Культура руси 13-16 вв

     Ему вторит Максим Грек (до пострижения  – Михаил Триволик), его современник, знаток античной философии литературы. Афонский монах,  приехав в 1518 г. в Россию в качестве переводчика, так в ней и остался. Ученый инок тоже полагает, что светская власть должна покоиться на правде, милости («правдою и хорошими узаконениями благоустроить положение своих подданных»), согласовывать пожелания духовенства, боярства, воинства-дворянства.

     Максим  Грек и князь Вассиан Патрикеев, из нестяжателей, обличают монастыри  за жажду накопительства, ростовщичество, спекуляцию хлебом и прочие грехи. «Ради имений и славы», - писал В.Патрикеев, - монахи забывают о Христовых заветах; плохо относятся к своим крестьянам:

- Убогую  братью, живущую в наших селах,  всячески оскорбляем.

Он  же призывает к соблюдению евангельских принципов:

- Не  подобает монастырям  владеть селами.

      - Сел не держать, не владеть  ими, но жить в тишине и  безмолвии, питаясь трудом своих  рук.

      Отношение монахов к крестьянам возмущает  и М.Грека: они «истязают их бичами за большие процентные долги, которые  они не в состоянии уплатить; или  же лишают их свободы и записывают себе навсегда в рабство; или, лишив их  имущества, изгоняют бедных с пустыми руками за своих мест»⁹.

      Он  тоже против того, чтобы монастыри  имели села и, тем самым, зависимых  крестьян. В послании об Афонской горе пишет о монастырских старцах, которые живут своим трудом.

      В середине и третьей четверти столетия выступает со своими сочинениями  целая плеяда публицистов. И.С.Пересветов осенью 1549 г. подал предложения о  проведении реформ молодому царю Ивану  IV Грозному. Изложены они в форме челобитных и сказаний о взятии Магмет-салтаном Царьграда. Он – убежденный сторонник сильной самодержавной власти в России. Монарх должен опираться на сильное и постоянное войско, ибо «воинниками он силен и славен». «Вельмож» нужно держать в повиновении, страхе:

      - Царю нельзя быть без грозы;  как конь под царем без узды, тако и царство без грозы¹⁰.

      Для проведения успешной внешней политики (ее задачи, в частности, - присоединение  Казани, освобождение славян от турецкого  ига) необходимы нововведения – денежное жалованье «воинникам» - опоре царя и его политики; централизация финансов, суда. Будучи гуманистом, он, как Карпов и др., - противник холопства, поборник «правды» в деятельности людей («Бог не веру любит.[а] правду»), книжного учения, философской «мудрости». Монарх, по его представлению, должен быть мудрым, сильным человеком, а государство – светским и суверенным.

      Ермолай-Еразм, священник кремлевской церкви, иосифлянин по убеждениям, противник нестяжателей и еретиков, предлагает облегчить  положение крестьян (например, заменить все их повинности одним оброком – пятой частью урожая). «Больше всего полезны, - убежден ученый монах, - пахари, их трудами созидается главнейшее богатство – хлеб»¹¹.

      Из  убеждения в необходимости «праведного  стяжания» (т.е.прибыли) исходит Сильвестр, протопоп Благовещенского собора в Московском Кремле, духовник царя, одно время очень близкий к нему (1550-е годы). Идеи эти развиваются в «Домострое» - своде житейских, моральных правил, поучений, который он редактировал.

      Мысли о сильной самодержавной власти, централизации характерны для рада летописных, повествовательных памятников: Летописца начала царства царя Ивана Васильевича (50-е годы). Лицевого свода (60-70-е годы), «Степенной книги» (1562-1563 гг., вышла из кружка митрополита Макария), Казанской истории (60-е годы). Макарий и его книжники составили «Великие  Четьи-Минеи» - грандиозный  свод из «житий» русских святых, богословских сочинений, церковных уставов.

      Несомненно, самые выдающиеся публицисты опричной поры – не кто иной, как сам царь Иван Грозный и его оппонент князь Андрей Михайлович Курбский. Первый из них  в послании ко второму защищает незыблемые, с его точки зрения, устои «самодержавства», по существу – деспотии восточного склада. Князь, бежавший из России в Литву от репрессий, развязанных мнительным и жестоким царем, разоблачает его поведение, террористические методы правления в целом. Царь, упрекая Курбского за измену, исходит из принципа: миловать, мол, своих подданных-холопов царь волен, да и казнить тоже. Его оппонент, не приемля царской «лютости», считает, что монарх должен править вместе с «мудрыми советниками», слушать их, а не быть неограниченным самовластием-тираном.

