Советско-Японские отношения в 1918 - 1925гг

Таким образом, специфика русского стараться – в том, что оно позволяет представить в некотором смысле ничто как деятельность, требующую затраты усилий.

Второй тип контекстов, где проявляется обсуждаемое свойство глагола стараться, можно назвать ослабленным обещанием (Я постараюсь тебе позвонить).

Помимо собираться и постараться, обращенных в будущее, в русском языке есть еще серия слов, позволяющих человеку оправдаться за прошлое. Это не удалось, не привелось, не довелось, не успел, не вышло, не получилось, не сложилось и некоторые другие.

Еще один характерный глагол, вбирающий в себя сразу несколько идейных составляющих русской языковой картины мира, – добираться. Этот глагол представляет процесс преодоления пространства не только как долгий и трудный, но еще и в какой-то степени непредсказуемый, т.е. неподконтрольный субъекту. Последняя идея включает этот глагол в широкий круг лексических и грамматических средств русского языка, позволяющих представить собственное действие как не полностью контролируемое.

В частности, добраться входит в группу глаголов с тем же корнем: собраться <куда-то> или <что-то сделать> и выбраться <куда-то> или <к кому-то>. Содержательно они связаны между собой таким образом, что все три глагола описывают разные аспекты внутреннего состояния человека, находящегося перед необходимостью куда-то перемещаться: для этого надо собраться и выбраться, а потом еще и добраться. Все эти глаголы представляют действие по перемещению в пространстве как не полностью руководимое собственной волей субъекта При этом выбраться акцентирует трудность начального этапа этого пути (возможность возникновения препятствий на этом этапе), добраться – финального. Вообще все три глагола могут обозначать движение в метафизическом пространстве, разделяющем намерение от его осуществления, которое затрудняется метафизическими же причинами, ср. Никак не доберусь <до чего-то/кого-то> – почти такое же характерное, как Никак не соберусь <что-то сделать> или Никак не выберусь. При этом фраза Сегодня я пожалуй до тебя не доберусь звучит несколько менее «обидно», чем...не соберусь (так как в большей степени возлагает ответственность на обстоятельства, воспрепятствовавшие осуществлению как бы уже начавшегося было действия), чем ...к тебе не соберусь. В русском языке есть еще выражение Никак руки не дойдут <что-то сделать>, где явно выражена та же идея, которая заложена в глаголе добраться ('взять в руки'), и в еще более откровенной форме указано на отсутствие контроля над собственными действиями.

Итак, согласно русскому глаголу добираться, перемещение в пространстве – дело настолько трудное, что способ перемещения несуществен: как-нибудь (согласно В.И.Далю, третья составляющая «русской души» – наряду с авось и небось). Поскольку расстояния обычно такие, что преодолеть их пешком не представляется возможным, это как-нибудь означает «на каком-нибудь виде транспорта» (обычно даже на нескольких) – какой попадется, случится по пути, на какой человек, если ему повезет, успеет и т.д.

Обижаешь! Одно из центральных мест в языковой картине мира занимают человеческие чувства. Каждая эмоция вызывает к жизни целый ряд ярких образов, метафорически представляющих чувства и отдельные их свойства (тоска напала, страх сковал, радость переполняет и т.д.). Эти образы, как и сами чувства, отчасти универсальны, отчасти специфичны, различны в разных языках. Для картины эмоциональной жизни человека в представлении русского языка определяющим является концепция души как вместилища чувств. Наиболее важными из специфических «русских чувств» являются тоска, жалость и обида.

Что такое обида? В первом приближении можно сказать, что обида – это жалость к себе, соединенная с претензией к другому. Обида возникает в том случае, когда другой человек оказал мне недостаточное внимание (не справился о здоровье), уважение (пренебрег моим мнением или просто выразил низкую оценку моих достоинств – например, талантов), доверие (не рассказал мне чего-то важного, не поручил трудного дела, не поверил моему обещанию и т.п.) – недостаточное по сравнению с некоторым «должным» уровнем (внимания, уважения и т.д.), т.е. центральной здесь является идея недостатка внимания. Согласно Этимологическому словарю русского языка М.Фасмера, обидеть произошло из об-видеть, где предлог об- имеет значение 'вокруг, огибая, минуя', ср. обнести <кого-то угощением>, обделить, обвесить. Русская обида, тем самым, выросла из идеи 'обделить взглядом, не посмотреть'. Итак, обида возникает, когда я обнаружил, что другой человек испытывает ко мне, условно говоря, меньшую любовь, чем та, которую я в нем предполагал – и которую он, по моим представлениям, мне «должен». Из этого представления о «должном» возникает очень важная для обиды идея «несправедливости» (как несоответствия этому «должному»).

