Пакет реформ Столыпина

Пакет реформ Столыпина

Оставляя за рамками рассмотрения техническую сторону проведения аграрной реформы, которая достаточно подробно рассматривалась в литературе советского периода, перейдем к ее идеологической составляющей. Именно благодаря ей аграрная реформа Столыпина была выдвинута в качестве программы аграрной модернизации страны в целом.

Представленная  Столыпиным программа социальных реформ являлась продолжением того реформаторского  курса, на который Россия вступила в  эпоху либеральных реформ второй половины XIX века. В основании ее заложено представление о государстве как единственном источнике модернизационных процессов в обществе. Как следствие, централизованный, бюрократический характер проводимого правительством жесткого внутриполитического курса, опирающегося на всю мощь чиновно-административного и военно-полицейского аппарата.

Теоретико-экономические  основания подобной стратегии были достаточно широко разработаны в  отечественной традиции экономической  и политической мысли, унаследовавшей идеологию государственной юридической школы.

Апологию  подобной государственной стратегии  мы обнаруживаем, в частности, в социально-философской  концепции русского экономиста И.И. Янжула, развивавшего государственническую линию экономической мысли. В  трудах Янжула дается однозначная оценка всякого предпринимателя как носителя «партикулярного интереса», как простого игрока на арене борьбы конфликтующих приобретательских мотивов. По его мнению, подобная ситуация неизбежно порождает отношения «неравной власти» внутри общества. При расширении экономической свободы речь могла идти только об усилении государственного вмешательства в урегулирование конфликтных отношений, непрерывно (согласно теории) воспроизводящихся режимом товарно-денежного обмена.

Государство, единственный выразитель идеи «общего блага» в обществе, в осуществлении своих властных полномочий выполняет функцию «гармонизации интересов», «согласования частных мотивов и общественных целей». В качестве носителя власти государство стоит выше личности и осуществляет непосредственный контроль над личностью, которая не имеет каких-либо собственных духовно-нравственных и социально-этических ориентиров и поэтому не может представлять общественный интерес. В осуществлении государством властных полномочий, по мнению Янжула, «законные права личности не помеха», поскольку «свобода субъекта есть ни что иное как средство к одной и той же цели – общему благу, а отнюдь не самая цель». Внутренняя духовная недостаточность хозяйствующего субъекта, таким образом, признается априори и, потому, требует непосредственного государственного контроля и руководства. В условиях же растущей сложности современного общества, усилении взаимозависимости составляющих его частей требуются все новые и более изощренные инструменты надзора за хозяйственной и, шире, общественной жизнью. В этих условиях государственные структуры должны проникать во все поры общественного организма, осуществляя контролирующую и регулирующую функцию, устанавливая непосредственную связь «государство-человек», «власть и личность», игнорируя тем самым прочие механизмы гражданского и общественно-политического устройства.

Подобная  картина в целом отражала место  и роль бюрократического аппарата в  структуре государственного управления Российской империи конца XIX века при  отсутствии института политического представительства и тенденции к сокращению полномочий местных органов самоуправления. Излагаемая в лекциях по финансовому праву, преподавателем которого был Янжул, эта идеология во многом доведена до своих логических пределов. Именно таковой должна быть, по мнению выдающегося ученого, философия государственного чиновника, призванного на всех уровнях защищать интересы государства.

Подобная  философия бюрократии и воспроизводилась столыпинской программой реформ. Более  того, в условиях продолжающегося революционного кризиса Столыпин стремился наделить ее телеологическими чертами национально-государственной традиции, вытекающей из отечественной правовой и духовной культуры. В свою очередь, именно таковой символ самодержавной власти, как непосредственное «единение царя и народа» пытался воплотить в своем царстве Николай II. Образ «народного царя», представление о самодержавной власти как «гармоничном союзе царя и народа», не опосредуемой какими-либо законами или правительственными органами, доминировали в представлениях монарха о своем собственном назначении и собственной роли в государстве.

В качестве основной идеи реформационного процесса Столыпин выдвинул идею «государственного  блага». Именно с этой «руководящей мыслью» он, выступая перед Государственной думой, предлагал соотносить и все творимое законодательство. По Столыпину, государство, благо которого прежде всего и призван защищать институт народного представительства, должно восприниматься как незыблемое историческое наследие. Самодержавный строй, в котором «царская власть символизирует силу и цельность государства» – это «историческая основа российской государственности, ствол национального дерева». Монарх как носитель верховной государственной власти наделен высшей санкцией, дающей ему исключительное право реформаторской инициативы. Только в этом случае, считал Столыпин, можно говорить не «о разрушении исторического здания России», а о «пересоздании, переустройстве его и украшении».

