёжных группировок, наличие определённой иерархической структуры во главе со своим атаманом (лидером), особый ритуал приёма в возрастную группу и отлучение от неё в случае нарушения норм поведения.

В системе ценностей  казачества одно из важных мест занимала нравственность. В связи с этим от молодёжи требовался высокий уровень самоконтроля. Поэтому с широко распространёнными у славян способами наказания нарушителей (снятие и мазание ворот дёгтем) практиковалась и необычная форма – громкое исполнение в ночное время у дома родителей провинившейся девушки специальных срамных песен (ст. Старонижестеблиевская).

Следует также отметить и достаточно жесткий контроль станичной  общины за молодёжными «улицами», «вечерницами».

Воинская повинность способствовала выделению в среде  казачества и такой социальной группы, как служилые казаки, которая тоже обладала своей субкультурой. Причём речь идёт не только о ритуале проводов и встречи со службы, но и об особых отношениях между представителями этой группы, которые могли продолжаться и после окончания службы в виде «братств».

Помимо этого у  служилых казаков существовали и  свои досуговые формы. Вот как описывал вечер в казачьем учебном лагере под Екатеринодаром один из очевидцев: «...Вот появляются танцующие «цыгане»; «цыган» на лошади в сопровождении двух «черкес», казачья свадьба: жених с невестой, сваты, музыка... Захлопали в ладоши – все мчатся туда. Образовался круг, музыканты заиграли лезгинку, лихо понёсся офицер-пластун... Появляются в руках два кинжала, и начинается смелая игра ими. Один танцор сменяется другим, один лучше другого...

То в одном, то в  другом месте раздаётся песня  – это любители-казаки собрали  вокруг себя станичников и поют свои песни, то заунывные, то весёлые –  про былое».

Установление контроля государства над военной организацией казачества, оформление станичных общин, налаживание в крае мирной жизни и объединение линейных и черноморских станиц в рамках единой территориально-административной единицы послужили важными дополнительными факторами в формировании нового социального и культурного пространства. Названные (и другие) причины привели к приоритетному развитию горизонтальных социальных и культурных связей вместо ранее преобладавших связей по вертикали: курень/станица – полк – отдел – войсковое правление – атаман.

Заключение казачества в искусственные сословные рамки  принципиальных изменений в традиционную культуру не внесло, однако сделало  её отдельные блоки, насколько это  возможно с учётом естественных законов развития и функционирования культуры, более закрытыми и повысило их знаковость. Причём это отразилось не только на компонентах, связанных с воинской службой (военный костюм, оружие, воинские праздники), но и на семейном быте, психологии, самосознании. В обобщённом виде это выразилось в неписанном правиле – казак должен быть лучшим во всём: в благочестии, службе, битве и труде. Поэтому общество постоянно и активно реагировало на отклонения от стандартов, будь то пьянство, прелюбодеяние, воровство и т.д. К нарушителям применялись самые жестокие или даже позорящие нарушителей меры: высылка, публичная порка, самосуды.