Здесь имеется еще одно очень важное звено. Недостаток уважения может быть, конечно, выражен прямо («А ты помолчи, тебя не спрашивают» или даже просто «Ты дурак»), но гораздо чаще это является результатом вывода, который производится адресатом «обидного» поступка или высказывания: это то, что «обидчик» хотел сказать своим высказыванием, то, о чем говорит его поступок. Этот вывод производится на основании общих законов коммуникации, но с точки зрения склонности и готовности его производить люди сильно различаются (соответственно, люди делятся на более и менее «обидчивых»). Как известно, неявные смыслы вообще являются более действенными; с другой стороны, человеку свойственно подменять сказанное явно тем, что из этого, по его мнению следует, иногда даже не замечая этого, поэтому «объяснения», которые часто следуют за обидами, обычно состоят в том, что «обидчик» доказывает, что он не имел в виду выразить тот «обидный» смысл, который вывел «обиженный».

Тем самым обида – эгоцентрическое чувство, источник которого в конечном счете коренится в нас самих. Обижаться – это свойство обижаемого; поэтому обидчивый человек – это тот, который склонен обижаться (а не наносить обиды – что, с точки зрения русской морфологии, в той же мере допустимо, ср. обманчивый = 'тот, который обманывает', а не 'тот, который обманывается').

Обратимся теперь к другим языкам. Русским словам обидеться, обида может быть сопоставлено два ряда терминов. С одной стороны, это слова: англ. to offend, offence, франц. offenser, offense, нем. beleidigen, Beleidigung, значение которых более точно соответствуют русскому оскорбить, оскорбление. С другой стороны, во многих языках имеются слова со значением нанесения физического ущерба, у которых есть производное значение, близкое к русскому обидеть, напр.: англ. to hurt, to wound (smb.'s feelings), франц. blesser – ср. русское ранить в переносном значении. Сюда же, по-видимому, следует отнести немецкое kränken, Kränkung (от krank 'больной'). Так или иначе, концепт, который можно было бы сопоставить обиде в европейских языках, является для них периферийным, доказательством чему является тот факт, что ни одно из перечисленных выше слов не вошло в списки основных имен эмоций, рассматривавшихся в соответствующих специальных работах. Между тем для русского языка слова обида и обидеться являются весьма частотными, а соответствующая эмоция – весьма существенной для русского языкового сознания.

В словах естественного языка степень семантической конденсации бывает очень высокой; некоторые элементы смысла спаяны между собой, а некоторые – принципиальным образом затушеваны. Труднее всего перевести в словах то, что в них как бы и не сказано: при переводе на язык семантического представления (а значит, в общем случае, и при переводе на другой язык – по крайней мере, в рамках обсуждаемой модели) все эти смыслы приобретают равную определенность. Между тем «национальная специфичность» слова чаще всего определяется специфичностью присутствующих в нем неявных смыслов; она заключена в тех бесплотных и трудноуловимых смысловых элементах, которые передаются подспудно как нечто самоочевидное. К таким смыслам в русском языке относится смысл как бы само собой. Слова, содержащие такого рода смысловые компоненты, труднее всего перевести: при переводе то, что должно читаться между строк, приобретает тяжесть и определенность, которые все меняют.

5 СЕМАНТИКА ЯЗЫКА

Для многих характерно понимание семантики как особого компонента полного описания языка, которое в свою очередь мыслится как формальное устройство, моделирующее языковое поведение людей. Чтобы составить себе представление о модели языка в целом и о ее семантическом компоненте в особенности, необходимо уяснить, из каких умений складывается тот феномен, который называется «языковое поведение», «владение языком» и т. п.

Люди, знающие тот или иной естественный язык, могут выполнять с его помощью следующие операции:

1)      Строить     на     этом     языке     текст,     выражающий     нужное     значение (способность говорения), а также извлекать значение из   воспринимаемого текста   (способность   понимания).    Неумение   выбрать   слова   и   конструкции, выражающие требуемое значение, приводит к семантической ошибке, например, такой: Преступники угнали несколько государственных и собственных машин. Это предложение либо неправильно (надо было сказать частных, а не собственных), либо правильно, но нелепо (преступники обокрали себя, угнав свои собственные машины). Ошибка объясняется тем, что автор приведенного высказывания спутал два близких, но не совпадающих по значению слова: частный   X   =    ' X ,    принадлежащий    отдельному    лицу'    и    собственный    X   = 'принадлежащий тому лицу, которое пользуется Х-ом'.

