Роль религии в экономическом мировоззрении

     Протестантская  этика отказалась от универсализма  любви, признала профессиональную деятельность «в миру» служением богу (мирской  аскетизм) и приняла экономические  законы как средства для выполнения религиозного долга. Вместо идеи братства и готовности «отдать рубашку» первому  встречному, если тот в этом нуждался, – это был жест, символизирующий  отказ от уз бренного мира и готовности к жертве ради спасения души, – суровый  долг, повелевающий отдаватьвсе силы служению «делу» и не потакать «лености»  тех, кто не хочет жить честным  трудом, ублажая тело и губя душу.

Таким образом, главная идея Вебера состояла в том, что экономика — одно из основных условий человеческого  существования, — воплощалась в  различных типах хозяйственной  деятельности, которые характеризуются  не только технологическими различиями, но и разной социальной организацией труда; существенным фактором хозяйственной  деятельности является менталитет субъектов  экономической деятельности. В выработке  экономического менталитета религия  могла играть и действительно  играла важную роль. Эта идея подтверждалась не только в «Протестантской этике», но и во всех крупных работах Вебера, посвященных мировым религиям —  индуизму, буддизму, таоизму и конфуцианству, иудаизму, христианству, исламу, — составивших  «Хозяйственную этику мировых религий», работу, в которой для Вебера главный  вопрос заключался в том, почему разными  путями пошло развитие Запада и Востока, почему только в Европе сложилась  развитая рационализация экономической  деятельности, обусловившая поворот  в мировом развитии в сторону  современного индустриального общества.

     Пример  Японии показывает, что религия способна оказывать влияние на экономическое  мышление (хозяйственный менталитет) и косвенным путем, отличным от способа  влияния протестантской этики. Религия, как показали исследования в ряде европейских стран и США (в  частности исследования, которые  в 1950-х гг. провел в Детройте Герхард Ленски) и в уже развитом индустриальном обществе обусловливает различия в хозяйственном менталитете населения: протестанты в большей мере, чем католики, обладают хозяйственным менталитетом типа, характеризуемого Вебером как «дух капитализма». 

Глава 2: Религиозная жизнь  в развитии капитализма  в России ХХ в.

     В России начала ХХ-го века проблема развития капитализма вызывала самое пристальное  внимание и бурные дискуссии. В работах  С.Н. Булгакова эта проблема рассматривается  в ее связи с религиозной жизнью, главным образом православием. Высоко оценивая веберовскую «Протестантскую  этику», он, прежде всего, указывает  на то, что благодаря этой работе «религия как фактор экономического развития, поскольку она есть фактор образования личности, вводится в  круг изучения экономической жизни». Булгаков с сожалением констатирует, что влияние религиозного фактора  на экономическую жизнь изучено  недостаточно и что подобного  рода исследования почти совершенно отсутствуют относительно русской  хозяйственной жизни, включая историю  русской промышленности. 

1. Влияние христианства на человеческий труд

   Булгаков  утверждает, что новое «европейское отношение к хозяйственному труду» вносится христианством. Оно не начинается с Реформации, но Реформация и протестантизм  вносят дальнейший перелом в это  развитие. Он видит стержень этого  вопроса в свойственной христианству мотивации человеческого труда, которая включает не только необходимость, но и этический элемент: труд может  рассматриваться как исполнение религиозных или этических обязанностей.

   Булгаков  утверждает, что в связи с религиозными представлениями труд, хотя и «в поте лица», оставляет отпечаток  в сознании русского крестьянства —  как это можно видеть в поговорках и приметах, выражающих мировоззрение  крестьянства, — как «особое религиозное  делание». Религиозно-нравственное отношение  к труду, как отмечает Булгаков, вообще свойственно эпохам с преобладанием  религиозного мировоззрения, поскольку  труд при этом входит в систему  общей аскетики. Булгаков соглашается  с Трёльчем, в том, что аскетизм — не только умерщвление плоти, но и положительная работа на пользу целогои вместе с тем этическое  и эстетическое просветление мира. Аскетизм средневекового монашеского  мировоззрения формировал такое  отношение к труду, благодаря  которому монастыри представали  подчас как «школа труда». Булгаков отмечает экономическое значение монастырского  хозяйства, как в определенные периоды  истории Западной Европы, так и  роль православных монастырей в России в освоении огромных регионов российского  Севера и Востока.

   Однако, все же самый важный вопрос для  Булгакова — это вопрос о развитии капитализма в России и о том, каковы в этом отношении потенции русского православия. Булгаков соглашается  с Вебером в том отношении, что капитализм требует особой психологии, не просто отношения к труду как  религиозному и нравственному деянию, но еще и отношения к богатству  как самоцели. Это идея капиталистической  этики о профессиональном долге  перед имуществом: высшее благо —  увеличение богатства. «Мирской протестантский аскетизм, — пишет Булгаков, —  действуя со всей силой против беспечного пользования имуществом и связывая потребление, особенно же предметов  роскоши, освобождает накопление от препятствий со стороны традиционной этики: он разрывает аскетические путы к накоплению во имя же аскетизма, не только легализируя стремление к обогащению, но и рассматривая его прямо как дело богоугодное». Оказывается, что можно наживать деньги со спокойной совестью. Но помимо буржуазного предпринимателя, аскетический протестантизм воспитал еще и трезвых, совестливых, необыкновенно работоспособных и привязанных к труду как богоугодной цели жизни, чувствующих свою ответственность рабочих.