Именно  монарх дарует те или иные права  и свободы, и в нем общество обязано видеть единственный легитимный источник законодательной и любой другой власти. «У нас, слава Богу, нет парламента!» – восклицает Столыпин на заседании Государственной думы. В другом случае он подчеркивает: «Государственной думе волею монарха не дано право выражать правительству неодобрение». В качестве народного представительства Дума обладает только законосовещательными функциями. Русское государство, конечно, «должно превратиться в правовое», но не иначе как «преобразованное по воле монарха». Перед лицом его и члены правительства, и члены Думы – одинаково подданные.

Апеллируя к национально-исторической специфике, Столыпин рассматривает будущее  российской государственности в  качестве альтернативы западному типу буржуазной (парламентской) демократии. К самодержавному строю, этому «стволу национального древа», «нельзя прикрепить какой-то чужой, чужестранный цветок» (парламент), «пусть растет наш родной цветок, расцветает и развернется под взаимодействием Верховной власти и дарованного ею представительного строя».

В этих заявлениях Столыпин выступает не в качестве теоретика, а скорее в качестве патриота-идеолога. Начав свою деятельность в правительстве  в годы революции, он должен был ощущать  на себе всю тяжесть ответственности за поддержание порядка в стране. В том случае, когда «надлежит выбирать между целостностью теорий и целостностью Отечества, подчеркивает Столыпин, в том числе оправдывая роспуск I Государственной думы, – государственная необходимость становится выше права».

Разворачивая перед депутатами идеологию правительственного курса  реформ, Столыпин призывает их подняться  до уровня понимания стоящих перед  обществом задач в русле обозначенной альтернативы, которая мыслилась  в качестве единственного средства удержаться от разрушительного политического радикализма. Фактически он призывает членов Государственной думы встать на точку зрения правительства, сплотиться вокруг правительства, вступившего на путь реформ. В свою очередь, правительство готово сотрудничать с Думой. «Его (правительства) труд, добрая воля, накопленный опыт предоставляются в распоряжение Государственной думы, которая встретит в качестве сотрудника правительство, сознающее свой долг хранить исторические заветы России и восстановить в ней порядок и спокойствие, т.е. правительство стойкое и чисто русское, каковым должно быть и будет правительство Его Величества», ставящее национальные интересы выше классовых ( каковыми, по мнению Столыпина, они выступают в партийном представительстве Государственной думы).

Осознавая всю значимость идеологического  фактора в консолидации общества вокруг правительственной программы  реформ, Столыпин формирует таким  образом свое понимание национальной идеи как государственной идеи.

Будучи человеком в достаточной  степени религиозно индифферентным, он в то же время не видит будущего России на путях секуляризации общественного сознания. Религиозно-нравственную основу реформаторской деятельности он обнаруживает в русском Православии. Однако, Православную Церковь Столыпин рассматривает все в том же качестве государственной церкви. В соответствии с этим статусом Православной Церкви он предлагает подходить и к проведению в жизнь начал веротерпимости. «Многовековая связь русского государства с христианской церковью, – говорит Столыпин, – обязывает его положить в основу всех законов о свободе совести начала государства христианского, в котором Православная Церковь, как господствующая, пользуется данью особого уважения и особою со стороны государства охраною». Таким образом реализовывается представление об иератическом характере власти монарха, непосредственно связанного со своим народом посредством «труда и молитвы».

Идея «единения народа и власти»  в качестве руководящего принципа общественного  единения пронизывает и все реформаторские проекты Столыпина. Для понимания того факта, что аграрная реформа для Столыпина должна была стать основанием для широкой программы дальнейшей модернизации российского общества, в целом следует выделить несколько направлений правительственного реформаторского курса, каждое из которых связано с другими отмеченной выше «руководящей идеей»: аграрная реформа, реформа местного самоуправления и связанная с ней земская реформа, пакет законодательных проектов, который условно может быть определен как социальное законодательство; и, наконец, так и не реализованная, но занимавшая видное место в его видении будущего, реформа государственного управления. Все эти направления были разработаны в ведомстве МВД и в ходе работы многочисленных правительственных Комиссий и Совещаний в предшествующие годы, но именно Столыпин сумел придать им статус общенационального реформаторского курса.