2)    Соединять слова друг с другом идиоматично, т. е. в соответствии со сложившимися в данном языке и подчас трудно мотивируемыми нормами синтаксической,    семантической    и    лексической     сочетаемости.     По-русски нельзя сказать транжирить или мотать деньгами (надо: транжирить или мотать деньги), приходить в хандру (надо: впадать в хандру), хотя никакой семантической ошибки тут нет: форма творительного падежа деньгами может иметь требуемое по смыслу объектное значение (ср. сорить или бросаться деньгами), а глагол приходить — требуемое по смыслу значение 'начинать находиться в состоянии, обозначенном зависимым существительным' (ср. приходить в ярость).

3)   Устанавливать различные семантические отношения между высказываниями, в частности: а) отношения синонимии, ср. Нет на свете дела, более трудного, чем составление словаря = Составление словаря — самое труднoe дело на свете ; б) отношения логического следования, ср. Мальчик вылечился => Мальчик выздоровел => Мальчик здоров. При говорении эта способность проявляется в умении перифразировать построенный текст многими различными способами, оставляя неизменным его содержание или меняя последнее строго определенным способом, а при понимании — в умении увидеть полное или частичное семантическое тождество внешне различных текстов.

4)   Устанавливать различные семантические свойства предложений, в частности: а) отличать семантически правильные предложения от семантически неправильных, б) отличать семантически связные тексты от семантически несвязных.

Подчеркнем, что здесь имеются в виду умения, основанные на владении чисто языковой (словарной и грамматической), а не энциклопедической информацией. Текст Он проплыл 100 метров кролем за 45 секунд для всякого носителя русского языка значит: 'Плывя стилем «кроль», он покрыл расстояние в сто метров и затратил на это 45 секунд'. Для тех, кто знает не только русский язык, но и таблицу мировых достижений в плавании (элемент энциклопедической, а не языковой информации), то же самое предложение может оказаться гораздо содержательнее. Оно может быть воспринято как сенсационное сообщение о феноменальном мировом рекорде, как напоминание о безграничных физических возможностях человека и т. п.

Достаточно знать только грамматику языка и словарные значения слов, чтобы построить перифразы Стометровую дистанцию (стометровку) он проплыл кролем за 45 секунд, На сто метров кролем у него ушло 45 секунд, Стометровку он прошел кролем за 45 секунд, Он затратил 45 секунд па то, чтобы пройти кролем расстояние в 100 метров , Стометровку он проплыл кролем за 3/4 минуты и очень многие другие. К услугам знатока спорта будут и совер­шенно иные возможности перифразирования: Кратчайшую олимпийскую дистанцию он проплыл кролем за 45 секунд, На стометровой дистанции кролем он на 10 секунд улучшил прежний мировой рекорд и т. д.

Если человек владеет только языковой информацией, он не сумеет сказать, являются ли семантически связными тексты: Он проплыл 100 метров кролем за 45 секунд, установив, таким образом, феноменальный мировой рекорд и Он проплыл 100 метров кролем за 45 секунд, едва выполнив, таким образом, норму третьего разряда. Если же человек владеет и соответствующей энциклопедической информацией, первое предложение будет для него семантически связно, хотя и неправдоподобно, а второе - несвязно или ложно.

Итак, речь идет лишь о моделировании знания языка, а не знания действительности. В указанных рамках носители языка выполняют все перечисленные операции интуитивно и не отдают себе отчета в том, на каком основании они выбирают то или иное решение

Основной семантический закон, регулирующий правильное понимание текстов слушающим: выбирается такое осмысление данного предложения, при котором повторяемость семантических элементов достигает максимума. Этот закон представляет собой строгую формулировку старого принципа, в силу которого нужное значение многозначного слова иногда он называется правилом семантического согласования.

Теперь можно формально эксплицировать, хотя бы в первом и самом грубом приближении, и понятие семантической связности текста: текст семантически связен, если в лексических значениях синтаксически связанных слов имеются повторяющиеся смысловые компоненты; если ни для одной пары синтаксически связанных друг с другом слов это правило не соблюдено, текст семантически не связен.

Уже этот пример показывает, что попытка смоделировать понимание человеком семантически связных текстов или его умение отличать семантически связные тексты от несвязных приводит к постановке серьезного вопроса о языке, на котором описываются значения слов. Очевидно, например, что, поскольку повторяться в тексте могут только части сложных значений, а не эти значения целиком, каждое из сложных значений должно быть представлено в виде комбинации более простых значений, а каждое из этих простых значений должно (в формальном языке) всегда называться одинаково: если одно и то же простое значение будет называться по-разному в зависимости от того, входит ли оно в сложное значение 'А' или 'В', факт его повторяемости в словосочетании АВ не может быть непосредственно установлен.