   Булгаков  отмечает, что существует особенно близкая связь русского капитализма  со старообрядчеством, и что выяснение  характера этой связи и вообще изучение влияния вероисповедных различий на хозяйство было бы весьма интересно. Сам он ограничивается лишь тем, что  обращает внимание на один момент, связанный  со старообрядчеством, а именно —  что гонения вырабатывают стойкость  и силу характера, тогда как привилегированное  положение огосударствленной церкви ослабляет степень влияния религиозного фактора на жизнь «независимо  даже от того или иного вероучения».

   Православие в своем отношении к миру коренным образом отличается от протестантизма, но,  как утверждает Булгаков, в  дисциплине аскетического послушания оно, как и догматически не отличающееся от него старообрядчество, имеет могучие  средства для воспитания личности и  выработки чувства личной ответственности  и долга, столь существенных для  экономической деятельности.

   Вывод, к которому приходит Булгаков, звучит и сегодня актуально: народное хозяйство  требует духовного здоровья народа, повышения личной ответственности  и самодисциплины, которая предполагает признание высших этических, в конечном счете, религиозных ценностей, нравственных обязанностей в сфере профессионального  труда. И дело не только и том, что  «из-за низкого качества человеческой личности также происходит экономическое  завоевание России иностранцами», но главным  образом в том, что для русского возрождения необходимо и национальное самовоспитание, включающее и более  здоровое, трезвое и более честное  отношение к вопросу о развитии производительных сил». Преследуя цель экономического обновления и оздоровления России, нельзя забывать о духовных его предпосылках,— выработке  соответствующей хозяйственной  психологии. 

2. Роль  старообрядчества в  развитии капитализма  в России

   Более детально анализирует роль старообрядчества в развитии торгового и промышленного  капитала в России историк Н.М. Никольский в работе «История русской церкви». Механизмы воздействия старообрядчества на экономическое развитие существенно  отличны от тех, которые раскрывает Вебер, имея в виду воздействие аскетического  протестантизма на создание психологических  предпосылок капитализма («духа  капитализма») в Западной Европе. Главное  отличие заключается в том, что  религиозное развитие «посадской оппозиции» в форме «старой православной»  веры направилось не столько в  сторону выработки новой религиозной  идеологии, сколько в сторону  выработки церковных организаций (организаций господства), организаций  раскольничьей колонизации, которая  шла по Волге и к Уралу, а  также в зарубежье. В руках  старообрядцев оказались все  главнейшие торговые пункты по Волге, начиная с Шуи, судостроение, торговля хлебом. На Урале большие успехи были достигнуты в промышленном развитии. К середине XVIII в. старообрядческая буржуазия уже обладала «великими промыслами и торгами», а в начале XIX в. на первое место выдвинулась московская (рогожская) группа старообрядцев-купцов, ворочавших миллионными капиталами. Никольский объясняет торговые и промышленные успехи старообрядцев рядом причин, из которых первая -  в необыкновенной солидарности старообрядческих бюргеров. Солидарность связывалане только членов одной общины между собой, но и все общины были связаны такой же солидарностью интересов и оказывали друг другу поддержку. «Дух торгового капитала» был духом общинной солидарности на религиозной почве, который усиливался гонениями. И в этой связи — сила церковной организации, выполнявшей роль инфраструктуры торговли в масштабах страны: «Церковная организация поповщины была лишь псевдонимом широкой организации торгового капитала, главными владельцами которого были тогда «благословенные» адепты старой веры. Главное место в торговом обороте этой эпохи занимала торговля хлебом. Рогожская и Таганка задолго до организации специальной торговой агентуры уже имели таковую в лице старообрядческих общин хлебородных губерний...». В первые десятилетия XIX в. торгово-промышленный рогожский союз основал первые крупные мануфактуры в самой Москве и ее окрестностях — зародыши настоящей свободной капиталистической промышленности. Крестьяне, массами поступавшие на мануфактуры, принимали старообрядчество, что давало им перспективу выхода из крепостного состояния и избавления от рекрутчины, т.е. эта перспектива была построена скорее на практических, нежели на этических интересах. За переход в старообрядчество крестьянам выдавались на льготных условиях ссуды для выкупа на волю и покупались для них рекрутские квитанции. Таким образом, здесь также промышленность обеспечивалась «работоспособными» и «чувствующими свою ответственность перед хозяином» рабочими: фабрикант был братом по вере и благодетелем.