Основной целью аграрной реформы  Столыпин провозглашал создание в деревне  класса независимых крестьян собственников, призванного стать социальной опорой государства на местах. Первоначально правительство делало ставку на крестьянство как таковое. Лозунг «единения власти и народа» прозвучал уже в манифесте 17 октября, задолго до включения Столыпина в состав правительства, и был закреплен Думским избирательным законом 11 декабря 1905 года. Закон предоставлял преимущественные права представителям крестьянского сословия при выборах в Государственную думу. «Крестьянский характер» этого закона подчеркивал и С.Ю.Витте: «Тогда было признано, – писал он, – что держава может положиться только на крестьянство, которое по традиции верно самодержавию. Царь и народ!...» На преимуществах крестьянству в избирательном праве в тот период настаивали все консерваторы, включая К.П.Победоносцева, считавшие, что неграмотные крестьяне «окажутся наиболее верным выразителем идеи «единения царя с народом».

Однако по ходу работы Думы радикальная  позиция по земельному вопросу фракции  трудовиков, которая объединяла в  основном депутатов-крестьян выступавших  с требованием конфискации помещичьих земель, вызвала разочарование верхов в политической благонадежности крестьянства. Речи трудовиков, облаченные в самую верноподданническую фразеологию, в реальности для власть придержащих таили в себе страшную крамолу – ту самую извечную крестьянскую мечту о ликвидации малоземелья за счет дополнительного наделения помещичьей землей. Опыт 1 Государственной думы свидетельствовал о том, что ставка на крестьянство во всей его массе глубоко ошибочна. Вслед за этим, как логическое следствие изменившихся в верхах ориентации, возникает и новая диспозиция: ставка не на всю массу крестьянства, «не на убогих и пьяных, а на богатых и крепких». Это и был лозунг, выдвинутый Столыпиным, сразу после роспуска 1 Государственной думы.

Лозунг изменился, но генеральная идея осталась прежней: единение народа и власти. «Великая задача наша, – заявил Столыпин новому составу Государственной думы с изложением правительственной программы аграрной реформы, – создание крепкого единоличного собственника – надежного оплота государственности». Средством к этому: выделение крестьян из общины на хутора и отруба за счет административных землеустроительных мероприятий: продажа крестьянам земли через крестьянский поземельный банк с предоставлением ссуд, которые крестьяне должны были выплачивать в течение полувека; а также переселение крестьян на Юг и Восток на свободные земли. Итогом новой аграрной политики должна была стать ситуация, когда «понемногу, естественным путем, без какого-либо принуждения раскинется по России сеть мелких и средних единоличных хозяйств. Вероятно, крупные земельные собственники несколько сократятся. Вокруг нынешних помещичьих усадеб начнут возникать многочисленные средние и мелкие культурные хозяйства, столь необходимые как надежный оплот государственности на местах».

Перед нами радужная и очень зримая перспектива будущего общественного  благоденствия, единения классов под  знаменем государственного служения: хозяйственная идея как государственная  идея. Красочная картинка в лучших традициях плакатов-агиток 20-х  годов. Заметим, Столыпин творит новую идеологию, новый национальный миф, призванный не только убеждать, но и вдохновлять. Своеобразная идеология национально-государственного развития, утверждающая развитие правового сознания в обществе через посредство насаждения крестьянина-собственника, осознающего свой долг перед государством. Воспитание гражданственности Столыпин видит через наделение крестьян собственностью. «Прежде всего надлежит создать гражданина, крестьянина-собственника, мелкого землевладельца и... – гражданственность сама воцариться на Руси. Сперва гражданин, а потом гражданственность».

Связь между чувством хозяина-собственника и государственным сознанием (что, по Столыпину, тождественно правовому  сознанию) видится прямой и непосредственной. Задаче установления этой непосредственной связи служат и все другие направления столыпинского реформаторского курса.

В непосредственной связи с аграрной реформой стоит и реформа местного самоуправления. Если прежде низовой  ячейкой земского представительства  было уездное земство, то новый проект, предложенный Столыпиным, предусматривал опускание выборной системы до уровня волости и деревни с приданием низовым органам самоуправления полуофициального характера.

Не смотря на рисуемые радужные картины  будущего, Столыпин прекрасно понимал, что курс на разрушение общины приведет не только к возникновению слоя зажиточного крестьянства, но и образованию гораздо более многочисленного слоя безземельного крестьянства. Следствием этого неизбежно будет обострение социальной напряженности в деревне. В этой связи встал вопрос о наделении нарождающегося класса крестьян-собственников непосредственно на местах некоторыми властными полномочиями. Именно этот слой, испытывающий потребность в охране и защите своей собственности и поддержании порядка на местах, отныне через посредство цензового выборного механизма мог выбирать собственный местный орган самоуправления со старостой во главе, который одновременно наделялся всеми полномочиями административно-полицейской власти, т.е. выступал в качестве официального (государственного) лица. По мнению властей, это должно было создать условия для локализации возможных конфликтов и их оперативного разрешения местными силами.