Масонство в России

После Октябрьской  революции 1917 года масонские организации  были запрещены, масоны преследовались ВЧК-ГПУ-НКВД. Небольшое число русских лож работало в эмиграции, прежде всего, воФранции. В Великий Восток Франции входили русские ложи «Северная звезда» и «Свободная Россия», в союз Великой Ложи Франции входили ложи «Астрея», «А. С. Пушкин» «Северное сияние», «Гермес», «Золотое руно», «Юпитер», в союз «Человеческое право» (Le Droit Humain) — ложа «Аврора» ^[54]. В Берлине работала русская ложа «Великого света на Севере», в Англии — «Кружок русских масонов в Англии». Со временем, число русских масонов сокращалось, за счёт старения эмигрантов. Во время немецкой оккупации Франции во время Второй мировой войны оставшиеся русские ложи были закрыты вместе со всеми французскими ложами. Однако, в Великой Национальной Ложе Франции продолжила свои работы ложа «Астрея» № 100, и только в 1978 году эта ложа прекратила свои работы в связи с малочисленностью и невозможностью обеспечивать кворум. Второе рождение ложи «Астрея» состоялось там же в Великой Национальной Ложе Франции, но уже под № 500. Это была единственная сохранившаяся русскоязычная ложа во Франции на тот момент. 19 июня 2010-ого года, на Торжественной Ассамблее Великой Ложи Франции ложа «Астрея» № 500 вошла в состав Великой Ложи Франции и согласно правилам ей был присвоен № 1441. Таким образом сейчас во Франции работают под юрисдикцией Великой Ложи Франции две ложи, это Д. Л. «А. С. Пушкин» и «Астрея» № 1441. С начала 1990-ых годов, после 70-летнего перерыва, началось возрождение масонства в России.^[55] В 1991году, в России, Великий Восток Франции и Великая Ложа Франции, под своей эгидой, открывают первые масонские ложи. А с 1992 года и Великая Национальная Ложа Франции начала открывать свои ложи. К нынешнему времени, в России естьВеликая Ложа России, работающая под эгидой ОВЛА, и признаваемая ей. Она относится к регулярному масонству, наиболее распространенному в мире. Вместе с тем, в России действует такжеОбъединённая Великая Ложа России, не признаваемая ОВЛА, но соблюдающая Ландмарки, и признаваемая Великой Ложей Франции, и ложа «Имхотеп» Международного Суверенного Святилища Устава «Мемфис-Мицраим». 
 
 

Заключение. 

Взятый Петром I курс на европеизацию России привел к  тому, что, наряду с другими новациями, пришло в наше Отечество и масонство. Пришло, но так и не прижилось. Что  и не удивительно. Россия - не Европа, и условия деятельности здесь  вольных каменщиков (самодержавие, крепостничество, православная вера) были принципиально иными, чем, скажем, во Франции или Англии. Правда, верхушка быстро европеизировавшегося русского дворянства масонские ложи посещала охотно. Куда более сложным было отношение к ним со стороны правительства.

С одной стороны  оно, конечно, не могло не понимать опасность  и даже противоестественность существования  тайных масонских сообществ в  самодержавной стране. Но и прямо  возражать против существования  в России столь широко распространенного в Европе явления оно тоже не хотело.

И Екатерина II, и  Александр I были, как мы знаем, просвещенные монархи, либеральные начинания  которых далеко не всегда находили должный отклик не только в массе  рядового дворянства, но и среди  его верхов. Поддержка со стороны масонов либеральных начинаний Екатерины II и Александра I дорого в этих условиях стоила. Отсюда и благожелательное отношение к масонам в первые годы царствования этих монархов.

Жизнь, однако, показала, что двум медведям (самодержавие и  масонство) в одной берлоге ужиться трудно. Вопреки уверениям «братьев», деятельность их явно выходила за рамки чисто духовной работы в ложах и грозила распространиться на то, что всегда считалось в России прерогативой государства (издательская деятельность Н. И. Новикова, борьба с голодом, открытие масонских аптек, школ, богаделен). Да и в политическом плане деятельность вольных каменщиков, все более превращавшаяся в орудие вельможной оппозиции Екатерине II, была весьма и весьма подозрительной. Особенно нетерпимыми в глазах императрицы были связи русских масонов с заграницей и попытки установления ими таких связей с наследником престола Павлом Петровичем. Итог этого первого столкновения власти с масонством известен - дело Н. И. Новикова 1792 года и негласное запрещение масонских лож.

