Отечественная война 1812 года в оценках зарубежных и советских историков

Новосибирский государственный аграрный университет 
Агрономический факультет 
Кафедра истории и политологии 
 

РЕФЕРАТ

Отечественная война 1812 года в оценках российских и зарубежных историков 
 

Выполнил: Сухарский О.Е.,  
Курс: I 
Группа:  
Факультет:

Проверил:  
Дата: 
Оценка: 
Подпись: 
 

Новосибирск 
2011 

ОГЛАВЛЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

     Отечественная война 1812 г. — важное событие не только в отечественной, но и в мировой истории. Она оказала огромное влияние на падение империи Наполеона, внесла изменения в политическую жизнь Европы первой половины XIX века. Русские и зарубежные историки много писали о событиях 1812 года. Достаточно назвать фундаментальное 7-томное издание «Отечественная война и русское общество» (М., 1911), выпущенное к 100-летию войны 1812 г. Крупные зарубежные историки XIX в. — Тьер, Сорель, Вандаль, Фурньер — предлагали читателям свои трактовки военного столкновения с Россией. Современные французские исследователи — Фюжье, Мадлен, Лефевр, Терсен — продолжают традицию своих предшественников, настаивая на оборонительном характере Наполеоновских войн, а причины поражения Наполеона в России ищут в морозах, роке и ошибках императора.

ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА 1812 ГОДА В ОЦЕНКАХ РОССИЙСКИХ И ЗАРУБЕЖНЫХ ИСТОРИКОВ

Из  работы М.Н.Покровского  «Русская история  с древнейших времен»

     Явившись  непосредственным результатом разрыва  франко-русского союза, война 1812 года нам теперь представляется стройной пьесой, действие которой логически развертывалось по известному плану, где чуть ли не всё было заранее предусмотрено: и «скифская» тактика заманивания Наполеона в глубь России, и пожертвование в случае надобности даже Москвой, чтобы расстроить «несметные полчища нового Аттилы», и чуть ли даже не взятие Парижа в 1814 году.

     Кутузов был достаточно хитер, чтобы обманывать Наполеона, как он обещал, и хвастливых воинов и их поклонников; усердно повторяя «патриотические» фразы, он делал то, что было единственно возможно, — терпеливо дожидался, пока обстоятельства выведут Россию из тупика, куда ее завели люди, уверенные, что «неприятель слаб».

     Для себя лично Александр Павлович усвоил выжидательную тактику гораздо раньше Кутузова. Приехав к армии под впечатлением всё того же «шапками закидаем» (в возможность наступательной войны против французов верили еще весной 1812 года, когда, по-видимому, была сделана новая попытка соблазнить поляков, вторично неудачная) и очень скоро убедившись, что предстоит тяжелая оборонительная кампания, Александр сначала отправился в Москву «ободрять население», а затем прочно уселся в Каменноостровском дворце, коротая время прогулками в его великолепном парке и чтением Библии.

     «Величественное самоотречение» императора, прогуливающегося в своем парке, когда его солдаты  десятками тысяч ложились под  неприятельскими ядрами, так же мало входило в предусмотренную публикой программу войны, как и пожар  Москвы. В стройную картину всё это сложилось гораздо позже.

     Представители крупного землевладения, моральные  виновники всех бедствий, могли без  труда подражать тактике своего государя. У каждого из знати были имения в разных углах России, каждый легко мог найти свой Каменноостровский дворец достаточно далеко от места военных действий, чтобы шум их не мешал предаваться «самоотречению».

     В ином положении было среднее дворянство захваченных войной губерний. Нашлись  дерзкие люди, собиравшиеся предложить императору вопросы: каковы силы нашей армии? Как сильна армия неприятельская? Какие имеются средства для защиты? И т.п. Даже из такого архишовинистического источника, как растопчинские афишки, можно узнать, что крестьяне занятых неприятелем губернских уездов вместо французов сводили счеты со своими господами, пользуясь тем, что ни полиции, ни войск для «усмирения» у последних не было теперь под руками. Что Москва была сожжена не жителями, действовавшими в припадке патриотического усердия, а полицией, исполнявшей приказание того же Растопчина; что французская армия пала жертвой не народного восстания, а недостатков собственной организации и, поскольку она не была дезорганизована (так именно было с императорской гвардией), к ней до конца не смели подойти не только партизаны, но и регулярные русские войска — все эти факты слишком хорошо известны, чтобы о них стоило здесь распространяться.¹

