Суды справедливости в Англии

В жизни английского  общества суд и его аксессуары всегда занимали очень важное место. Классик английской историографии XIX в. Ф. Мэтланд утверждал, что именно судебная система сделала Англию великой державой. Как всякий социально  актуальный институт, английский суд  адекватно и относительно быстро реагировал на изменения в английском обществе. Системный кризис 70-80-х  годов XIV в., проявления которого хорошо известны (восстание Уота Тайлера, возникновение  лоллардизма, усиление парламентской  оппозиции правящей аристократической  верхушке), вызвал среди других новых  явлений и перестройку судебной системы. Главным в этой перестройке  стало расширение судебных полномочий канцлерства [1] и возникновение так  называемых "судов справедливости" [2]. Эта система судебных органов  получила свое название от разработанного еще римскими юристами (Павел, Ульпиан  и др.) принципа неформального ("по уму" судящего) судопроизводства, применение которого ограничивалось особыми правовыми  казусами по гражданским делам. Одним  из постулатов такого судопроизводства являлось равенство сторон вне зависимости  от их социального, этнического и  конфессионального положения.  

Когда речь идет о  канцлерском суде справедливости, следует  иметь в виду, что в Англии он не являлся чем-то уникальным. П. Таккер подробно описал подобные случаи в  лондонских городских судах. Им установлено, что здесь уже в конце ХIII в. принципы "разумной справедливости" применяло судебное присутствие  при столичном мэре и этим отличалось от суда шерифов, работавшего на базе процедур и принципов общего права. Подобная практика суда лондонского  мэра была связана с двумя обстоятельствами.  

Первое из них  аналогично тому, которое позднее  имело место в канцлерстве (часто - при участии олдерменов). Мэр  судил городских служащих, разбирал дела между городскими службами и  теми жителями английской столицы, которые  могли быть представлены как физические (частные) и юридические (корпорации разного рода) лица. Вокруг этих дел  сложились определенные юридические  кадры, которые были не прочь расширить  сферу своей деятельности.  

Второе обстоятельство - это споры отечественных и  иностранных купцов, требовавшие  быстрого решения и с учетом других, не британских правовых традиций (т.е. они находились за пределами общеправовой юрисдикции). Увеличение количества таких  дел в XIV в. (или несколько ранее) и особенно в XV в. вызвало приток купеческих петиций именно мэру, в  обход казуистики обычных правовых процедур суда шерифов. Нередко требовалось  быстрое судебное решение - "час  в час и день в день".  

Кроме того, увеличилось - и имело тенденцию к дальнейшему  увеличению - количество тяжб (споров) и, следовательно, дел для судопроизводства по мере роста товарооборота как  внешнего (что было особенно характерно для Лондона), так и внутреннего. Наверняка увеличение объема юридической  работы наблюдалось не только в английской столице, но и в центральных, общегосударственных  судебных офисах. Лишь этим можно объяснить  то, что на путь сокращения судебной казуистики оказались вынужденными встать наряду с канцлерством Суд  королевской скамьи [3] и Суд казначейства. Как справедливо заметил Таккер, вначале упрощенного судопроизводства по принципу справедливости добились те, кто относился к высокопоставленным лицам, или люди, имевшие покровителей в той или иной судебной палате [4].  

Процедура "эквити" (равенства) в английских судах, в  первую очередь в канцлерском  суде, долгое время оставалась "эластичной", т.е. простой и доступной для  тяжущихся. Презумпция "здравого смысла", свойственная английской нации и  развившаяся в новое время  до основного принципа национального  поведения, во многом помогла английскому  обществу преодолеть кризис и с конца XV столетия начать быстрое движение к передовым рубежам европейской  цивилизации.  

Классическим примером тяжбы людей различного социального  статуса является юридический спор, произошедший в 1422 г. между двумя  физическими лицами (Уолтер против Реджинальда), на котором тяжущиеся  стороны просили короля урегулировать  их взаимоотношения в канцлерстве  на основании принципов "разума" и "совести", иначе - через канцлерский  суд совести. Такое обращение  становится логичным только в случае недоверия судящихся к судам  общего права.  