Однако сама идея установления по примеру других европейских государств тесного  альянса между масонством и русским  самодержавием не умерла. Особенно много было сделано в этом отношении  при Александре I во времена М.М.Сперанского, когда дело чуть было не дошло до введения так называемого государственного масонства в стране. Однако скрестить масонство с православием и самодержавием оказалось делом нереальным и, как и следовало того ожидать, масонские ложи, несмотря на строгий, казалось бы, правительственный контроль, все более и более превращались, особенно после 1812 года, в центры единения оппозиционно настроенных по отношению к власти сил, прежде всего военных. Логическим следствием складывания именно такого порядка вещей и стал знаменитый указ Александра I от 1 августа 1822 года о запрещении масонских лож. Лишившись в одночасье какой-либо поддержки «наверху», масонство в России стало быстро угасать - более чем убедительное свидетельство отсутствия у него сколько-нибудь прочной опоры в русском образованном обществе, и смогло возродиться только в начале XX века, когда расклад общественных сил в стране был уже совсем иным.

Превратившись во второй половине XVIII века, после освобождения от обязательной службы, в самое  свободное, привилегированное и материально обеспеченное сословие в стране, российское дворянство получило, наконец, отсутствовавшую ранее у него возможность формирования из своей среды того тонкого умственного интеллектуального слоя, который получит известность 100 лет спустя как русская интеллигенция. В своей основе это был, конечно, прозападнический, космополитически настроенный круг людей, уже изначально ориентированный на западные культурные и идеологические ценности.

Одной из основополагающих мировоззренческих опор его как раз и являлось масонство. Несмотря на фальшивость масонского учения, усиленный поиск его адептами масонского идеала, правда, главным образом не столько в политической, сколько в морально-этической плоскости, много способствовал пробуждению личности русского интеллигента, индивидуального начала в нем. Во всяком случае, принадлежность к братству вольных каменщиков многих крупных людей XVIII - первой четверти XIX века (Н. И. Новиков, М.М.Херасков, М.И.Кутузов, Н.М.Карамзин, А.С.Грибоедов, П.А.Чаадаев, А.С.Пушкин) бесспорна и, как представляется, свидетельствует о заметной роли масонской идеологии и практики в культурной и интеллектуальной жизни России этого времени.

Расширительное  же толкование масонства как чуть ли не единственного двигателя культуры, прогресса и демократии в нашей стране не находит подтверждения в источниках, хотя попытки такого рода неоднократно предпринимались еще в дореволюционные годы. Корни таких явлений русской истории, как зачатки крестьянской реформы в виде указа о трехдневной барщине, военно-чиновничий социализм времен Александра I (военные поселения), власть «святого царя» (Мальтийский орден), даже организация Священного союза восходят, доказывал, например, известный историк Г.В.Вернадский, к тем кругам русского общества XVIII века, которые объединялись в свое время масонством [1444].

Особенно далеко в этом направлении заходила Т.О.Соколовская, которая в своей книге «Русское масонство и его значение в  истории общественного движения», опубликованной в 1907 году, прямо писала о масонах как людях, чья деятельность якобы и подготовила определяющую почву для развития республиканских и конституционных идей в России. Т.О.Соколовской, конечно же, возражали.

«Вопреки мнению госпожи Соколовской, - резко заявил в рецензии на это издание С.Сватиков, - масонство не только не подготовило почву для развития республиканских и конституционных идей, не только не было предтечей декабристов, но наоборот, оно было движением реакционным. Декабристы только тогда стали активными политическими борцами, когда расстались с масонством», - подчеркивал он [1445].

Конечно же, Т.О.Соколовская  была не одинока в своем стремлении во что бы то ни стало «приподнять» русское масонство. Из этого, собственно, исходила и исходит, за редким исключением, практически вся наша либеральная историография, начиная от А.Н.Пыпина и кончая современным российским историком А.И.Серковым.

«Некоторые историки, «писал в свое время, полемизируя  с попытками идеологически ангажированного  подхода к масонству профессор  Московского университета А.А.Шахов, - впадают относительно масонства в странное заблуждение. Они видят в нем светлый культурный факт, занимающий видное место в истории просвещения. Они говорят о благих стремлениях масонства, о сочувствии масонов человеческому прогрессу, об их стараниях к нравственному совершенствованию.

