Судебник 1497 года

    Полемизируя с А.А. Зиминым, выдвинувшим трехзвенную  схему формирования приказной системы: приказ – «поручение», что и было, по его мнению, в Судебнике 1497 года, приказ – изба (50-е годы XVI в.) и приказ – учреждение (со времен опричнины), И.И. Смирнов отмечает, что принцип суда по приказам намечается  еще в Судебнике 1497 года. Но здесь он выступает еще в виде своего рода дополнения к старому боярскому суду. Суд по приказам применяется лишь в тех случаях, когда дело не может быть разрешено обычным, старым путем. В Судебнике 1550 года суд по приказам превращается уже в основную форму центрального суда. Действительно, ст. 2 Судебника 1497 года предусматривает обязанность судьи принимать к производству дело в пределах его компетенции. Если дело выходит за эти пределы, то судья, а не великий князь отсылает истца к надлежащему судье. Статья 7 Судебника 1550 года, аналогичная ст. 2, свидетельствует о закреплении судей за определенными приказами: А кто к которому боярину…придет жалобник его приказу. 

СТАТЬЯ 3. Со стороны, признанной судом виновной, взыскивается боярином и дьяком судебная пошлина: боярину 2 алтына, дьяку 8 денег, если цена иска в деле равна рублю. 

    Статья 3 и следующие статьи развивают  и конкретизируют ст. 9 Белозерской уставной грамоты, определяя размер и порядок взимания пошлин за рассмотрение дел боярским судом. Статья 3 направлена против посулов и заменяет их строго регламентированными судебными пошлинами, которые взыскивались на виноватом, т.е. со стороны, проигравшей дело. Размер пошлины зависел от суммы иска и лица, его подающего. За основу бралась цена иска в один рубль. При этом боярин получал два алтына (12 денег), а дьяк 8 денег. С увеличением или уменьшением суммы иска пропорционально изменялся и размер пошлины. 
 

СТАТЬЯ 4. О пошлинах за судебный поединок.

Если  стороны в процессе судебного разбирательства  придут к примирению до начала поединка, с них взыскивается пошлина из расчета по 2 алтына с рубля боярину, а дьяку по 8 денег. От уплаты пошлин за судебный поединок окольничему, дьяку и недельщику стороны освобождаются. 

    Судебник  конкретизирует порядок взимания пошлины  за организацию судебного поединка – поля. Поединку предшествовало крестное целование, даже если бились не сами истцы и ответчики, а наймиты – полевщики, представляющие интересы той или иной стороны. Это уже институт судебного представительства (подробнее о нем см. комментарий к ст.ст. 49 и 52). Отказ от поля расценивался как признание вины. По свидетельству Герберштейна, на судебный поединок стороны «могут выставить вместо себя…какое угодно лицо, точно так же …могут запастись каким  угодно оружием, за исключением пищали и лука. Обыкновенно они имеют продолговатые латы, иногда двойные, кольчугу, наручи, шлем, копье, топор и какое-то железо в руке наподобие кинжала, однако заостренное с того и другого краю; они держат его одной рукой и употребляют так ловко, что при каком угодно столкновении оно не препятствует и не выпадает из руки. Но по большей части его употребляют в пешем бою».

    Судебный  поединок как вид доказательства существовал еще в Древнерусском государстве, но законодательно впервые закреплен в Псковской грамоте (ст.ст. 10, 13, 17, 18, 21, 36, 37, 101, 117, 119). Поле назначалось только по делам, не затрагивающим интересов государства, и могло быть заменено свидетельскими показаниями. Организацией поля ведали окольничий, дьяк и недельщик.

    Недельщик – должностное лицо, в обязанность которого входили вызов в суд сторон, арест и пытка обвиняемых и передача в суд дел о воровстве, организация судебного поединка и исполнение решения суда. По определению Гербештейна, «недельщик есть до известной степени общая должность для тех, кто зовет людей на суд, хватает злодеев и держит их в тюрьме; недельщики принадлежат к числу благородных». Наименование свое недельщики получили потому, что сменялись по неделям. Недельщики могли назначаться судом по просьбе истца для помощи ему в отыскании ответчика и обеспечения его явки в суд. Гербенштейн писал: «Всякий желающий обвинять другого в воровстве, грабеже или убийстве, отправляется в Москву и просит позвать такого-то на суд. Ему дается недельщик, который назначает срок виновному и привозит его в Москву». Эти сведения подтверждаются историческими документами. Так, правая грамота 1528 года митрополичьей кафедре упоминает недельщика Данилу Трофимова, который доставлял на суд ответчиков и правил на них истцов иск. За отправление этих обязанностей недельщик получал вознаграждение от заинтересованной стороны.

    Если  стороны приходили к примирению в ходе судебного разбирательства до начала поединка,  то пошлина взыскивалась в пользу лиц, ведущих судебное разбирательство, т.е. боярина и дьяка, а полевая пошлина в пользу лиц, организующих поле, не взыскивалась. 