Другой классический для канцлерства "казус" случился на полвека позже по жалобе вдовы  копигольдера Пуа на сэра (рыцаря) и  ее лорда, т.е. собственника той земли, которой пользовалась жалобщица, по имени Оксенбригг (Оксенбридж). Лорд отнял у вдовы усадьбу, пять виргат [5] земли и водяную мельницу в  качестве штрафа за нарушение его  мельничного баналитета: она молола зерно соседей на своей мельнице к ущербу мельницы господской. Местный  суд общего права постановил отнять имущество вдовы. Канцлерский суд  признал наказание соответствующим  манориальным правовым обычаям, но, исходя из христианского милосердия и учитывая бедность и старость ответчицы, незначительность ущерба, нанесенного богатому рыцарю, принял решение вернуть ей все  достояние, с одним ограничением — не брать на помол чужой хлеб.  

Эти примеры взяты  из работы отечественного историка-аграрника  А.Н. Савина "Английская деревня в  эпоху Тюдоров". На ее страницах  можно найти и другие типичные ситуации обращения в канцлерский  суд крестьян-копигольдеров [6]. Следует  отметить, что "копигольдерская" составляющая в деятельности канцлерского суда справедливости обсуждается до сих пор в английской историографии  и специалистами США [7], причем высказанная  когда-то Савиным мысль о юридической  защите канцлерским "справедливым" судом прав получивших личную свободу  крестьян-копигольдеров находит  все новые подтверждения.  

Яркий пример из практики канцлерского суда приводит Уильям Роупер, муж дочери великого Т. Мора. Будучи канцлером в конце 20-х - начале 30-х  годов XVI в., Мор принимал петиционеров каждый день после полудня в своем  доме в Лондоне (район Челси), причем принимал всех, без каких-либо ограничений. Часто здесь же, выслушав просителя, т.е. без письменного заявления, он немедленно выносил решения. Таким образом, Мор демонстрировал населению преимущества естественно-правовой справедливости перед процедурной формалистикой средневековых английских судов. Судебная практика канцлера Мора имела прямую связь с его теоретико-юридическими размышлениями и поисками новаторских решений в сфере правовой политики.  

В то время, когда  Мор был канцлером, развернулась дискуссия между Кристофером  Сен-Жерменом, доктором права, и анонимным  Стражем (хранителем, защитником) законов  Англии. Первый стоял за расширение сферы деятельности судов справедливости и прерогатив канцлерского суда. Второй, повторяя идеи петиционеров палаты общин  конца XIV - начала XV в., обвинял канцлерский  суд в разрушении всей правовой системы  государства, основанной на общем праве, что грозило социальной нестабильностью [8]. Думается, эта дискуссия была некоей попыткой прозондировать общественное мнение на предмет смягчения суровых  законов Англии. Исследователи, занимавшиеся изучением текстов Сен-Жермена  и Стража, предполагают, что оба  они написаны одной рукой. Поэтому  вполне допустимо предположение, что  возникший спор был инспирирован самим канцлером Мором, который  неоднократно ставил перед королем  вопрос о праве канцлерских судей  контролировать действия и особенно приговоры других судов Англии.  

Мор пытался смягчить бесчеловечный характер тюдоровских  судов с их жестокими законами о бродягах, нищих, рабочих путем  расширения юридически туманной "справедливости". Он мечтал о том, чтобы в репрессивных органах английского абсолютизма  восторжествовали "совесть" и "разумная мягкость".  

Но судебная реформа  Мора не состоялась, а он сам вскоре был отправлен судьями Генриха VIII на эшафот. В канцлерском суде справедливости стала преобладать  обычная юридическая рутина, едва ли совместимая со справедливостью  или совестью. Канцлерское судопроизводство сблизилось до неразличимости, во всяком случае для рядового человека, с  судами общего права. В XVIII-XX вв. казуистике судебных палат канцлерства мог  бы позавидовать любой другой судебный орган Великобритании [9].  

Вернемся, однако, к  судебной практике Англии XIV-XV вв. Анализ архивных материалов [10], проведенный  Таккером, показал, что канцлерские  служащие вмешивались в различные  судебные разбирательства других судов, особенно имущественного характера. Подчеркнем, что в данном случае речь идет не об инициативе тяжущихся, а о вмешательстве  самого канцлерства, для чего этим департаментом  использовались специальные юридические  инструменты, важнейшим из которых  был вызов обвинявшегося (подозреваемого) "sub роеnа" [11], т.е. под угрозой  наказания - штрафа. Однако, прежде чем  жестко пригрозить ответчику, канцлерство  посылало более толерантное приглашение  на судебное разбирательство. Данные, сохранившихся в делопроизводстве палаты общин, показывают, что эти "привлечения" к канцлерскому суду стали практиковаться "тираном" Ричардом II с помощью  верного ему Джона Уолсема (Волема), занимавшего в канцлерстве важные посты держателя (хранителя) протоколов канцлерства и мастера канцлерства. Члены палаты общин писали в одном  из своих писем, что канцлерское  вмешательство в дела и механизм этого вмешательства были придуманы  Уолсемом "своей хитростью". Такая "хитрость", как писали общины Генриху V в 1415 г., служила "тираническим целям" Ричарда II [12]. Это был не первый билль коммонеров по поводу "sub роеnа". Вскоре после ухода клеврета короля-деспота из канцлерства в 1392 г. аналогичный билль был принят в 1393-1394 гг. и получил согласие Ричарда II [13].  