В учении масонов  мы действительно встречаем подобные фразы и слова, подобные идеи, облеченные всегда туманным покровом. Но определенного  содержания и направления в деятельности масонов мы не находим. Благих следов своей деятельности они также не оставили. Если внимательнее присмотреться к занятиям всех этих многочисленных орденов, то мы заметим, что все дела их заключаются либо в мистических священнодействиях и таковых же мистических умствованиях, либо в игре формальностями… Между тем, вред явления не подлежит сомнению» [1446].

Последующие исследования только подтвердили справедливость такого вывода.

Русское масонство, вынужден констатировать уже современный  российский историк О.Ф.Соловьев (кстати, весьма и весьма лояльно к нему относящийся), в качестве оформленного течения нигде и никогда не служило двигателем общественного прогресса, никогда не было поборником подлинной демократии и не внесло никакого «самостоятельного вклада ни в область политики, ни в сферу общественной мысли» [1447]. Не менее определенно по вопросу о «прогрессивности» масонства в связи с «правдой», которую якобы олицетворяла собой деятельность таких известных членов масонских лож, как Н. И. Новиков и А.Н.Радищев, высказывался в свое время и наш философ и публицист В.В.Розанов.

Соглашаясь, в  принципе, с тем, что масоны XVIII - начала XIX веков проповедовали «правду  и высокочеловеческую правду», он справедливо  замечал вместе с тем, что «правда» эта была явно не ко времени и  объективно вредна для России, так как духовно разоружала ее перед лицом ее злейших врагов. И если бы, подчеркивал В.В.Розанов, не дай Бог она, эта правда, «расползлась в десятках и сотнях тысяч листков, брошюр, книжек и журналов по лицу Русской земли, - дошла бы до Пензы, до Тамбова, Тулы, объяла бы, наконец, и Петербург, то пензенцы и туляки, смоляне и псковичи не имели бы духа отразить Наполеона.

Вероятнее они  призвали бы способных иностранцев  завоевать Россию, как собирался  позвать Смердяков и как призывал их к этому идейно «Современник»; также и Карамзин не написал бы своей истории» [1448].

Духовно разоружая  противостоящие ему народы и их интеллектуальные национально-ориентированные элиты, основное внимание масонство сосредотачивает  на так называемом «правящем классе»  общества. Очевидная неоднородность этого класса, противоречия, раздирающие его, приводили и приводят к тому, что и в масонские ложи зачастую попадали и попадают люди, культурные, идеологические и политические устремления которых, несмотря на принадлежность к одному и тому же общественному классу, далеко не совпадают.

Неудивительно поэтому, что уже применительно  к второй половине XVIII века в русском  масонстве можно выделить три  струи: либеральная, представленная, главным  образом, Елагинским союзом, консервативная (шведские ложи) и мистико-просветительская, представленная московскими розенкрейцерами 1780-х годов. В первой четверти XIX века говорить о розенкрейцерских ложах как очагах просветительства уже не приходится и, наряду с ложами шведского обряда (Великая Директориальная ложа «Владимира к порядку» и сменивший ее Провинциальный союз) теперь и их уже смело можно причислить к консервативно-охранительному крылу вольного каменщичества в России.

Либеральное же крыло его представляли теперь мастерские французского обряда (ложи «Соединенных друзей», «Палестины» и союз Великой ложи «Астреи»).

Выделять еще  и так называемое радикальное  крыло в масонстве первой четверти XIX века, представленное декабристами, как предлагают некоторые исследователи, едва ли целесообразно. Дело в том, что уже с 1810 года масонские ложи были взяты под жесткий правительственный контроль. Не случись этого (кто знает?), целый ряд масонских лож действительно мог бы превратиться в конспиративные ячейки антиправительственного заговора, однако этого, как мы знаем, все же не произошло, и радикально настроенные братья по необходимости вынуждены были вынести подготовку антиправительственного заговора за пределы масонских лож. Другое дело, что именно масонство во многом определило не только возникновение и организационное строительство, но также и тактические установки на военный заговор преддекабристских и первых декабристских тайных организаций.

Реформы 1860-х  годов, удовлетворив основные чаяния либерального русского дворянства, резко тем самым  сузили потенциальную общественную базу масонства в стране. Сказывался, несомненно, и факт официального запрещения масонских лож. Во всяком случае, рисковать карьерой ради масонского братства либералы во второй половине XIX века не хотели. Радикалам же из «Народной Воли» и других подобных ей разночинских в своей основе организаций в масонских ложах делать было нечего. Конечно, «по духу» масоны в России были всегда, но как организационно оформленное общественное явление во второй половине XIX века масонство прекратило свое существование.