Правление Ивана Грозного. Реформы Избранной Рады. Опричнина

Все эти преобразования совершались одновременно с впечатляющими  победами в войнах и внешнеполитическими  успехами. Между тем царь повзрослел, приобрёл некоторый опыт в государственных  делах и уже тяготился деятельным правлением «Избранной рады». Воля его, стеснённая в юности, теперь распрямлялась, словно отпущенная пружина, стремясь к самовластию. Одной из главных черт характера Ивана IV стала неспособность сдерживать себя в чём-либо, неспособность ставить своим желаниям и планам разумные пределы. С течением времени царь стал подвержен приступам гнева, во время которых он терял над собой контроль. Через четверть века в состоянии такого припадка ему суждено было убить собственного сына, Ивана Ивановича. Придя в ярость в споре с сыном по ничтожному поводу, царь ударил того в голову концом жезла с насаженным четырёхгранным железным остриём. Царевич от раны заболел и умер, родитель его «рыдал и плакал», придя в себя и осознав содеянное, да было поздно.

До начала 60-х  гг. самовластие Ивана IV было ограничено в политическом отношении «Избранной радой», а в моральном – его наставником митрополитом Макарием и женой Анастасией, единственным существом, к которому Иван питал в зрелые годы приязнь и даже любовь. В связи с началом Ливонской войны царь вступил в конфликт с деятелями «Избранной рады» (в частности, с Адашевым), стоявшими за войну с Крымским ханством, для которой тогда сложилась благоприятная военно-политическая ситуация. В отношении Ливонии Адашев считал предпочтительными мирные переговоры или боевые действия в ограниченных масштабах. «Избранную раду» поддерживала значительная часть аристократии, но Иван Васильевич настоял на своём и мог счесть себя правым, поскольку в первые годы войны с Ливонским орденом русские воевали успешно.

В августе 1560 г. умерла царица. Боярская группировка  её родственников Захарьиных обвинила Адашева в отравлении Анастасии  и колдовстве. В результате «Избранная рада» пала, её деятели и сторонники подверглись опале и гонениям. В декабре 1563 г. скончался митрополит Макарий, и на его место был  поставлен тихий, нерешительный  митрополит Афанасий.

Московский государь начинает единолично руководить всей внутренней и внешней политикой. В двух словах его политический курс можно охарактеризовать как доведение личной власти до уровня неограниченного самодержавия внутри страны и максимально возможное её распространение за пределы Московского государства путём завоеваний.

В первые годы Ливонской войны Ивану IV удаётся добиться серьёзных успехов, в частности на Северо-Белорусском театре военных действий, Но в стране уже чувствуется нарастающее истощение сил и средств из-за военных тягот. Аристократическая верхушка служилого класса была заинтересована в оборонительных войнах, в отстаивании южных рубежей от набегов татар. Напротив, низшая часть служилых людей – дворяне и другие группы дворянства («жильцы», «дети боярские») – выступала за продолжение наступательной войны с западными соседями. Это и понятно: по сравнению с землевладельцами-аристократами дворяне значительно хуже были обеспечены землёй, и даже те небольшие участки, которые были положены им по закону («оклады»), не выделялись полностью: в центре государства вся пригодная для обработки земля давно была разобрана и разделена, ощущался «земельный голод». Не было возможности всерьёз заниматься хозяйством, поскольку полжизни приходилось проводить в походах и на военной службе. А в это время более богатые соседи переманивали к себе крестьян, предоставляя им лучшие условия существования. Для дворян, жильцов и детей боярских война представляла собой желанный источник обогащения: за счёт военной добычи и, возможно, за счёт получения новых земельных участков в присоединённых областях. В этом смысле дворянские публицисты противопоставляли смелых «на рати» служилых людей «ленивым богатинам» (землевладельцам-аристократам); в этом смысле война в Ливонии была для дворян лакомым кусочком.

Стремления дворянства совпадали с крупными завоевательными  планами царя и поддерживались Русской  Православной церковью, заинтересованной в расширении своего влияния. Но они противоречили чаяниям боярства, не видевшего смысла в завоеваниях, посадского населения, недовольного усилением «тягла» (суммы налогов и повинностей), да и всему состоянию страны, не выдерживавшей постоянного напряжения военного времени. Пока на разных театрах военных действий царским войскам сопутствовал успех, это противоречие не было столь очевидным. Но как только начались серьёзные неудачи, царь перешёл к политике репрессий, стремясь любой ценой сломить сопротивление верхушки служилого класса, сделать из неё послушное, безгласное орудие.

