Автор: Пользователь скрыл имя, 15 Ноября 2011 в 13:35, реферат
Несмотря на успехи в исследовании городов домонгольской Руси (главная заслуга принадлежит здесь археологам), проблемы их сущности, становления и развития далеки от разрешения и часто предстают в искаженном свете.
Объяснение этому явлению дал С. М. Соловьев: "Земли было слишком много, она не имела ценности без обрабатывающего ее народонаселения; главный доход князя, который, разумеется, шел преимущественно на содержание дружины, состоял в дани, которую князь собирал с племен и которая потом продавалась в Грецию" . Вассальные отношения не сопровождались земельными пожалованиями и, следовательно, смерды - юридически свободные крестьяне и мелкие собственники, составлявшие основную массу сельского населения, никак не могли восставать против засевших а замках и городах "феодальных хищников" (по Юшкову). Искусственно созданная советскими историками оппозиция феодалы - крестьяне, последние - подвергаемые различным формам угнетения, с легкостью снимается. Данничество и "полюдье" - слишком архаические явления, чтобы можно было говорить о феодальной ренте.
По письменным источникам, о восстаниях смердов в X - XIII вв. ничего не известно. Что касается внутригородских волнений, например с отстаиванием прав противоборствующих князей на киевский (1068 и 1113 гг.), то и здесь отсутствуют какие-либо признаки борьбы между классами. Изучение летописей убеждает, что к каждому из таких событий требуется индивидуальный подход; что участвовали в восстаниях не одни простолюдины; что на стороне каждого из воюющих властителей выступали партии их сторонников из ремесленников, мелких торговцев и крестьян близлежащих селений. Именно эту социально разнородную масcy летописец понимает под "киевлянами", участниками веча, "людьми".
При анализе подобных бунтов советскими историками игнорировались социально-психологические факторы: упускались из виду повышенная внушаемость толпы, которую под видом борьбы за справедливость легко заряжали эмоциями гнева, а экзальтированная убежденность в своей правоте приводила к чудовищным последствиям. "Кияне же разъграбиша дворъ Путятинъ, тысячького, идоша на жиды, разграбиша я" (ПВЛ, 1113 г.). Стремление изничтожить виноватых с позиций собственной мнимой правоты выдается за классовую борьбу. Народные движения XI в. в Новгороде (1015-1017 гг., 70-е годы) оцениваются только Фрояновым как возникшие на религиозной и бытовой почве. События 1136, 1209, 1227-1230 гг. были, по его мнению, внутрисоциальными конфликтами . Термин "социально-политическая борьба", в отличие от понятия "классовая борьба", не вызывает возражений. Менее всего подходят под категории классовой борьбы и языческие восстания волхвов или позднейшие еретические движения.
Для древней Руси, как и для более поздней России вообще, характерна нечеткость классовых взаимоотношений. В ней отсутствовали классы в европейском смысле слова (как, к примеру, в социальной структуре Англии XIX в., о которой писал К. Маркс) . В древнерусских городах XI- XIII вв. при постепенно развивавшейся сложной стратификации, социальной дифференциации "классов" в марксистско-ленинском смысле слова не существовало. Скорее следует говорить о стратах - общественных слоях, группах, объединенных общими имущественными или профессиональными признаками, уровнем образованности и т. д. Среди отдельных категорий населения, рассматриваемых в динамическом развитии, с присущими каждой из них чертами коллективной психологии и менталитета и со своими культурными нормами, следует констатировать отсутствие тех острых конфликтов, какими их рисовала предельно политизированная советская историография.
При отсутствии крупного боярского землевладения, основанного на развитой системе эксплуатации зависимого крестьянства, а также классовой борьбы и коммунального движения за городские вольности против феодальных сеньоров, замки на территории Руси, подобные западноевропейским твердыням, получить распространение не могли. Не случайно археология их не знает. Пограничные же княжеские крепости или их ранние резиденции типа Вышгорода, а не замки, могли стать основой будущих городов. В IX-X вв. регулярные разъезды правителей с целью кормления дружины и сбора дани "мира для" (т. е. как подать населения за охрану его княжьими мужами) множили число княжеских ставок. Подобно франкским королям из династий Меровингов и Каролингов, у русских князей дружинного периода не было особой приверженности к оседлости. При наличии предпочитаемых пунктов пребывания укореняется практика кочевания с места на место; это примета времени.