Из  работы Е.В.Тарле  «Вторжение Наполеона»

     И разноплеменность и разношерстность  состава великой армии, где французы были в меньшинстве, а большинство  состояло из людей покоренных наций, которых Наполеон гнал на Россию исключительно насилием и принуждением; и бесконечные пространства, бездорожные, разоренные, покинутые населением; и непривычный резко континентальный климат с палящими жарами в течение июня, июля и части августа и со страшными морозами небывало ранней зимы; и необходимость распылить армию для охраны гигантской линии сообщений от Немана до Москвы; и целый ряд других условий способствовал конечной гибели Великой армии.

     Но  был, кроме этих условий, еще один могущественный фактор. Тактика Барклая и Кутузова была обоюдоострым оружием. Лютый страх дворянства в первые три месяца войны, возбуждаемый этой тактикой, был очень основательным, а вовсе не выдуманным страхом. Если бы на Россию шел не император Наполеон, а революционный генерал Бонапарт, если бы он из своей продвигающейся в глубь России главной квартиры рассылал не только приказы о расстреле русских крестьян за сокрытие или сожжение зерна и сена, а также декреты об уничтожении крепостного права, как он это делал при первых своих завоеваниях, тогда занятие пол-России его армией могло бы очень осложнить борьбу для Александра I и для всего владельческого класса.

     Еще в начале войны среди крепостных крестьян бродили волновавшие их слухи о том, что Наполеон пришел освободить их. Но когда месяц шел за месяцем, а ни о какой отмене крепостных порядков даже речи не поднималось, то для русского народа стало вполне ясным только одно: в Россию пришел жестокий и хищный враг, опустошающий страну и грабящий дотла жителей. Крестьяне собирались небольшими группами, ловили отстающих французов и беспощадно избивали их. Когда французские солдаты приходили за хлебом и сеном, крестьяне оказывали им яростное вооруженное сопротивление, а если французский отряд был слишком силен, убегали в леса, но перед побегом сами сжигали хлеб и сено.

     И народное чувство ненависти к  завоевателю, и желание выгнать  его из России могли проявляться  организованнее всего в рядах  регулярной армии. Мы знаем очень  точно из документов, что, например, крестьяне Тамбовской губернии плясали от радости, когда их в рекрутском присутствии забирали в войска в 1812 г., тогда как в обыкновенное время рекрутчина считалась самой тяжелой повинностью. Наполеон ставил русских в смысле военной храбрости, способности к самопожертвованию и стойкости выше всех народов, с какими ему приходилось сражаться в Европе, Азии и Африке. А с какими же народами ему не приходилось сражаться?

     Участник  войны 1812 г., первоклассный наблюдатель и глубокий военный мыслитель Клаузевиц выразил именно по поводу этой войны мысль, что единственное средство победить Россию для кого бы то ни было и когда бы то ни было заключается в том, чтобы воспользоваться внутренними несогласиями между народной массой и правящей властью, но что если этих несогласий нет, то победить Россию невозможно.

     С того момента, как стало ясно, что  Наполеон не намерен даже прикоснуться к крепостному праву, он превратился  в глазах русского народа исключительно  в разорителя, угнетателя и насильника, и хотя налицо была по-прежнему глубоко залегшая в народной массе вражда к эксплуатирующим классам, но всякие возможные разногласия во взглядах на Наполеона исчезли, и победить Россию для него стало невозможно.²

Из  книги «История СССР с древнейших времен до наших дней» 
(М., 1967)

     Великодержавная монархическая концепция русских военных историков дореволюционного периода (Бутурлин, Михайловский-Данилевский, Богданович и др.) сводилась к восхвалению Александра I, которому якобы и принадлежала честь избавления России от грозившей опасности. Зарубежные историки, как правило, старались принизить русское военное искусство, либо преувеличивая заслуги немецких военачальников, служивших при штабе Кутузова, либо усматривая причину поражения Наполеона в суровости русского климата. Надо сказать, что версия о том, что Наполеона победил не Кутузов, а «генерал Зима», до сих пор распространена в военноисторической литературе зарубежных стран.

     Между тем еще столетие назад Н.Г.Чернышевский, опровергая подобные измышления, справедливо  указывал, что не «холод и недостаток в съестных припасах» привели к гибели наполеоновскую армию, а что «главнейшими же причинами нашего торжества в 1812 г. должны быть признаваемы ... патриотизм народа, мужество наших армий и искусство полководцев» (Чернышевский Н.Г. Полн. собр. соч. М., 1947. Т. 3. С. 490).

