Осип Эмильевич Мандельштам

 

   Осип Эмильевич  Мандельштам  – поэт, прозаик, критик, переводчик, - творческий вклад которого в развитие русской литературы требует внимательного историко-литературного анализа.           

 Осип Мандельштам  родился в 1891 году в еврейской  семье. От матери Мандельштам  унаследовал, наряду с предрасположенностью  к сердечным заболеваниям и  музыкальностью, обостренное чувство  звуков русского языка.            

 Мандельштам  вспоминает: “Что хотела сказать  семья? Я не знаю. Она была  косноязычна от рождения - а между  тем у  нее было что сказать. Надо мной и над многими современниками тяготеет косноязычие рождения. Мы учились не говорить, а лепетать - и, лишь прислушиваясь к нарастающему шуму века и выбеленные пеной его гребня, мы обрели язык.”.            

 Мандельштам,  будучи евреем, избирает быть  русским поэтом - не просто “русскоязычным”,  а именно русским. И это решение  не такое само собой разумеющееся: начало века в России - время  бурного развития еврейской литературы, как на иврите и на идише,  так, отчасти, и на русском  языке. Выбор сделан Мандельштамом  в пользу русской поэзии  и “христианской культуры”.           

 Все творчество  Мандельштама можно разбить на  шесть периодов:           

1908 – 1911 –  это «годы ученья» за границей  и потом в Петербурге, стихи  в традициях символизма;           

1912 – 1915  - Петербург, акмеизм, «вещественные» стихи, работа над «Камнем»;           

1916 – 1920  - революция и гражданская война, скитания, перерастание акмеизма, выработка индивидуальной манеры;            

1921 – 1925  - промежуточный период, постепенный отход от стихотворства;            

1926 – 1929  - мертвая стихотворческая пауза, переводы;           

1930 – 1934  - поездка в Армению, возвращение к поэзии, «московские стихи»;           

1935 – 1937  - последние, «воронежские» стихи.            

 Первый, наиболее  ранний, этап творческой эволюции  Мандельштама связан с его  «учебой» у символистов, с участием  в акмеистическом движении. На  этом этапе Мандельштам выступает  в рядах писателей-акмеистов. Но как же при этом очевидна его особость в их среде! Не искавший путей к революционным кругам поэт пришел к среде, во многом для него чужой. Вероятно, он был единственным акмеистом, который так отчетливо ощущал отсутствие контактов с «миром державным». Впоследствии, в 1931 году, в стихотворении «С миром державным я был лишь ребячески связан…» Мандельштам поведал, что в годы юности он насильственно принуждал себя к «ассимиляции» в чужеродном литературном кругу, слитом с миром, который не дал Мандельштаму реальных духовных ценностей:

И ни крупицей души я ему не обязан,                       

             Как я ни мучал себя по чужому подобью.           

 В раннем  стихотворении «Воздух пасмурный  влажен и гулок…» прямо сказано  об отчужденности, разобществленности, гнетущей многих людей в «равнодушной  отчизне», - царской России:                       

             Я участвую в сумрачной жизни,                       

             Где один к одному одинок!           

 Это осознание  социального одиночества порождало  у Мандельштама глубоко индивидуалистические  настроения, приводило его к поискам  «тихой свободы» в индивидуалистическом  бытии, к иллюзорной концепции  самоотграничения человека от  общества:                       

             Недоволен стою и тих                       

             Я – создатель миров моих…                       

                                                 («Истончается тонкий тлен…»)           

 Мандельштам  – искренний лирик и искусный  мастер -  находит здесь чрезвычайно точные слова, определяющие его состояние: да, он и недоволен, но и тих, смиренен и смирен, его воображение рисует ему некий иллюзорный, сфантазированный мир покоя и примирения. Но реальный мир бередит его душу, ранит сердце, тревожит ум и чувства. И отсюда в его стихах столь широко «разлившиеся» по их строкам мотивы недовольства действительностью и собой.           

