Право в Золотой Орде

Напомним, что правитель Москвы был не единственным великим князем, стремившимся объединить страну. Великие князья тверские были не менее честолюбивы, хотя и менее  удачливы, а скоро появился и новый  претендент – великий князь литовский. Попытки объединить Восточную Русь со стороны этих ведущих великих  князей нельзя объяснять единственно  их личными амбициями. Суровая политическая ситуация требовала объединения  усилий всей нации; без него задачу освобождения Руси от монгольского владычества  решить было невозможно. Это хорошо понимали не только многие князья, но и  большинство народа – бояре, а  также простые люди. Они инстинктивно чувствовали, что только сильный  правитель может привести их к  победе, и они были готовы поддержать такого правителя. Когда стало ясно, что великий князь московский становится сильнее других, все больше бояр и простых людей, даже в других великих княжествах, уповали на его  руководство. С этой точки зрения победа Дмитрия Донского на Куликовом  поле, несмотря на то, что за ней последовал новый период унижения, явилась важным шагом в развитии национального самосознания.

Борьба  за главенство между русскими великими и удельными князьями проходила  различные стадии. Каждый великий  князь сначала старался закрепить  свою власть над удельными князьями своего собственного дома, а затем  всеми средствами добивался лучшего  положения в сообществе князей Восточной  Руси в целом. Гамма политических взаимоотношений между великими и удельными князьями хорошо отражена в меж княжеских договорах того периода – многие оригиналы до сих пор хранятся в русских архивах. Политическое равенство или подчиненность обычно выражались в этих договорах в терминах родства, даже если эти термины не соответствовали фактическим семейным отношениям подписывавших. Так, в договорах от 1367 и 1374 годов князь Владимир Серпуховской, двоюродный брат Дмитрия Донского, фигурирует как "младший брат" последнего, а в договоре от 1389 как "сын" Дмитрия. Оба термина использовались для обозначения вассальных связей; степень подчинения в 1389 году возросла. В 1375 году великий князь тверской признал себя "младшим братом" великого князя московского; в 1382 году то же самое сделал великий князь рязанский. С другой стороны, когда два или больше князей заключали договор на равных условиях, каждый называл другого "братом".

Признание монголами прав династии Рюрика было мудрым шагом, который избавил их от множества проблем. Он также облегчил русским принятие монгольского сюзеренитета. Рюриковичи продолжали править Русью, – насколько им это позволяли  – но теперь они правили на основе как своих генеалогических прав, так и ханской инвеституры. Старый принцип передачи столов по генеалогическому старшинству, который нарушался уже в конце Киевского периода, теперь стал еще менее действующим, и потому что ханы часто пренебрегали им при выдаче княжеских ярлыков, и потому что условия на Руси коренным образом изменились. Теперь во всех княжествах на первый план вышел наследственный принцип передачи власти от отца к сыну; нигде, однако, он не оказался столь жизненным, как в московском княжестве и, после фактического объединения Москвы с Владимиром, в Великом княжестве Владимирском и Московском. Наследственный принцип поэтому можно считать психологической основой власти дома Даниила Московского. Сначала применяя его к Московскому княжеству, они скоро распространили принцип на все Великое княжество Владимирское.

Как уже  отмечалось, с практической точки  зрения домены великого князя составляли одно из важных оснований его власти. Переплетение манориальных прав великого князя с его властью как правителя привело многих историков и юристов, таких, как Борис Чичерин, например, к разговору о полной победе частного права над государственным и исчезновении всех понятий государственности в Московии этого периода. В доказательство своей теории Чичерин ссылается на завещания московских князей. Теория на первый взгляд может казаться убедительной, но по существу является примером слишком упрощенного понимания исторической реальности. Нужно быть осторожным, используя абстрактные юридические модели при интерпретации средневековых понятий и терминологии. На самом деле власть князя не ограничивалась исключительно сферой его частных интересов. Ясное выражение постепенного развития государственной идеи можно найти в предпочтении, отданном каждым московским правителем своему старшему сыну. Тогда, как и позже, в русских сводах не существовало закона первородства в статьях о наследовании без завещания, и, таким образом, идея майората не оказала влияния на положения русского частного права. Земельные владения, неважно – княжеские или боярские – делились поровну между всеми сыновьями со специальными условиями для поддержания матери, вдовы или дочерей.