В эти годы начинает формироваться нравственный и политический облик Ивана IV. Вот каким он запомнился современникам, оставившим нам его противоречивый портрет, красивый и страшный в одно и то же время: «Царь Иван образом нелепым, очи имел серы, нос протягновен и покляп (изогнут), возрастом (т.е. ростом) велик был, сухо тело имел, плещи высоки имел, грудь широкую, мышцы толсты. Муж чудного рассуждения (замечательного ума), в науке книжного поучения доволен и многоречив зело, ко ополчению дерзостен и за своё отечество стоятелен. На рабов своих, от Бога данных ему, жестокосерд вельми и на пролитие крови и на убиение дерзостен и неумолим; множество народа от мала до велика при царстве своём погубил, и многие грады свои попленил и многие святительские (церковные) чины заточил и смертию немилостивою погубил... Тот же царь Иван много благо сотворил, воинство вельми любил и требуемое им от сокровища своего нескудно давал. Таков был царь Иван».

Трагедия исторического  момента заключалась в том, что  воля умного, энергичного, но необузданного  государя вступила в противоборство с волей целого сословия, притом самого могущественного в русском  обществе. Эта борьба нанесла государству  непоправимый ущерб. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

3. Начало опричнины

Уже в ходе первого  этапа Ливонской войны царь неоднократно упрекал своих воевод в недостаточно решительных действиях. Он обнаружил, что «бояре не признают его авторитет  в военных вопросах». В 1563 году царю изменяет один из воевод, командовавший  русскими войсками в Ливонии, — князь  Курбский, который выдаёт агентов  царя в Ливонии и участвует  в наступательных действиях поляков  и литовцев, в том числе в  польско-литовском походе на Великие  Луки. Измена Курбского укрепляет  Ивана Васильевича в мысли, что  против него, русского самодержца, существует страшный боярский заговор, бояре не только желают прекращения войны, но и замышляют убить его и  посадить на трон послушного им князя  Владимира Андреевича Старицкого, двоюродного  брата Ивана Грозного. И что  митрополит и Боярская Дума заступаются  за опальных и препятствуют ему, русскому самодержцу, карать изменников, поэтому  требуются чрезвычайные меры.

 В воскресенье 3 декабря 1564 г. Иван IV вместе со всей семьей неожиданно отправился в пригородное село Коломенское. Вообще в царских выездах ничего особенно нового не было, но этот был не похож на все предыдущие. Это отмечает летопись: «Подъем же его не таким был, как прежде того, когда ездил он по монастырям молиться или на свои потехи (охоту) или объезды. Взял он с собою все святыни – иконы и кресты, златом и камением драгим украшенные, и сосуды, и поставцы золотые и серебряные, и платье, и деньги. И всю свою казну повелел взять с собой». Однако, пробыв в Коломенском две недели, царь столь же неожиданно поехал в Александрову слободу (ныне город Александров в 113 км к северу от Москвы). Никаких объяснений своему отъезду царь не давал, в Москве «все же в недоумении и во унынии были из-за такого великого и необычного подъема и шествия его неведомо куда».

Вплоть до 3 января 1565 г., Иван IV так и держал всех в недоумении относительно причин своего поступка, в этот же день в столицу из Александровой слободы пришли две царские грамоты: одна к митрополиту Афанасию, вторая – к московским купцам и посадским людям. В первой были «писаны боярские и воеводские и всяких приказных людей (т.е. дьяков и подьячих) измены, которые они совершили после смерти отца его великого государя царя и великого князя Василия Ивановича всея Русии» и объявлялось: «Царь и великий государь опалу свою положил на них за то, что в его государевы несовершенные лета (т.е. в детстве) бояре и все приказные люди многие убытки людям его государства делали и казну его государеву истощили, а прибытков к его государевой казне не прибавляли. Также и бояре и воеводы забирали его государевы земли и друзьям своим и племянникам раздавали и собирали себе великие богатства, а о государе, и о его государстве, и о всем православном христианстве не хотели радеть и от недругов его – от крымского хана, и от литовского короля, и от немцев – не хотели государство оборонять и от службы стали уклоняться. И царь и государь и великий князь, не желая терпеть их многих низменных дел, оставил свое государство (т.е. отказался от престола), а поселится там, где его Бог наставит». Во второй же грамоте царь писал к московским горожанам, чтобы они «ничего не опасались: гнева на них и опалы никакой нет». Смысл этой акции Ивана IV состоял, очевидно, в том, чтобы противопоставить знать, высшие слои общества, и простой народ. Конечно, это не означало, что царь, жестоко расправлявшийся с любыми народными восстаниями, вдруг превратился в «народолюбца». Это был четко продуманный политический ход, рассчитанный на традиционные для Средневековья народные представления о «добром» царе, «стоящем» за простых людей, которому мешают «злые» бояре и чиновники. Люди воспринимали царя как «помазанника Божьего», безгрешного и почти святого, и связывали все беды и несчастья не с ним, а с его окружением. Даже участники народных восстаний вплоть до начала XX в. выступали не против царя, а за его освобождение от «плохих» бояр, а потом министров. Поэтому москвичи в 1565 г. повалили на улицы и стали требовать, чтобы бояре и архиереи упросили Ивана Васильевича вернуться «на государство» и выполнили все его требования, угрожая при этом истребить «государевых лиходеев и изменников».