Непонятно, на каком основании восточнославянские городища VIII-IX вв. Рыбаков относит к категории замков - первых феодальных резиденций "лучших мужей" славянских племен, которые господствовали над жителями прилегающего поселка: "Тысячи таких дворов-хором стихийно возникали в VIII-IX вв. по всей Руси, знаменуя рождение феодальных отношений" . "Тысячи" памятников, к тому же "по всей Руси" - это скорее укрепленные центры кровнородственных или соседских общин: но о каких именно городищах идет речь, из контекста не ясно, так как ссылок нет. Рыбаков относит к числу городских замков даже дворы новгородских бояр. Что касается княжеских вотчин с XI в., как они рисуются в "Русской Правде", то между ними и феодальными замками едва ли можно ставить знак равенства. "Княж двор" (не говоря уже о боярских дворах, ограды которых, как археологически доказано, не отличались от частоколов или заборов обычных усадеб) не обязательно представлял собой цитадель со сложной системой фортификации.
Пожалуй, единственное исключение - белокаменный ансамбль в Боголюбове, но это не столько замок, сколько дворец, репрезентативная княжеская резиденция, к тому же построенная при участии романских зодчих из Германии. Как пример феодального замка приводится Любеч (раскопки Рыбакова) . Но анализ материалов заставляет усомниться в предложенной им интерпретации памятника. Дело в том. что к самому раннему горизонту относятся погребения, датируемые по инвентарю до середины XII века. Весь вещевой материал из сооруженных выше построек относится ко второй половине XII в. и далее, до монгольского нашествия. Следовательно, "замок" не мог быть построен Владимиром Мономахом. Основная же территория окруженного валами Любеча со слоями X-XI вв. осталась почти не изученной и только в последние годы начинает исследоваться археологами. Едва ли она может называться "посадом", поскольку является более древней частью города, а укрепленный останец днепровской береговой возвышенности, где, возможно, располагалась усадьба какого-то высокопоставленного лица,- более поздний комплекс.
Без достаточных оснований к "владельческим поселениям замкового типа" отнесены городища типа Воищинского и Бородинского в смоленском Поднепровье . Приводимые В. В. Седовым характерные признаки этих "феодальных замков" нельзя считать определяющими. Находки предметов вооружения на этих памятниках не выделяются среди других категорий вещей: это стрелы, булавы, кистени, топоры и пр. При раскопках городов их обнаруживают вместе с ремесленными и сельскохозяйственными орудиями среди бытовой утвари в жилищах рядовых горожан. Они свидетельствуют лишь о том, что на Руси, как и во всем средневековом мире, каждый свободный человек пользовался ничем не стесненным правом владения оружием. "Русская Правда" не оставляет сомнений насчет массового вооружения и горожан, и селян. Показательно, что на территории так называемых замков отсутствует очень дорогое по тем временам оружие дружинников: мечи, сабли, шлемы и кольчуги.
Замковая теория не учитывает динамики планировочного развития городских центров на протяжении X - XIII веков. Общепринятая схема - княжеско-дружинный детинец (кремль, кром) и примыкавший к нему торгово-ремесленный посад - слишком часто не отвечает археологическим показателям. Первый пояс укреплений окружал не обязательно аристократический детинец, а скорее древнюю часть поселения, его ядро. Одна из причин заблуждения - слабая археологическая изученность "посадских" частей городов, раскопки малыми площадями.
В результате крупномасштабных исследований в Старой Рязани стало очевидным, что первая и вторая линии ее оборонительных сооружений опоясывают не кремль - княжескую резиденцию, как считал А. Л. Монгайт , а первоначальный город с примыкавшим к нему с середины XI в. курганным могильником. На его площади отрыты усадьбы рядовых горожан без каких-либо следов пребывания представителей правящей элиты. Инвентарь полуязыческих погребений свидетельствует об отсутствии имущественного расслоения до середины XII века. На новом этапе развития города, когда он становится столицей Муромо-Рязанского княжества, размеры его огражденной стенами территории увеличиваются в 8 раз, достигая 60 га. Именно тут возникает административный центр с тремя кирпичными храмами, боярскими "теремными строениями" и дворами зажиточных ремесленников-ювелиров, работавших по заказам знати. В прибрежной части стольного града на Оке, на месте снесенного (при расширении застройки) некрополя, найдены почти все клады драгоценных украшений из золота и серебра. Если же следовать формальным топографическим критериям, в основе которых проглядывает упрощенно-социологическая схема, то эту центральную часть Рязани пришлось бы назвать "посадом".
Теория "протогородов-виков". В последние десятилетия этому типу памятников уделяется пристальное внимание, проводится их интенсивное археологическое изучение, им посвящена обширная литература . Речь идет о топографических и функционально близких комплексах, обычно включающих поселения, небольшие городища и обширные курганные могильники с большим количеством дружинных захоронений (IX - начало XI в.). К их числу относят Ладогу, Рюриково городище под Новгородом, Гнёздово возле Смоленска, Сарское городище у Ростова, Тимерево и Михайлово в ярославском Поволжье, Шестовицы под Черниговом и другие объекты. Названия этих памятников не отражают их главной сути: "открытые торгово-ремесленные поселения", "города-эмбрионы", "протогородские центры", "протогорода".