     Отечественная война 1812 г. является ярким примером, подтверждающим, что не отдельные личности, а народ — подлинный творец истории.³

Из  «Заметок о книге  Клаузевица  
“1812 год”» Е.В.Тарле

     Что касается самого текста Клаузевица, то к его описанию 1812 г. можно обратиться с тем же упреком, как и к другим его описательным работам: его внимание, а потому и внимание читателя, слишком легко отвлекается от главной линии изложения и теряется иногда в мелочах, так что лишь с некоторым усилием снова приходится ловить эту «главную линию». Вероятно, эта черта и заставила Энгельса поставить Жомини как историка наполеоновских войн выше Клаузевица.

     Но  зато и огромные достоинства Клаузевица отличают также и этот его труд: реализм мышления, глубокий анализ, нелицеприятная и почти всегда доказательная критика как стратегических, так и тактических предприятий и планов Наполеона и русских полководцев. Кутузова Клаузевиц, однако, явно недооценивает. Его поведение под Березиной при отступлении Великой армии Клаузевиц склонен объяснять «ошибками» фельдмаршала. Дело было вовсе не в «ошибке», а в нежелании Кутузова принять бой под Березиной. 
Эта книга одновременно и опыт критического анализа военных событий, и исторический первоисточник, исходящий от вдумчивого и внимательного наблюдателя. Конечно, эти наблюдения историк обязан тоже не брать на веру, а сопоставлять с другими свидетельствами и критически проверять их.⁴

Из  «Книги о наполеоновском походе в Россию»  
Е.В.Тарле

     С большим интересом были встречены советским читателем вышедшие в свет в русском переводе «Мемуары» Армана де Коленкура. 
Коленкур в своих мемуарах никакими обличительными целями не задавался, а был верным до конца наполеоновским служакой, не только почитавшим, но и обожавшим императора, и все-таки его рассказ производит впечатление убийственного обвинительного акта против мирового завоевателя, занесшего на собственную свою погибель меч над Русским государством.

     Коленкур  — аристократ, из семьи маркизов, блиставших при старом королевском  дворе. На службе у Наполеона Коленкур дослужился и до больших генеральских чинов, и до герцогского титула, и  до государственных постов, исключительно  высоких и значительных.

     В 1807 г. Наполеон назначил Коленкура послом при петербургском дворе, и почти четыре года тот пробыл в русской столице в постоянном общении с царем. В течение всех лет своей петербургской миссии Коленкур упорно утверждал и в своих донесениях и в своих личных докладах Наполеону, что Александр не хочет воевать с Францией, что царь первый ни в коем случае не нападет на французов, но что если нападение последует со стороны Наполеона, то царь, опираясь на русский народ, окажет сильнейшее сопротивление.

     Неизгладимое  впечатление производят бесхитростные заметки Коленкура о том, как постепенно раскрывались глаза Наполеона и покоритель Европы начинал с каждой неделей убеждаться всё более и более, что он принимал русский народ за кого-то другого. «Никаких пленных, никаких трофеев, — вот что больше всего раздражало императора, и он часто жаловался на это», — записывает Коленкур.

     С первого же появления казаков  и партизан в тылу французской  армии Наполеон раньше всех оценил эту новую опасность по достоинству. «Ни потери, понесенные в бою, ни состояние кавалерии и ничто вообще не беспокоило его в такой мере, как это появление казаков в нашем тылу», — говорил Коленкур.

     Ужасающее отступление французской армии  Коленкур проделал непосредственно  вблизи Наполеона. «Дороги и придорожная полоса с обеих сторон были усеяны трупами... Даже на поле битвы никогда нельзя было видеть таких ужасов», — пишет Коленкур. Наполеоновская армия таяла не по дням, а по часам. После Березины она фактически перестала существовать.

     Наполеон  еще мечтал о том, что Европа не станет поддерживать русских. «Он тешил себя надеждой (или старался убедить меня), что все европейские правительства, и даже те, которые наиболее тяготятся могуществом Франции, в высшей степени заинтересованы в том, чтобы не позволить казакам перейти через Неман. Я откровенно возражал императору: “Если кого-то боятся, то именно вашего величества; ваше величество является предметом всеобщего беспокойства”».