Этот  закон, даже относительно государственных  владений, превалировал в большинстве  княжеств Восточной Руси монгольского периода, но не в Москве. Даже в Москве, конечно, семейная традиция обязывала  каждого князя выделять удел всем его сыновьям, но, в отличие от других княжеств, он обычно делал долю старшего сына, наследника престола, больше доли остальных. Сначала материальное преимущество старшего сына было не очень  заметным. Как принцип, однако, тенденция  имела большую важность, поскольку  любой последующий князь легко  мог увеличить пропорцию в  пользу своего старшего сына. По завещанию  Дмитрия Донского, который оставил пять сыновей, доля старшего в выплате каждой 1,000 рублей монгольской дани (что является показателем дохода, который каждый получал со своей части земель) составляла 342 рубля (вместо 200 рублей, что было бы, если бы доли были равными). Внук Дмитрия, Василий II, оставил 14 городов своему старшему сыну, Ивану III, против 12, которые были распределены между четырьмя другими сыновьями. Иван III пошел в этом направлении еще дальше, оставив старшему сыну 66 городов, а четырем остальным вместе взятым только 30. Мотивом таких распоряжений было надежно гарантировать каждому последующему правителю господствующее положение в своем роду, если не полное единство княжеского правления. Поскольку такие меры противоречили духу русского частного права, в них можно усматривать элементы государственного права.

В киевский период основными областями княжеского управления являлись судебная, военная и финансовая. Князь был верховным судьей и главнокомандующим армии, а его представители собирали налоги и судебные пошлины. После монгольского нашествия высшее управление всеми административными функциями принял на себя царь, монгольский хан. Власть русских князей резко сократилась. Теперь князья должны были подчиняться приказам хана, и административные полномочия князей в их собственных государствах строго ограничивались; они могли отправлять властные функции только внутри узкой сферы дел, оставленных в их компетенции монголами.

В судебной практике все русские князья находились теперь под властью хана и монгольского Верховного суда, и, как нам известно, некоторых из них казнили по приказу  хана за реальные или мнимые государственные  преступления. Хан также рассматривал большую часть главных судебных дел между русскими князьями. Русские, призванные в монгольскую армию, подчинялись монгольскому военному праву.

Более того, все тяжбы между русскими и монголами подлежали рассмотрению в монгольском суде. Было, к примеру, дело потомков князя Бориса Ростовского  против потомков царевича Петра Ордынского. Петр, как мы знаем, принял греческое  православие, православными стали  и его потомки. С точки зрения хана, однако, они оставались монголами, к тому же царской крови. Поэтому, когда потомки Бориса Ростовского  попытались захватить земли, принадлежащие  монастырю, основанному Петром, внук Петра обратился к хану. Монгольский  суд поддержал права потомков Петра в этом деле, которое, можно  добавить, было справедливым урегулированием  правового спора. Хотя в этом деле затрагивались интересы монастыря, оно рассматривалось как гражданское. Обычно, однако, ханский ярлык защищал  церковь от любых посягательств  на ее права и привилегии. Нарушители, если они являлись монголами, подлежали  монгольскому суду. Если они оказывались  русскими, наказывать их, по всей видимости, должны были русские князья. В случае бездействия князя церковь, вне  всякого сомнения, могла обратиться к хану.