Тогда бояре  и все высшее духовенство во главе  с митрополитом Афанасием отправились в Александрову слободу и стали просить Ивана IV, чтобы он «опалу свою с них снял, и государством своим правил, как ему, государю, угодно». В конце концов царь дозволил им «видеть очи свои» (т.е. принял их). При этом, по некоторым сообщениям, вид его был ужасен. Хотя Ивану Васильевичу было всего 34 года, он заметно постарел, почернел лицом, а волосы на голове и в бороде вылезли. Как гласит официальная летопись, царь согласился вернуться на престол с тем условием, что «он будет на своих изменников и ослушников опалы класть, а иных казнить и имущество их отнимать». Иными словами, он добился права расправляться с неугодными ему лицами по своему усмотрению, без согласия Боярской думы, не принимая во внимание традиционного права церкви «печаловаться» (заступаться) за опальных и т.д. Ясно, что это был решительный отказ от политики компромисса между различными сословиями и слоями населения, проводившейся в 50-х гг. и лежавшей в основе деятельности Избранной рады. Симптомы этого были заметны и ранее. Еще в 1553 г., после того как во время тяжелой болезни Ивана IV многие бояре и деятели Избранной рады тянули с присягой его малолетнему сыну – «печеночнику» царевичу Дмитрию, царь, выздоровев, затаил на них обиду. А после ликвидации Избранной рады в конце 50-х – начале 60-х гг. Иван IV начинает постепенно проявлять присущую ему жестокость. Многим запомнилась расправа без суда и следствия в начале 1564 г. с боярином князем Михаилом I Петровичем Репниным. Это произошло на пиру, когда царь, «упившись, начал со скоморохами в Макарах (масках) плясать». С точки зрения православной церкви забавы со скоморохами считались тяжким грехом, на что царю и указал Репнин. Однако Иван IV только разъярился и пытался силой заставить боярина надеть на себя маску, но тот отказался, «отверг ее и потоптал ее ногами». Сразу после этого по приказу Грозного боярин был убит. Причем, если верить Курбскому, это произошло в церкви во время службы, что ярко демонстрирует пренебрежение Ивана IV традиционными христианскими нормами.

Вторым условием, которое поставил Иван Грозный при  возвращении на престол, была передача ему в особое, личное управление – опричнину – части страны. Опричниной (от опричь – кроме; именно поэтому Курбский впоследствии с мрачной иронией играл словами, называя опричников «кромешниками», т.е. слугами «тьмы кромешной» – ада) традиционно называли часть княжества, удел, который после смерти князя давался его вдове, «опричь» (кроме) остальных уделов, предназначавшихся сыновьям. Однако опричнина Ивана Грозного никакого отношения к вдовьим уделам не имела. По сути дела, царь разделял государство на две части: одна, получившая название «земщины» управлялась обычным способом (Боярской думой, приказами, сословно-представительными органами и т.д.), а другая, «опричнина», поступала в его непосредственное распоряжение. При этом к опричнине были отнесены огромные и, по-видимому, самые важные, с точки зрения Ивана Грозного, территории: некоторые подмосковные волости, обслуживавшие особый «опричный» двор царя; пограничные с Великим княжеством Литовским уезды (Вяземский, Ковельский, Можайский и др.); богатые северные земли (Поморье, Двинская земля, Вологодский уезд) и даже некоторые районы Москвы: границей между земской и опричной частями столицы стала Никитская улица. Если смотреть на нее от Кремля, слева находилась опричная часть, а справа – земская. Столицей опричнины стала Александрова слобода, где находился опричный двор, опричная Дума и опричные приказы. Члены опричного двора стали называться опричниками, представляя собой своеобразную личную гвардию царя. При этом Иван Грозный превратил опричный двор в своеобразное монастырское братство, где сам он играл роль «игумена». Опричники носили черное монашеское одеяние, а на голове – монашеские шапки-скуфейки, что не мешало им вместе со своим «игуменом» регулярно предаваться пьянству и разврату. Отличало опричников еще и то, что они были вооружены и разъезжали на конях, причем к седлам с двух сторон были приторочены метлы и собачьи головы – символы борьбы с «изменами». Опричники должны были любыми средствами выметать и выгрызать крамолу. Самыми знаменитыми и кровожадными среди опричников были любимцы царя: Малюта Скуратов, князь Афанасий Вяземский, князь Михаил Черкасский, отец и сын Басмановы.