 В этом  «отрицании жизни», в этом «самоуничижении»  и «самобичевании» есть у раннего  Мандельштама нечто роднящее  его с ранними символистами. С  ранними символистами юного Осипа  Мандельштама сближает и ощущение  катастрофичности современного  мира, выраженное в образах бездны, пропасти, обступающей его пустоты.  Однако, в отличие от символистов, Мандельштам не придает этим образам никаких двусмысленных, многосмысленных, мистических значений. Он выражает мысль, чувство, настроение в «однозначащих» образах и сравнениях, в точных словах, приобретающих иной раз характер определений. Его поэтический мир – вещный, предметный, порою «кукольный». В этом нельзя не почувствовать влияния тех требований, которые в поисках «преодоления символизма» выдвинули предакмеистские и акмеистские теоретики и поэты, - требований «прекрасной ясности» (М.Кузмин), предметности деталей, вещности образов (С.Городецкий).            

 В таких  строках, как:                       

             Немного красного вина,                       

             Немного солнечного мая, -                       

             И, тоненький бисквит ломая,                       

             Тончайших пальцев белизна, -                       

                                     («Невыразимая печаль…»)

Мандельштам необычайно близок к М.Кузмину, к красочности  и конкретности деталей в его  стихах.           

 Было время, - годы 1912-1916, - когда  Мандельштама воспринимали как «правоверного» акмеиста. Поэт в ту пору сам содействовал такому восприятию его литературной позиции и творчества, вел себя как дисциплинированный член объединения. Но на самом деле он разделял далеко не все принципы, заявленные акмеистами в их декорациях. Весьма отчетливо можно увидеть различия между ним и таким поэтом акмеизма, каким был Н.Гумилев, сопоставив творчество обоих поэтов. Мандельштаму были чужды подчеркнутый аристократизм Гумилева, его антигуманистические идеи, холодность, бездушный рационализм ряда его произведений. Не только политически – в отношении к войне, революции – Мандельштам разошелся с Гумилевым, но и творчески. Как известно, Гумилев, претендовавший на преодоление символизма, его философии и поэтики, капитулировал перед ним, вернулся к символическому мистицизму и социальному пессимизму. Развитие Мандельштама было иным, противоположным: религиозность и мистика никогда не были ему свойственны, путь его эволюции был путем преодоления пессимистического мироотношения.           

 Литературные  источники поэзии Мандельштама  коренятся в русской поэзии XIX века, у Пушкина, Батюшкова, Баратынского, Тютчева.           

 Культ Пушкина  начинается в творчестве Мандельштама  уже на страницах книги «Камень». Петербургская тема у него  овеяна «дыханием» пушкинского  «Медного всадника»: тут и преклонение  перед гением Петра, тут и  образ пушкинского Евгения, резко  противопоставленный «миру державному»,  образу предреволюционного, буржуазно-дворянского  Петербурга:                       

             Летит в туман моторов вереница,                       

             Самолюбивый, скромный пешеход,                       

             Чудак Евгений, бедности стыдится,                       

             Бензин вдыхает и судьбу клянет!                       

                                     («Петербургские строфы»)           

 Тютчев также  один из любимых русских поэтов  Мандельштама, один из его учителей. В одной из своих ранних  статей «Утро акмеизма» автор  «Камня» прямо указывал на  то, что заголовок его первой  книги вызван к жизни тютчевским  воздействием. «…Камень Тютчева,  что, «с горы скатившись, лег  в долине, сорвавшись сам собой  или низвергнут рукой»- есть слово»,- написал Мандельштам.           

 Поэт, влюбленный  в отечественную историю и  в родной русский язык, Осип  Мандельштам, подобно своим великим  учителям, был отличным знатоком  и приемником ряда лучших традиций  мировой литературы. Он хорошо  знал и любил античную мифологию  и щедро пользовался ее мотивами  и образами, знал и любил поэтов  античных времен – Гомера, Гесиода,  Овидия, Катулла.               

