Масляница

Для катания использовались обычно либо салазки, либо разные народные приспособления – обледенелые рогожи и шкуры, ледянки (решета, обмазанные навозом и облитые водой для  появления толстой ледяной корки), катанки или буки (старые обледенелые  корзины), лотки (половинки чурок  с плоским обледенелым основанием и выдолбленным сверху углублением), корежки (выдолбленные из дерева ладьи), катульки (своего рода лодочки, сооруженные из доски, заостренные на концах и с небольшим углублением сверху) и т.д. Катались, собственно, на всем, что могло более-менее легко скользить по ледяной поверхности. Спереди к этим приспособлениям обычно привязывали веревку, чтобы их можно было втаскивать за собой на гору.

По традиции катание  открывали девушки. Они по одиночке или группами скатывались на донцах от прялок, и по тому, как далеко они укатились, поселяне судили о том, кто из них лучшая пряха и как далеко от дома суждено им выйти замуж. После девушек скатывались «на долгий лен» (т.е. для получения длинного и волокнистого льна) замужние женщины; они тоже катались на донцах от прялок, а также на обледенелых скамейках, санях без оглобель или в специальных «лодках». Потом на горку допускались уже все желающие, кто как хотел; скатывались и по одному, и группами: на рогожах, например, скатывалось иногда и по десять человек, а на санках нередко катались «кораблем», когда двое садились лицом друг к другу, а третий устраивался между ними.

Во время катания  обычно происходили своеобразные смотрины: молодые парни и девушки присматривались  друг к другу и начинали формировать  пары, которым на будущий год предстояло объединиться уже в настоящие  семьи. Парни приглашали девушек  кататься на расписных салазках –  усаживали девицу или даже двух к  себе на колени и скатывались с  горы, отталкиваясь руками от бортиков ската. Если катались на рогоже, то парень садился впереди, а девушка становилась  на колени за его спиной и обнимала его руками за шею. Когда спуск  проходил удачно, девушка должна была поцеловать парня; а если санки заваливались в снег, то парень, как правило, оставался  ни с чем . Во многих селах парню не полагалось катать одну и ту же девушку более трех раз (видимо, чтобы не оставались совсем без внимания другие, может быть, менее красивые девушки). Смелые девицы и сами усаживались на колени к парням, а нередко брались самостоятельно управлять салазками, катаясь только девичьим составом.

Во время катания  парни нередко потчевали девушек  специально захваченными с собой  угощениями – семечками, орехами, конфетами  и пр. Девицы же часто приносили  на горки блины, угощались ими  сами и угощали парней, припевая шутливо: «Расскажи-ка, Масленица, / Как  блиночки пекла? / Ой, блины мои, блины, / Блины масляные! / Как блиночки пекла, / Сколько сдобья клала? / Растворила я блины / На холодной на воды, / Никто не покупает, / Никто даром не берет» и т.п.

В некоторых богатых  семьях, где имелись девицы «на  выданье», братья специально устраивали отдельные катальные горки для  своих сестер. Горки ставились  посреди двора, а матушки посылали специальных «позываток» по родным и знакомым звать молодежь (девушек и парней) в гости: «у нас горы готовы и блины испечены – просим жаловать». Позываток встречали с почетом, угощали вином и блинами и отпускали с наказом «кланяться хозяину и хозяйке с детками, со всеми домочадцами; а деток своих пришлем к вечеру». Отказываться от приглашения считалось неприличным, а если все-таки требовалось по каким-то причинам избежать визита, то ответить следовало в особой вежливой форме: «У нас-де состроены у самих горы и прошены гости» . Явившихся на катание гостей «принимали с встречами у ворот, крыльца и образной», угощали блинами и прочими яствами, после чего приглашали «потешиться на горы», и во время этой забавы парни присматривали себе невест, а девицы – женихов.

Таким образом, в  деревнях катание с гор, очевидно, не было простой забавой: оно как  бы «побуждало землю к плодоношению, растительность – к вегетации, женщину  – к деторождению, а молодежь – к вступлению в брак» . Такие представления были связаны с поверьем о том, что репродуктивные способности человека и земли тесно связаны и влияют друг на друга; по этой причине катание (по земле, снегу и пр.) в народной традиции воспринималось как процесс стимулирования земной плодородной силы и одновременно той же силы человеческой, «слияния [человека] с землей и оплодотворения ее». Но в городах, как и следовало ожидать, катание очень быстро превратилось в обычное праздничное развлечение. Правда, при этом поведение катающихся на горах было также строго регламентировано: например, в сибирских городах простолюдинам разрешалось кататься каждый день праздника до поздней ночи, но высшие слои общества и чиновники ради приличия должны были появляться на горках лишь с полудня до двух часов дня.

Катание на санях.