СТАТЬЯ 5. Если стороны придут к примирению во время судебного поединка, с них  взыскиваются судьями пошлины по тому же расчету, а также четвертая часть в пользу окольничего и недельщика и 4 алтына с деньгою дьяку. Недельщик взыскивает дополнительно 2 алтына за скрепление сделки сторон о поединке или за организацию его. 

    При примирении сторон во время судебного поединка, наряду с пошлиной боярину и дьяку, взыскивалась пошлина в пользу должностных лиц, наблюдающих за полем. При этом в пользу недельщика, помимо  полевой пошлины, взыскалась вязчее.

    Вязчее  или вязебное – одна из наиболее ранних пошлин, предусмотренных еще в ст.114 Русской Правды, за связывание беглого холопа.                    В XV – XVI вв. под вязчим, вяжщим, вязьбой понималась пошлина за связывание подсудимого, наложение оков на него или за подтверждение заключенного сторонами соглашения о судебном поединке и за его организацию. Насколько можно судить, размер этой пошлины, восходящей еще ко временам Русской Правды, в XV – XVI вв. составлял примерно 20 – 24 деньги. 

СТАТЬЯ 6. Если судебным поединком решаются споры, вытекающие из обязательств по договорам займа или по делам о личном оскорблении, то с побежденного боярин и дьяк взыскивают пошлины в размере, равном сумме иска, окольничий и недельщик – полтину, а дьяку – четверть. Недельщик взыскивает также за скрепление сделки сторон в поединке или за организацию его 4 алтына. 

    В данном случае поле состоялось, а значит, есть и побежденный, с которого взыскивают пошлины. В ст. 6 предусматриваются сравнительно небольшие дела – по спорам о займе и об ответственности за побои. Установление единого порядка судопроизводства для дел об оскорблениях действием и обязательств из договоров подтверждало, по мнению С.Г. Струмилина, отсутствие в тот период резкой грани между сферой уголовных и гражданских дел. Более правильным, однако, представляется объяснение М.Ф. Владимирского-Буданова, относившего дела об оскорблениях действием и обязательствах из договоров к категории дел, нарушавших интересы частных лиц в отличие от деяний, приносящих вред всему господствующему классу в целом, что и обусловливало впоследствии разницу между судом и розыском. 

СТАТЬЯ 7. Если судебным поединком решаются дела о поджогах или убийстве, или разбое, или воровстве, то с побежденного берутся требуемые другой стороной сумма иска и пошлины: окольничему полтина и доспехи, дьяку четверть, а недельщику полтина и за скрепление сделки сторон о поединке или за организацию  его 4 алтына. Побежденный подвергается также наказанию и «продаже» по усмотрению судьи. 

    Здесь поле применяется только по уголовным  делам и притом преимущественно тяжким делам – об убийстве, разбое, воровстве, поджоге. Побежденный уплачивал полевые пошлины в том же размере, что и по    ст. 6, но, кроме того, отдавал окольничему доспехи, в которых участвовал в судебном поединке. Проигравший дело подвергался наказанию, предусмотренному законом за соответствующее преступление.

    Однако  на практике поле как доказательство, не способное охранять интересы господствующего  класса, допускалось  только в исключительных случаях, когда не было возможности  разобрать дело при помощи других доказательств. Стремление господствующих классов ограничить применение поля проявляется еще до Судебника 1497 года. Так, в 1410 году митрополит Фотий писал новгородскому духовенству, чтобы священники не причащали идущих на поле и не хоронили убитых. Убивший своего противника рассматривался как душегубец; священник, причащавший или отпевавший участника поля, лишался сана. 
 

СТАТЬЯ 8. О воровстве. Если обвиненный в воровстве, разбое, убийстве, злостной клевете или в ином каком «лихом деле» окажется ведомым лихим человеком, он карается смертной казнью, а из его имущества удовлетворяется иск. Оставшаяся часть имущества поступает судьям. Пошлина и «продажа» делятся судьями: боярину 2 алтына, а дьяку 8 денег. При отсутствии у лихого человека имущества для удовлетворения иска он не может быть выдан стороне для отработки или до выплаты долга, а должен караться смертной казнью, которая осуществляется тиуном Московского великого князя. 

    В статье наряду с процессуальными  появляются нормы материального  уголовного права. В ст. ст. 8 и 9 вводятся некоторые новые составы преступлений. Так, наряду с татьбой и разбоем, известными еще Русской Правде, впервые появляется понятие ябедничества (т. е. ложного доноса, злостной клеветы), имевшего своей целью обвинить невиновного. Наиболее существенным новшеством является введение в статью такой категории преступного деяния, как лихое дело.