Твердо  установив свои судебные прерогативы  на высшем уровне, хан не вмешивался в тяжбы между русскими боярами  и простолюдинами, позволяя князю  каждой данной местности продолжать отправлять его судебные функции. Вследствие подобной политики, из всех областей княжеской  администрации судебная практика оказалась  наименее затронутой монгольским правлением. И все-таки, когда русские познакомились  с монгольским уголовным правом и монгольскими судами, они оказались  готовыми принять некоторые модели монгольской юриспруденции. Даже Владимирский-Буданов, который в целом стремится  минимизировать монгольское влияние  на Русь, признает, что и смертная казнь (неизвестная "Русской Правде" – русскому своду законов киевского  периода), и телесные наказания (в  киевский период применявшиеся только к рабам) вошли в право Московии под монгольским влиянием . Согласно статьям Двинской грамоты 1397 года, выпущенной великим князем Василием I Московским, каждый вор подлежал клеймению; за третью кражу следовало наказание смертной казнью через повешение. Смертная казнь через отсечение головы была также установлена для изменников, как можно видеть из дела Вельяминова. В "Судебнике" (своде законов) Ивана III от 1497 года смертная казнь назначалась за следующие категории преступлений: призыв к мятежу, кражу церковного имущества; убийство; подмет, то есть подбрасывание вещей в дом человека с целью впоследствии обвинить его в краже; поджог. Закоренелый убийца и разбойник, известный обществу в этом качестве (ведомый лихой человек) тоже мог быть казнен при подозрении в любом серьезном преступлении.

Необходимо  заметить в этой связи, что в тот  же самый период смертная казнь была введена и во Пскове. В этом случае, однако, образцом послужило не монгольское, а западное право. Благодаря своему географическому положению и оживленной торговле с западными городами, Новгород и Псков были гораздо больше открыты для западных влияний, чем Москва. На самом деле система наказаний Англии, Франции и Германии в позднем Средневековье и начале Новой эры была такой же суровой, или даже более суровой, чем монгольское уголовное право. И смертная казнь, и телесные наказания назначались за многие преступления. В Германии отсечение головы и повешение являлись обычными формами наказания преступника; использовались и многие другие способы лишения жизни: преступников сжигали на костре, заживо хоронили, топили, колесовали, четвертовали, сажали на кол. В Пскове смертная казнь назначалась за четыре рода преступлений, считавшихся наиболее опасными: кража в пределах Псковского кремля, конокрадство, шпионство и поджог. Способ казни не упоминается в Псковской грамоте; по всей видимости, там либо отрубали головы, либо вешали, в зависимости от характера преступления. В Новгороде в тот же период предпочитаемой формой наказания было топить преступников в Волхове.

Также именно в монгольский период и, возможно, под влиянием татар, в уголовную  процедуру Московии вошли пытки. Судебник 1497 года предписывает пытать подозреваемого без снисхождения и  беспристрастно; главная цель пыток  состояла, видимо, в получении как признания, так и информации о соучастниках. Ответственному лицу поручалось, однако, не позволять жертве делать порочащие заявления против невинных людей. Нельзя не заметить, что пытки в тот период широко использовались на Западе. В четырнадцатом веке Римская католическая церковь рекомендовала использовать их в процессах над еретиками. В пятнадцатом веке привычным было и во Франции, и в Германии применять пытки во время допросов преступников. Во Франции тайна следствия и использование пыток были легализованы указами от 1498 и 1539 годов. В Германии император Карл V пытался ограничить применение пыток в своем Декрете об уголовном праве (Halsgerichtsordnung) (1532); но не смог остановить злоупотреблений. Псковичи в этом отношении не последовали новому образцу; Псковское право не санкционировало пытки.

Тогда как определенное влияние монгольского уголовного и процессуального права  на право Московии едва ли можно  отрицать, не существует положительных  свидетельств о заимствовании русскими от монголов каких-либо значительных черт организации судопроизводства. Хотя мы должны заметить, что мелких чиновников местных судов Северной Руси в  шестнадцатом и семнадцатом веках  называли ярыгами, слово, очевидно, восходит к монгольскому jargu (dzargu, yargu), "судья".

Список  используемой литературы

1. Н.И. Костомаров, Начало единодержавия в древней Руси, Собрание сочинений т. 5, 41-47.
2. С.М. Соловьев, т. 4, 179.
3. В.О. Ключевский, т. 2, 18-22, 38-39, 44-45.
4. Киевская Русь, гл.6, гл.7.
5. Б.А. Рыбаков, сс. 525-538, сс. 535-536, сс. 641-646.
6. Д. Лихачев, Национальное самосознание древней Руси, с. 97.