На санях, запряженных  резвыми конями, объезжали все  село, ездили по окрестностям, нередко  составляя целые поезда; этой забаве предавались все, у кого только была возможность. Очень популярны были в народе «съездки», т.е. грандиозные катания, происходившие обычно в каком-нибудь торговом селе или большом городе. На «съездки» в первую очередь приезжали молодожены, а также холостые парни и девушки со всех окрестных деревень. Катались обычно на тройках под песни и гармонь, наперегонки, с шутками, поцелуями и объятиями. Молодежь собиралась на катания с самого утра или даже еще с вечера, останавливаясь либо у родных, либо в тех домах, где были «игровые» или знакомые девушки. Сами же катания начинались часам к трем пополудни – кто выезжал на своих санях или вместе со знакомыми, а кого возили за деньги или угощение. Охотнее всего катали, разумеется, молодых девиц; при этом, если катал их кучер из чужой деревни, девушки непременно должны были напоить его допьяна и наделить гостинцами, а если катали парни, то им «платили» поцелуями и блинами. Об этом девицы, разъезжая в санях, пели: «Девки, масленка идет, / Кто нас покатает? / У Петруни за двором / Сивка пропадает. / Я о масленке катался, / Трое саней изломал, / Ворона коня замучил, / А милашку покатал. / Не целуй меня на улице – / Целуй меня в сенях! Не целуй меня в сенях – / Целуй на маслену в санях!».

Катание на санях, как  и катание с гор, в народной традиции тесно смыкалось с обрядами стимулирования урожая. Такие представления, кстати, были свойственны практически  всем восточным и западным славянам. Например, в Ярославской губ. само масленичное катание на санях называлось «лен закатывать». В Польше с будущим урожаем льна и конопли связывался масленичный выезд (т.н. kulig, kulik) ; а словаки полагали, что урожай льна зависит от масленичного катания на лыжах, санках или коньках (т.н. klzanie или sankovanie). Восточнославянские женщины катались в масленичных поездах (особенно вместе с «сударыней-Масленицей» при встрече праздника) и съезжали с гор, чтобы «зародился длинный лен»; при этом, съезжая с горы, каждая женщина старалась не упасть и проехать как можно дальше, так как считалось, что «чем дальше проедешь, тем длиннее уродится лен».

Ритуалы, связанные с молодежью.

Катания на санях  и с гор, а также ритуальные гостевания в определенные дни являлись важной частью обрядов, связанных с темой семейно-брачных отношений и направленных на то, чтобы ускорить свадьбы, содействовать холостой молодежи найти себе пару. Масленица вообще была праздником молодежи – и холостой, и уже вступившей в брак, поскольку и сам праздник в народном сознании был «молодым»: он отмечал начало весны (соотносившейся с юностью, радостью, весельем) и пробуждение вегетативных сил земли (находившихся в тесной связи с человеческой способностью воспроизводства, чадородия). Кроме того, Масленица и подобные ей торжества являлись «праздниками идентификации (самовыражения) общины как единицы макросоциума, “лицо” которой представляла молодежь». Так что на Масленицу главное внимание уделялось молодым, и особенно молодоженам – людям, выполнившим свое жизненное предназначение .

«Проводы  Масленицы».

«Проводы Масленицы» устраивались, как правило, в последний  день масленичной недели, т.е. в воскресенье  вечером. Этот обряд символизировал изгнание зимы и встречу лета; с  него уже начиналась интенсивная  подготовка к страдной поре, заключавшаяся  не только в полевых работах, но и  в многочисленных обрядах, стимулирующих  плодородие земли. Это касалось не только славян, но и практически всех народов  Европы, занимавшихся земледелием и  скотоводством. Именно поэтому церковь, боровшаяся с язычеством, накладывала  на весенний период (Великий пост) особо  строгие запреты: только таким способом можно было хоть отчасти искоренить непристойные с точки зрения христиан ритуалы вроде жертвоприношений древним силам природы или  полового общения (кóитуса – магического средства активизации плодоносящего начала). Однако даже усилия Церкви не могли искоренить некоторых обрядов, по народному убеждению, жизненно важных для существования человека. К числу таких ритуалов относились, в частности, проводы зимы: ведь люди были уверены, что если зиму и смерть не выдворить за пределы жизненного пространства, если не пригласить с честью весну и лето, то теплое время года может и вообще не наступить, урожая не будет и все живое погибнет .

С точки зрения древних  людей, чтобы изгнать зиму, ее нужно  было символически уничтожить; поэтому  обряд «проводов Масленицы» часто  сосредоточивался вокруг соломенного  чучела, называемого у русских  «осударыней Масленицей», а у западных и южных славян – «Запустом» (или «Пустом», «Менсопустом», «Фашником» и др. ). Эти чучела, как правило, изготовлялись из соломы, пакли, тряпок, дерева и др.; им придавали мужской или женский облик. Например, в южнорусских губерниях могли делать как «Масленицу», так и «Масленика», порознь или вместе; изготавливали их девушки и молодки, для этой цели собиравшиеся в доме какой-нибудь пожилой крестьянки. При изготовлении чучела часто старались не просто придать ему антропоморфный облик, но и гипертрофировать присущие тому или иному полу особенности . Одежду для «Масленицы» подбирали в одних местах нарядную, а в других – ветхую и рваную (тогда и само чучело делали растрепанным). Солому и предметы одежды для чучела собирали по всей деревне с каждого двора. У нарядных кукол (изображавших, как правило, девушку с длинной косой и в праздничном наряде) нередко прорисовывали угольком лицо, старались сделать их привлекательными.