      С осуждением говорится о действиях  Василия III в пору окончательного присоединения Пскова к России (1510) в Летописном своде 1567 г. Корнилия, игумена Псково-Печерского монастыря; об опричниках-душегубах – в новгородских летописях (например, о погроме Новгорода в 1570 г.).

      Патриотизмом  и гордостью пронизана «Повесть о прихождении Стефана Батория  на град Псков» (1580-е годы, автор – Василий, псковский иконописец). В самом конце века появляются повести о царе Федоре Ивановиче (автор одной из них – патриарх Иов). 
 

      Живопись 

      Эпоха национального подъема времени  Куликовской победы, включившая и  годы подготовки к отпору извечному врагу (60-е и 70-е годы ХIV в.), и время после подвига русичей в ожесточенной схватке с Мамаем, вызвала к жизни небывалый расцвет культуры. Ярче всего он выразился в живописи – фресковой, иконописной. Выдающееся место в ней заняла новгородская школа. Это – фрески ХIV в. на евангельские сюжеты церквей Федора Стратилата, Спаса на Ковалеве, Михайловской в Сковородском монастыре,  Благовещенской на Городище, Рождественской на кладбище и др. Одни из них привлекают монументальностью, торжественностью; другие – мягкостью, лиричностью То же можно сказать и о новгородских иконах.

      Мощная  кисть Феофана Грека (Гречина) прославила новгородское и московское искусство. В Новгород он приехал в 1370-е годы. До этого работал в Константинополе, Галате, Халкидоне, Кафе. В его творчестве сплавились византийские и русские черты живописного мастерства. Он оказал несомненное, и большое, влияние на русских живописцев. В Новгороде она расписывал фресками церкви Преображения на  Торговой стороне, Спаса на Ильине. Из его школы вышли мастера, работавшие над упомянутыми выше фресками и церквей Федора Стратилата, а также Успения на Волотове, иконами «Донская богоматерь», «Спас». Его манера письма обладает удивительной, завораживающей внутренней силой, глубоким психологизмом, смелостью и уверенностью рисунка¹². Недаром современники отмечают, что работал он свободно, легко: находясь на подмостках и создавая свои гениальные фрески, он одновременно беседовал со многими посетителями, которые стояли внизу, с восхищением наблюдая за тем, что возникало на их глазах. Разговаривая с ними, Феофан в то же время «обдумывал высокое и мудрое»; «чувственными же очами разумными разумную видел доброту»¹³.

      В 1390-е годы Феофан Грек переехал в  Москву. Здесь он расписывал кремлевские  храмы – церковь Рождества Богородицы и придел Лазаря к ней (вместе с Симеоном Черным), соборы Благовещенский (вместе с Прохором с Городца и Андреем Рублевым), Архангельский.

      Для Благовещенского собора в Нижнем Новгороде великий живописец  создал иконостас; сохранилась, к сожалению, лишь его часть. А московские росписи совсем не дошли до нас.

      Известность и признание, которые Феофан получил  на Руси, засвидетельствовал Епифаний Премудрый, известный автор «житий»  святых, в том числе Сергия Радонежского. Он пишет о художнике, как «изографе» нарочитом и живописце изящном во иконописцах», «преславном мудреце», «философе зело хитром»¹⁴. А на одной из летописных миниатюр Гречин изображен за работой.

      Его младший современник Андрей Рублев, величайший русский живописец средневековой Руси, родился в 1360-е годы или 1370-е годы, скончался около 1430 г. Его судьба тесно связана с двумя обителями – Троице-Сергиевой и московской Андрониковой. В первой из них он был «в послушании» у преемника Сергия Радонежского – игумена Никона; вероятно, работал в иконописной мастерской. Затем перешел в Москву, и здесь расписывал, вместе с Феофаном Греком и Прохором с Городца, Благовещенский собор  в Кремле (в летописях известие об этом – под 1405 г.;  это – первое упоминание о нем). Три года спустя он, уже в содружестве с близким ему Даниилом Черным, трудится над рукописями Успенского сбора во Владимире. Следующие его творения – фрески и иконы Троицкого собора Троице-Сергиева монастыря (середина 1420-х годов), в конце жизни – фрески Андроникова монастыря.

      Рублеву или его ученикам приписывают  и другие работы, например, в Звенигороде  к западу от Москвы – росписи  алтарных столбов Успенского собора на Городке, алтарной преграды Рождественского  собора Саввино-Сторожевского монастыря. Предания говорят и о многих других фресках и иконах, как будто им же написанных. Но это весьма проблематично. Во всяком случае нельзя не видеть, что имя Рублева, его мастерство приобретали большую популярность, которая сохранилась и в более поздние времена.