В действительности эти достаточно сложные организмы были тесно связаны с интересами международной торговли и далеких грабительских походов. (Между тем и другим в ту эпоху трудно провести резкую границу). Они представляли собой в первую очередь торговые места, фактории (эмпории), которые по ряду признаков сближают с центрами, известными под германским названием "вик" в значении - порт, гавань, залив. К числу таких признаков относятся: расположение на пограничье; местонахождение на важнейших торговых путях; наличие укреплений; значительная площадь поселений; мобильность населения и его полиэтничность; находки кладов куфических монет-дирхемов и импортных предметов роскоши - драгоценных украшений, шелковых тканей, поливной посуды. К числу виков относят Хедебю в Дании, Скирингссаль в Южной Норвегии, Бирку на озере Меларен в Швеции, Колобжег и Волин на южном побережье Балтики и др.
"Протогорода" Восточной Европы были тесно связаны с двумя трансконтинентальными трассами: Великим Волжским путем, ведущим в страны мусульманского Востока, и Волховско-Днепровской магистралью - "путем из варяг в греки", который связывал Скандинавию и славянские земли с Византией и Восточным Средиземноморьем. "Путь из варяг в греки" играл не только важную роль в торговых связях, но имел исключительно важное военно-политическое и культурное значение. По Волге и Дону с его притоками в обмен на меха и другие продукты лесных промыслов в IX - X вв. в огромных количествах поступало монетное серебро в виде дирхемов - главных платежных знаков в Восточной Европе и Балтийском регионе.
Контроль над этими магистральными коммуникациями осуществлялся в таких центрах, как Ладога и Гнёздово, Шестовицы и Киев с их дружинными некрополями. "Колонии" купцов-воинов (в дружинных курганах, помимо оружия, находят принадлежности для торговых операций - складные весы с гирьками для взвешивания серебра), места организации далеких походов, вероятно, одновременен служили и погостами, которые регулировали полюдье и кормление дружины. Недаром расцвет сети "протогородских" поселений приходится на середину X в.- время реформ Ольги. В тех же пунктах могла процветать и работорговля. Отмечено их сосуществование с древнейшими городами: примета переходного времени, Рюриково городище (конец IX-X вв.), синхронно древнейшим напластованиям Новгорода; стан в Шестовицах одновременен раннему Чернигову и Киеву.
Вся жизнь чуждых оседлости дружинников, на время оседавших в поселениях, ничего общего не имевших с урбанистическими образованиями была направлена на подготовку далеких и опасных экспедиций, а жившие там ремесленники обслуживали нужды этого привилегированного слоя. В Гнёздове обнаружены захоронения мастеров с молотками, напильникам, резцами, долотами - кузнечным и деревообделочным инструментарием связанным с постройкой новых и ремонтом бывших в плавании судов.
До недавнего времени замалчивалась ведущая роль скандинавов в становлении и функционировании центров типа Гнездова или Шестовиц. Между тем экспансия викингов (последняя, поздняя стадия Великого переселения народов), о которых еще в XIII в., с ужасом вспоминала христианская Европа, сыграла важную роль в истории Киевской Руси. В самых крупных и богатых курганах "протогородских" могильников открыты погребения этих "пассионариев" (по терминологии Л. Н. Гумилева) - людей, обладавших повышенной активностью, боеспособностью и выносливостью, для которых летними жилищами служили корабли. В Гнёздове - средоточии славяно-варяжских контактов на центральном участке "пути из варяг в греки", где перекрещивались водные и волоковые переходы систем Волхов - Днепр - Двина - Угра - Ока, выделяется группа больших курганов, составлявших аристократическое кладбище в центральной части некрополя Военные вожди захоронены по скандинавскому обряду, которому соответствует и сопровождающий инвентарь: предметы вооружения, украшения, амулеты и пр. Скандинавские элементы, зачастую в трансформированном виде, наряду со славянскими, финнскими и балтскими (в состав воинских контингентов входили представители разных этнических групп), очень сильны и в других курганных комплексах X в. при "протогородах".
После новых археологических открытий становится все более ясной надуманность, искусственность "норманнской проблемы", бесперспективность борьбы так называемых норманистов и антинорманистов. Умалять значение скандинавских "находников" в становлении Древнерусского государства значит грешить против исторической истины. "Призвание варягов" неправомерно связывают с посягательствами на национальное достоинстве и с отрицанием самобытности древнерусской культуры. "Призвание варягов" - иначе, иноземное завоевание, кладущее начало русской государственности, - тоже не наш удел; вся романская Европа сложилась вокруг национально чуждых государственных ячеек: германских королевств. Это но помешало пришельцам и на Западе, и у нас быстро раствориться в завоеванной этнической среде" .
Информация о работе Происхождение и развитие городов древней Руси (X-XIII вв.)