После введения опричнины Грозный начал «перебирать  людишек»: одних он выселял из опричных территорий, а других, наоборот, переселял туда из «земщины». Для реализации этого дорогостоящего мероприятия «земщина» была обложена фантастической по тем временам единовременной податью в 100 тыс. рублей (достаточно сказать, что большое село тогда стоило 100–200 рублей). С началом опричнины Россия вступила в эпоху кровавого террора, продолжавшегося фактически до самой смерти Ивана IV, несмотря на ее формальную отмену уже в 1572 г.

Даже современники плохо понимали смысл опричнины, называя ее «нелепым разделением» страны. Спорят об этом и историки. Одни, осуждая террор, рассматривают ее как проявление бессмысленной жестокости «грозного царя», стремившегося к установлению ничем не ограниченной (даже моральными нормами) единоличной власти, другие видят в ней «большой государственный смысл». Для того чтобы разобраться в этой сложнейшей проблеме, нужно понять, с кем и для чего собирался бороться Иван Васильевич. 
 
 
 
 
 

4. Опричные казни

Сразу после  введения опричнины начались казни. Первыми жертвами стали представители  знатных родов: Горбатые, Головины, Шевыревы, Куракины. При этом одному из казненных было всего 15 лет... Хотя царь утверждал, что он не держит зла на простой народ, именно он пострадал больше всего от опричных казней. Истребляя княжеские и боярские семьи, Иван Грозный не щадил и их крестьян и холопов. Псковская летопись рассказывает, как по приказу царя опричники согнали крестьян одной из деревень в амбар и подожгли его.

В 1567 г. казни  становятся особенно частыми. Все больше и больше князей, бояр, приказных людей обвиняются в «заговоре», затем их, как правило, подвергают жестоким казням. А через год в заговоре (с целью либо посадить на престол двоюродного брата Ивана IV Владимира Андреевича, либо выдать царя литовцам) обвиняют одного из первых лиц в стране – боярина Ивана Петровича Федорова, который часто ведал государственными делами во время отъездов царя из Москвы. Федоров пользовался большим авторитетом и среди знати, за которую он заступался в первые годы опричнины, и среди простых людей. По словам уже упоминавшегося немца-опричника Штадена, «он один имел обыкновение судить праведно, почему простой люд был к нему расположен». После того как Иван Грозный заподозрил боярина в измене (или, что более вероятно, в излишней самостоятельности), он был 11 сентября 1568 г. вызван в царский дворец, где царь заставил его облачиться в царскую одежду, взять скипетр – символ царской власти и сесть на трон. После этого Иван Грозный встал перед Федоровым на колени, обнажил голову и заявил: «Ты имеешь то, чего искал, к чему стремился, чтобы быть великим князем Московским и занять мое место: вот ты ныне великий князь, радуйся теперь и наслаждайся владычеством, которого жаждал». И тогда царь неожиданно выхватил нож и заколол Федорова. Поразительно не только то, что склонный к театральным эффектам правитель самолично убил своего советника, но и абсурдность предъявленного обвинения: невозможно себе представить, чтобы боярин, не принадлежавший к династии Рюриковичей, мог выдвинуть какие-либо претензии на престол. Это показывает, насколько Иван Грозный стремился повсюду разыскивать истинных и мнимых изменников. Труп И.П. Федорова «протащили за ноги по всему Кремлю к городу, и он брошен был на середине площади, являя жалкое зрелище для всех». Однако самое страшное случилось потом. Царь сел на коня и отправился во владения убитого им боярина. Как рассказывает современник, тоже немец, А. Шлихтинг, Грозный «почти год объезжал с толпой убийц его поместья, деревни и крепости, производя всюду истребление, опустошение и убийства». Часть слуг И.П. Федорова царь приказал «запереть в клетку или в маленький домик и, насыпав туда серы и пороха, зажечь». А по сообщению Штадена, даже церкви во владениях боярина были сожжены «со всем, что в них было».