      Самое прославленное произведение Рублева – «Троица» из иконостаса Троицкого собора Троице-Сергиева монастыря. Образы трех ангелов, явившихся Аврааму, написаны в благородных античных традициях, с безупречной изящностью, мягкостью, лиризмом. В иконе проявился истинно национальный русский гений – ее гармоничность, нежность, прозрачность красок, поэтичность и душевность отразили лучшие черты национального характера, лиричность русской природы. То же можно сказать об иконе «Спас» из Звенигорода и других работах гениального мастера. Простота, ясность, мягкость красок, образов, идеи мира, гуманности, источаемые его иконами и фресками, делают творения Рублева высочайшими образцами живописного мастерства, национального духа русского народа эпохи собирания земель вокруг Москвы, открытой борьбы с Ордой, складывания великорусской народности¹⁵.

     Иконы и фрески Рублева, он сам упоминаются  в летописях. Иконы его дарили друг другу знатные люди. А стоглавый  собор 1550 г. постановил: «Писати иконописцем  иконы… как писал Андрей Рублев и прочие пресловущие иконописцы».

     Писание икон в ХV в. стало занятием многих людей, и они широко распространялись по всей Руси. Их сюжеты оставались традиционными  – сцены и персонажи Ветхого  и Нового Завета. Но нередко появляются и светские мотивы. Мастера пишут  на иконах природу, городские здания и, что еще интересней, реальных людей. Так, на иконе «Молящиеся новгородцы» изображены боярин и его семья, всего девять фигур. На другой – новгородцы и суздальцы той поры, когда они сражались  друг с другом на Ждане горе (1135). Иконопись Новгорода ХV в. переживала расцвет; она привлекает яркостью красок, точной и тонкой прорисовкой фигур.

           Московская живопись отмечена немалыми достижениями к концу  ХV столетия. Связано это с творчеством  выдающихся мастеров – Дионисия и  его школы. Он сам и его помощники украшали фресками соборы Иосифо-Волоколамского, Пафнутьево-Боровского, Ферапонтова (под Вологдой) монастырей и др. Их же трудами создан иконостас Успенского собора в Московском Кремле. В изображении Богородицы, считавшейся покровительницей Москвы, других персонажей библейской истории поражают яркая красочность, декоративность, которые потом надолго станут отличительными чертами русской иконописи ХVI-ХVII вв. Творения Дионисия, «хитрого» (искусного), по словам летописца, мастера, и других художников пронизаны атмосферой победного ликования, торжественности, уверенности. Они ярко отразили свое время – завоевание независимости от Орды, объединение русских земель и создание единого могучего государства во главе с Москвой.

     На  рубеже ХV-ХVI столетий, с одной стороны, определяется преобладание московской живописной школы в России; с другой – усвоение ею традиций местных школ, которые постепенно нивелировались под влиянием общерусского культурного центра, каким стала Москва с ее мастерами, идеями, устремлениями. Парадность, торжественность, праздничность, ликующая возвышенность не могли не трогать сердца русских людей того славного и сложного времени. Но нарастали, и тогда, и позднее, черты официозности, возвеличения самодержавия. С этим причудливо сочетались черты реализма, пробивавшиеся сквозь толщу догматических, консервативных устоев в живописи, как и в целом в культуре. Например, в росписях царских палат, сделанных после «великого» московского пожара 1547 г. (а наблюдал за работой сам царский Сильвестр), преобладающее место заняли не церковные, а светские, в том числе исторические, темы. Подобные «вольности» вызвали протест поборников старины, традиционалистов. В частности, влиятельный царский дьяк И.Висковатый (глава Посольского приказа) возмущался тем, что Бог Саваоф и иные «духи» изображены на фресках по-земному, как обычные люди. Но его не послушали.

     В середине века, после взятий войсками Ивана Грозного Казани, появилась  икона «Церковь воинствующая», посвященная  этому важному событию. На ней изображен юный царь, скачущий с алым знаменем во главе своих ратников. Многие «земные» сюжеты художники запечатлели на миниатюрах – в «Четьях-Минеях» митрополита Макария, Лицевом летописном своде, «Христианской топографии» Козьмы Индикоплова¹⁶.

           Красочность и тщательная проработка деталей, изящество и тонкость рисунка характерны для икон «Строгановской школы». Ее представители «Прокопий Чирин, Никифор Савин и др.) работали в Москве, но часто выполняли заказы сольвычегодских богачей Строгановых. Из произведения, яркие, красочные, миниатюрные, напоминают ювелирные изделия. Они оказали в последующем большое влияние на развитие русского искусства; например, ее традиции до сих пор сохраняют мастера Палеха.