Палата общин и  при тиране Ричарде II, и при "мягких" королях ланкастерской династии защищала судопроизводство на основе общего права, которое к тому времени  получило большую самостоятельность  от королевской администрации благодаря  парламентским статутам, принятым в  годы правления Эдуарда III. Речь идет о "шести статутах Эдуарда III" - так обозначают группу подготовленных общинами законодательных актов, которые  король, остро нуждавшийся из-за войны с Францией в поддержке  населения Англии, точнее его средних  слоев, оказался вынужденным утвердить. Ричард II, наследовавший Эдуарду III, расценил эти шесть статутов как  ущемление своих властных прав и  прибегнул к канцлерскому суду как  средству активного вмешательства  в судебное пространство. Известную  роль сыграла и корысть близких  Ричарду II правительственных чинов. Дела по неуплаченным долгам и невыполненным  обязательствам сопровождались "залогами", "поручительствами", разного рода штрафами (например, за просрочку залоговых  обязательств), что давало определенный доход (доход, не подконтрольный со стороны  представительных учреждений) королевскому кошельку. Интервенция канцлерства  была отмечена Таккером и для начала правления Генриха VI и его "молодых  друзей" (1435-1450 гг.).  

В этот период действия короны и ее слуг определяла уже  не борьба за максимум политических прерогатив, а острая нужда в деньгах. Они  стремились приложить руку к средствам, находившимся на рынке частно-имущественных (и, вероятно, частно-денежных) отношений, которые стали активно оформляться  королевскими служащими того времени  в специфической форме передачи в дар какой-то части имущества, иногда всего личного движимого  имущества на особых договорных условиях. Факт "сделки-дарения" фиксировался "закрытыми бумагами" одной  из канцлерских протокольных служб, и этим соблюдение договора гарантировалось  властью короля. Такая форма была введена в практику в 1428—1429 гг. и  стала широко применяться. Нарушение  условия "дарительного" контракта  влекло за собой вмешательство канцлерской  судебной службы посредством очень  сурового юридического действия. Вызов (повестка) начинался грозным латинским "attachias!" ("ты арестован!"). На практике это означало, что в случае задержки с появлением в канцлерском  суде привлекаемый к ответственности  мог быть арестован и приведен насильно.  

Вместе с тем  в эти кризисные годы защита имущества  канцлерством оставалась единственной надежной гарантией соблюдения правовых отношений, связанных с разными  формами передачи собственности  от одного частного лица к другому - через продажу, завещание и т.п.  

Следующая "вспышка" активности канцлерства приходится на кризисные и посткризисные  годы. Особенности судопроизводства в канцлерстве в конце 60-х - начале 70-х годов XV в. изучал М. Бейлби [15]. Именно он первым обратил внимание на то, что  до середины XV в. слово "conscience" в юридической практике не использовалось, зато стало интенсивно применяться с конца 60-х годов, что дало основание юристам XVI в., комментировавшим судебные действия своих предшественников, говорить о возникновении в канцлерских судебных присутствиях новой (или, точнее, модернизированной) формы юриспруденции - "a consence-based equity" [16]. Возможный, хотя не безусловно точный перевод - "справедливостью обусловленное равенство", или "совестью обусловленная справедливость". Последний вариант перевода точнее, поскольку переводить "equity" как "равенство" с учетом сословно-феодальных реалий жизни английского общества того времени, едва ли безукоризненно верно. Новый подход к делам по форме "эквити" связан с расширением кадрового состава канцлерского департамента в его юридической части. Здесь появилось немало людей, обладавших знанием римского цивильного права в его позднесредневековых интерпретациях, принятых правоведами в континентальных странах (в основном в Италии, но и во Франции), а также юристов, имевших за плечами практику в церковных судах Англии, которые с XIV в. тоже находились под влиянием знаменитых итальянских постглоссаторов (комментаторов), прежде всего Бартоло и Бальдо.