 В 1915 и  в 1916 годах в поэзии Осипа  Мандельштама появились отчетливые  антицаристские и антивоенные  мотивы. Цензура не дала поэту  обнародовать стихотворение 1915 года  «Дворцовая площадь», в котором  она с полным основанием усмотрело  вызов Зимнему дворцу, двуглавому  орлу. В 1916 году поэт написал  два антивоенных стихотворения,  одно из которых появилось  в печати только в 1918 году. Это  стихотворение «Собирались эллины  войною…» направленно против  коварной, захватнической политики  Великобритании. Другое антивоенное  произведение – «Зверинец» - вышло  в свет после революции, в  1917 году. Прозвучавшее в нем требование  мира, выражало настроение широких  народных масс, как и призыв  к обузданию правительств воюющих  стран.           

 Так еще  в канун революции в творчество  Осипа Мандельштама вошла социальная  тема, решаемая на основе общедемократических  убеждений и настроений. Ненависть  к «миру державному», к аристократии, к военщине сочеталась в сознании поэта с ненавистью к буржуазным правительствам ряда воюющих европейских стран и к отечественной буржуазии. Именно поэтому Мандельштам иронически отнесся к деятелям Временного правительства, к этим врагам мира, стоявшим за продолжение войны «до победного конца».            

 Исторический  опыт военных лет, воспринятый  отзывчивым сердцем поэта, подготовил  Мандельштама к политическому  разрыву со старым миром и  принятию Октября. При этом  возникшее у поэта отвращение  к сердечно-холодной интеллектуальной  элите, к снобизму также содействовало  его отходу от акмеистической  группы. Литераторы из «Цеха поэтов»  стали ему духовно чуждыми.  Нравственно опустошенные эстеты  вызывали у него раздражение  и негодование.           

 «Октябрьская  революция не могла не повлиять  на мою работу, так как отняла  у меня «биографию», ощущение  личной значимости. Я благодарен  ей за то, что она раз навсегда  положила конец духовной обеспеченности  и существованию на культурную  ренту… Чувствую себя должником  революции…»,- писал Мандельштам  в 1928 году.           

 Все написанное  поэтом в этих строках было  сказано с полной, с предельной  искренностью. Мандельштам действительно  тяготился «биографией» - традициями  семейной среды, которые были  ему чужды. Революция помогла  рубить путы, сковывающие его  духовные порывы. В отказе от  ощущения личной значимости было  не самоуничижение, а то духовное  самочувствие, которое было свойственно  ряду писателей-интеллигентов (Брюсову,  Блоку и др.) и выражало готовность  пожертвовать личными интересами  во имя общего блага.           

 Такого рода  настроения выразились на страницах  второй книги поэта – сборника  «Tristia», - в стихах, написанных в  период революции и гражданской  войны.           

 Книга «Tristia»  представляет по сравнению с  книгой «Камень» принципиально  новый этап эстетического развития  Мандельштама. Структура его стихотворений  по-прежнему архитекторична, но прообразы  его «архитектуры» лежат теперь  не в средневековой готике, а  в древнеримском зодчестве, в  эллинистическом зодчестве. Эту  особенность являют и самые  мотивы многих стихов, мотивы  обращений к культурам античной  Греции и древнего Рима, к поискам  отражения эллинистических традиций  в Тавриде, в Крыму.             

 Стихотворения,  вошедшие в сборник «Tristia»,  подчеркнуто классицистичны, иные  из них даже своими размерами,  своей поэтической «поступью»: «Золотистого  меда струя из бутылки текла…»,  «Сестры – тяжесть и нежность, одинаковы ваши приметы…».           

 В «Камне»  человек нередко представал игрушкой  рока, судьбы, «ненастоящим», жертвой  всепоглощающей пустоты. В «Tristia»  человек – центр вселенной,  труженик, созидатель. Небольшое, восьмистрочное, стихотворение с присущей Мандельштаму  точностью слов - «определений» выражает  гуманистические основы его миропонимания:            

             Пусть имена цветущих городов           

             Ласкают слух значительностью бренной.