Готовую куклу, как  правило, сажали на колесо, прилаженное  сверху на длинный шест, и торжественно несли через всю деревню. «Масленицу»  выходило провожать все село, а  руководили шествием ряженые, скоморохи. С песнями процессия выходила за село, на поле, пустырь, холм или берег  реки, к заранее приготовленному  костру, где чучело сжигали. Впрочем, во многих местах сожжение чучела заменялось разрыванием на части (с последующим  разбрасыванием соломы по полю ради обильного урожая), потоплением в проруби или в колодце, изредка – закапыванием в землю или «повешением».

Чучело для ритуала  могли изготовлять в начале или  середине масленичной недели, либо сооружали его лишь ко дню «проводов». Например, в некоторых русских губерниях создание чучела приурочивалось к масленичному четвергу, когда начиналось самое веселье. Тогда парни и девушки делали из соломы куклу, одевали ее в женский наряд, купленный в складчину, и затем в одну руку вкладывали бутылку с водкой, а в другую блин. Эту «сударыню-Масляницу» ставили в сани, а рядом прикрепляли сосновую или еловую ветку, разукрашенную разноцветными лентами и платками, и всю конструкцию прятали где-нибудь в сарае до пятницы. В пятницу, после завтрака, устраивали «встречу Масленицы»: вывозили куклу на улицу и праздничным поездом катили по селу. Во главе ехала сама «Масленица», рядом с которой ставили самую красивую и нарядную девицу . Сани с «Масленицей» волокли три парня, а следом тянулась длинная вереница запряженных парнями же салазок, в которых ехали нарядные девушки.

Выезд «Масленицы»  открывался песней, которую затягивала красавица с передних саней. Песню подхватывали остальные девушки и парни, и весь масленичный поезд шумно двигался по деревенской улице. По дороге к процессии присоединялись ребятишки, взрослые и даже старики, сопровождающие поезд до самой горы, где «сударыня-Масленица» открывала катание: те парни, которые привезли ее на гору, садились в сани, а прочие прикрепляли к саням салазки и все вместе скатывались вниз. Катание продолжалось обычно до самого вечера, после чего «Масленица» снова водворялась в сарай. На следующий день, в субботу, «Масленица» снова появлялась на улице, но на этот раз ее сани везла лошадь, украшенная разноцветными лентами, увешанная бубенцами и колокольчиками. Вместе с «Масленицей» снова садилась девица-красавица, но уже не одна, а с парнем-дружком, держащим в руках четверть водки и закуску (и то, и другое, покупалось в складчину, на общие деньги). За сани, как и прежде, привязывались салазки, на которых попарно сидели девушки и парни. Вся эта процессия с песнями ездила по селу, причем парни обычно «пользовались всякой остановкой, чтобы выпить и закусить». Веселье продолжалось до самой темноты.

В воскресенье с  самого утра все начинали готовиться к «проводам». Ребятишки и молодежь собирали и уносили за околицу  старые плетни, испорченные бочки, ненужные дровни и т.п. и складывали из них  огромный костер; а в некоторых  местах топливо для костра (солому, дрова и пр.) крали или собирали по всем дворам: «Ельник, березник / На чистый понедельник! / Уж то ли не дрова – / Осиновы дрова, / Березовы дрова! / Подавайте их сюда / На Масленицу, / На горельщицу!». С приближением сумерек к костру направлялась «прощальная процессия». «Масленицу» снова везли в санях, украшенных еловыми ветвями, а сопровождающие ее девушки жалобно пели: «Сударыня-Масленица, потянися» и т.д. У костра «Масленицу» ссаживали с саней и ставили на снег, потом снимали с еловой ветки ленты и платки и делили их между девушками. Затем девицы запевали: «Шли, прошли солдатушки из-за Дона, несли ружья заряжены, пускали пожар по дубраве, все елки, сосенки погорели, и сама Масленица опалилась»; а парни в это время зажигали «Масленицу». Когда костер разгорался, в него бросали все остатки «масленичного обжорства» – блины, масло, молоко и проч., иногда сопровождая это действо приговором: «Гори, блины, гори, Масленица!», «Вот они каплют, блинки плачут!» и т.п. Парни, перемазанные сажей, норовили и других испачкать, а в первую очередь, конечно, девиц и тещ: «Теща, люли, поджаривай блины!». Ребятишки, подбрасывая солому в костер, заклинали: «Масленица, прощай! А на тот год опять приезжай!»; молодежь же выкрикивала: «Убирайся вон, старуха грязная! Убирайся вон, пока цела!» . После уничтожения «Масленицы» пепел от костра часто собирали и зарывали в снег, полагая, что это способствует плодородию.