   Психология  предпринимательства в развитии российского торгово-промышленного  капитала складывалась на иных мотивациях, нежели выраженных в аскетическом протестантизме, с присущим ему индивидуализмом  и чувством личной ответственности, построенной на том, что в «спасении  души», перед богом — человек  один. Гонения на раскольников усиливали  дух солидарности, взаимоподдержки; выброшенные из официальных социальных структур, поставленные фактически «вне закона», они могли противопоставить силе государства силу больших денег. Капитал — оружие в борьбе за веру с ее гонителями, долг движет наживающим миллионы, а не просто страсть к  наживе; он делает «богоугодное дело»  еще и потому, что кормит, дает работу, устраивает судьбу многих и  многих, которые иначе пропали  бы. Таким образом, и здесь оказывается, что можно наживать деньги со спокойной  совестью и чем больше — тем  лучше. Но увеличение богатства, в отличие  от этики аскетического протестантизма, не рассматривается само по себе как  высшее благо, как самоцель. Остается, по идее, отношение к хозяйственной  деятельности как «общественному служению». Религиозная этика неизбежно  вступает в противоречие с «рациональностью дела». И не потому ли в России отношение  к предпринимателю такое, говоря словами Булгакова, которое «загоняет  морально в угол представителей промышленности, их деморализует, деградируя их в общественном мнении», «подвергает их общественно-моральному бойкоту».

Быстрый рост промышленного и банковского  капитала во второй половине XIX в. оказал воздействие на экономическую базу государственной православной церкви. Церковь, как отмечает Никольский, тянется вслед за веком к капиталистическому накоплению, но совершает это чрезвычайно уродливым способом и «работает» не столько на себя, сколько на государство. По данным 1910 г. лишь немногие церковные учреждения имели крупные земельные угодья, большую часть церковных земель составляли мелкие наделы сельских церковных приходов. Эксплуатировались с целью извлечения прибыли 800 тыс. десятин земли, принадлежавших архиерейским домам и монастырям, но эти 800 тыс. десятин составляли лишь 0,1% землевладения России в это время. Столь же немногочисленны были другие коммерческие предприятия церкви. Только несколько крупнейших монастырей вроде Троице-Сергиевой лавры и Киево-Печерской лавры имели свои лабазы, лавки и доходные дома. Главным источником существования всех церковных учреждений и духовенства были казенные кредиты и доходы от чисто церковных операций. Лишенные земель, далеко необеспеченные штатным казенным содержанием (из 934 монастырей в 1916 г. получали только 275, всего в сумме 423 528 рубл., т.е. ок. 150 рубл. на монастырь), монастыри жили главным образом на свои средства, источником которых была своеобразная торговля: торговали местами на монастырских кладбищах, крестиками, иконами, освященным маслом, разными специальными молитвами и все по дорогой цене, со стопроцентной и больше наживой. Церковный православный историк Е.Е. Голубинский говорил о том, что русские православные монастыри были самыми бессовестными торговцами во всем мире. Время от времени, когдаподнималась волна нареканий, Синод пытался побудить монастыри, для поднятия их авторитета, расширить благотворительную и учебную деятельность. Но из этого, как правило, ничего не получалось. Монастыри отказывались, ссылаясь на свою «бедность». В 1913 г. при монастырях было только 192 больницы с 2 368 койками и 113 богаделен с 1 517 призреваемыми на всю Россию. Число тем более ничтожное, если сравнить с числом монастырей и численностью монахов.

     Все церковные денежные капиталы должны были обязательно помещаться в государственные  процентные бумаги и храниться в  Государственном банке. Когда в 70-х  гг. XIX века появились городские н  частные банки, платившие больший  процент, чем Госбанк, и церковные  учреждения стали помещать в них  свои средства, правительство оценило  это как преступление, и в 1882 г. Синод отдал строжайший приказ взять  обратно все церковные вклады из частных банков и передать в  Госбанк и впредь не иметь никакого дела с частным денежным рынком. Церковь должна была служить государству  не только духовными, но и материальными  своими средствами.

Никольский  отмечает «паразитические черты  церковной экономики» и приходит к заключению, что критическое  положение православной церкви послереформенного  времени обнаруживается, прежде всего, в ее экономической базе. Говорить о каком-либо реальном вкладе православия  в экономическое развитие России до сих пор не приходится. 

Заключение

     Итак, в заключение следует отметить, что  определенные религиозные ценности и установки могут способствовать развитию или упадку экономической  системы. Если религиозная этика  ориентирует на трудолюбие, прилежание, самоограничение и скромный образ  жизни, служение «делу», а не самоублажение, то она может способствовать умножению  богатств. Однако, такого рода мотивация  должна подкрепляться действием  других факторов, сама по себе она не является ни достаточной, ни необходимой. В современном мире значение религиозной системы в экономике развитого типа весьма умеренно и определяется тем, что она может выступать в качестве подспорья в социоэкономических изменениях. 

Список  литературы

1. Никольский Н.М., Книга «История русской церкви», 1930 г. (3-е изд. — в 1985 г.).
2. Макс Вебер, Протестантская этика и дух капитализма 2-е изд.,доп. и испр. М- 2006г.