    Статья  вводит понятие ведомого лихого человека. Уже по ст. 10 Белозерской уставной грамоты совершившие татьбу, разбой или душегубство подлежали, помимо возмещения материального ущерба истцу, наказанию по усмотрению судьи. С усилением борьбы феодально-зависимого и закрепощаемого населения, принявшей массовый характер, совершение преступлений ведомым лихим человеком,  безусловно, влекло для него смертную казнь. Определяя порядок распоряжения его имуществом, часть которого шла в возмещение иска, а остальная — в пользу судей, ст. 8 специально подчеркивает невозможность отмены смертной казни и передачи обвиненного, при отсутствии у него имущества, истцу для отработки долга. Здесь, подчеркивает М.Ф. Владимирский-Буданов, в первый раз требования истца уступают требованиям уголовного закона.

    Судебные  функции по поручению великого князя  или наместников и волостелей осуществляли тиуны. В соответствии с этим тиуны подразделялись на государевых и боярских. Боярские подчинялись наместнику или волостелю, в пользу которых они собирали доходы. Тиуны государевы или великокняжеские были лишь в Москве и московских волостях, являвшихся великокняжескими вотчинами. Доходы с них поступали в пользу великокняжеской казны. Московский тиун подчинялся не наместнику, а непосредственно великокняжескому казначею. Таким же правом пользовался Новгородский тиун.

    Лихим человеком мог быть признан любой, хотя бы и не совершивший никакого конкретного деяния, но сочувствовавший требованиям народа, поддерживавший их и в силу этого являющийся лицом опасным для господствующего класса. Он отнюдь не был рецидивистом, как трактует это Е. И. Колычева. Виновность оговоренного подтверждалась не представлением доказательств, а крестным целованием (присягой) оговаривающих (ст.ст. 12—13), что свидетельствовало о применении следственной формы процесса при расследовании наиболее опасных деяний. Дела начинались, как явствует из статьи, не только по иску частного лица, но, главным образом, вследствие довода, т. е. обвинения, производимого специальными должностными лицами — доводчиками. Они находились в штате наместников и выполняли, по мнению С. Б. Веселовского, обязанности судебных следователей. Вероятно, во избежание лишних поборов, вызывавших недовольство населения, доводчикам предписывалось ездити в стану без паропка (помощника) и без простые (в данном случае — без лишней) лошади... А где доводчик ночует, туто ему не обедати, а где обедаеть, туто ему не ночевати. Доводчикам поручался также вызов в суд, а иногда и выполнение судейских обязанностей. 

СТАТЬЯ 9. Совершивший убийство господина, крамолу, церковную кражу или святотатство, кражу, сопровождавшуюся убийством, передачу секретных сведений или оговор невиновного, поджог города с целью предать его врагу, а также ведомый лихой человек карается смертной казнью. 

    Имея  в своей основе ст. 7 Псковской  Судной грамоты, ст. 9 перечисляет особо опасные преступления против государства и церкви, а также деяния, совершаемые феодально-зависимым населением против своих господ. На первом месте упоминается государский убойца, т. е. убийца своего господина. Именно так переводит это выражение Герберштейн. Введение специального понятия государский убойца и установление смертной казни для лиц, совершивших это деяние, обусловливалось учащением случаев выступления зависимого населения против своих господ и необходимостью защиты жизни представителей господствующего класса.

    Крамола упоминается, например, в договоре князя Семена Ивановича (сына Калиты) с братьями в начале 50-х годов XIV века по отношению к боярину Олексию Хвосту, который вшел в коромолу к великому князю. Первоначально крамола выражалась главным образом в отъездах князей и бояр, пытавшихся сохранить свою самостоятельность. Крамольник и его дети лишались боярского чина и права на имущество, но не подлежали еще уголовному наказанию. По мере усиления борьбы с великокняжеской властью крупные бояре стали прибегать к прямой измене, заговорам, восстаниям и иным действиям, направленным против власти и жизни самого великого князя.

    Можно предположить, что крамольник, покушавшийся на государственный строй или особу государя, наказывался даже за голый умысел. Так, в 1456 году за прежние деяния и по подозрению в умыслах крамолы был пойман на Москве и сослан в Углич серпуховской князь Василий Ярославич. Несомненно, что крамола инкриминировалась и всем тем представителям низов феодального общества, которые вступали в открытую борьбу против господствующего класса. Интересно, что В.Н. Татищев называет крамольника возмутителем народа. Под церковным татем, по мнению большинства исследователей Судебника, понимается лицо, совершившее святотатство, т. е. деяние, так или иначе нарушающее права и интересы церкви, являющейся оплотом феодального государства. Однако ни Судебник 1497 года, ни Судебник 1550 года не определяют еще специальных составов святотатства.

    Относительно  понятия головная татьба нет единого мнения. По словам В.Н. Татищева, «головной тать на многих местах разумеет смертноубийцу, да и всякий тать, по словам христовым, из того не выключен»,     т. е. тать включал и понятие убийцы. Л.В. Черепнин считал, что под головной татьбой следует рассматривать воровство, сопровождавшееся убийством. Оспаривая это положение, Е.И. Колычева присоединяется к сложившейся в историко-правовой литературе позиции, согласно которой головная татьба — это похищение людей, преимущественно холопов.