Кризис социализма в СССР

Одна из основных причин кризиса социализма в СССР заключалась в упорном стремлении руководителей компартии установить в стране единую государственную  форму собственности, с которой  они связывали достижение своей  конечной цели - коммунизма. Они не знали  или не хотели считаться с тем, что любая новая форма собственности складывается вместе с новым способом производства благ, становление которого предполагает создание качественно новых производительных сил: техники и технологии, знаний и умений работников, а также соответствующих им организации и управления экономическими процессами, что требует исторически длительного времени. Партийные лидеры не понимали, что, с их точки зрения малозначащая, личная, а по существу частная собственность граждан на свою рабочую силу являлась в СССР основным фактором существования частной собственности на значительный ряд продуктов труда и товарно-денежных, т. е. рыночных, отношений. Они не понимали также того, что децентрализованный характер распоряжения средствами производства в процессе их эксплуатации делает предприятия фактическими владельцами этих средств производства. Еще более серьезной ошибкой советских руководителей было представление о том, что отношения организации и управления экономическими системами являются производными от отношений собственности, а не наоборот. Поэтому в политике коммунистических лидеров, как, впрочем, и пришедших им на смену либеральных реформаторов, преобладало стремление изменить правовые отношения собственности в расчете на то, что соответствующие им организация и управление экономическими процессами сложатся сами. 

В действительности в соответствии с всеобщими экономическими законами все происходит с точностью  до наоборот: вслед за изменениями  в характере и уровне развития производительных сил изменяются прежде всего организационные отношения, что приводит к изменению в способе производства продуктов, и лишь в соответствии с ним изменяются отношения собственности на эти продукты, независимо от того, что по этому поводу думают и чего хотят представители власти. Поэтому профессионально грамотное правительство должно уделять первостепенное внимание не формам собственности, изменять которые оно не в силах, а организационным отношениям, соответственно количественным и качественным изменениям производительных сил. 

Из информационной теории управления известно, что на каждом уровне управленческой структуры  осуществляется сжатие (агрегирование) информации, передаваемой на вышестоящий  уровень. При этом реальная степень  централизации определяется тем, насколько сжимаются потоки информации, идущей снизу вверх, и как они расширяются в обратном направлении. Чем больше сжатие информации, направленной вверх, и, напротив, ее детализация (дезагрегирование) по мере движения сверху вниз, тем выше степень децентрализации. При этом усиливается и реальная централизация, которая заключается не во вмешательстве в дела низших уровней управления, а в способности центра перерабатывать поступающую информацию и принимать на ее основе эффективные решения. 

В аспекте социальных отношений дезагрегирование информации есть расширение свободы и самостоятельности низших уровней социальной системы, а ее сжатие - усиление ответственности низших уровней перед верхними. В результате обоих процессов происходит стабилизация социальных отношений системы, ослабляется их внутреннее противоречие. 

Неумелые управляющие  стремятся к достижению противоположного результата. Советские министры пытались максимально взять на себя функции  низших уровней управления вплоть до проведения регулярных общесоюзных селекторных совещаний, полагая, что чем более детализировано вмешательство центра, тем выше централизация, и чем более централизовано планирование, тем больше социализма. Они не знали, что "можно иметь много планирования и мало социализма или мало планирования и много социализма" [71, c. 135]. 

Попытки децентрализации  управления народным хозяйством в СССР после 1953 г. предпринимались неоднократно, самая серьезная из них была сделана  в 1965 г., но ни одно из подобных преобразований не было доведено до конца. Тем временем на практике централизация управления все больше приобретала видимость таковой. Госплан и министерства физически не были в состоянии обработать возрастающие объемы информации, отражающей деятельность предприятий, и лишь формально утверждали решения, вырабатываемые предприятиями самостоятельно. В то же время предприятия после утверждения своих планов не были вправе их изменять без разрешения вышестоящих инстанций, что чрезвычайно тормозило экономические процессы и создавало все более заметный эффект застоя экономики. 

Непонимание производного характера отношений собственности  от способа организации производства создавало почву для волюнтаризма, позволяло руководителям всех уровней  управления не считаться с объективными законами экономики. Исходя из ложной предпосылки, что формы и методы управления определяются отношениями собственности, а государственная форма собственности является господствующей и вскоре должна стать единственной, они, естественно, приходили к ошибочному выводу, что управление экономикой должно по мере развития социализма приобретать все более жестко централизованную форму. 

Такие принципы организации управления не могли  не приводить к отраслевым и структурным  кризисам, которых в последние  десятилетия существования СССР было немало. В качестве примера можно назвать программу построения коммунизма, во исполнение которой шла борьба с личным подсобным хозяйством, приведшая к сокращению производства мяса, молока и других продуктов питания. Можно вспомнить также планы подъема сельского хозяйства и продовольственную программу, во исполнение которых уничтожали болота, спрямляли степные реки и пытались повернуть вспять реки Сибири. Кризисом закончились планы быстрой химизации народного хозяйства, промышленного и жилищного строительства, результатом которых стало огромное множество котлованов и фундаментов недостроенных корпусов. Высшим законом тех лет для всех участников общественного производства был девиз: "План любой ценой!" В результате само выполнение планов нередко на деле оказывалось фактором создания отраслевых и структурных кризисов. Но поскольку эти большие и малые кризисы таковыми не признавались, точно так же, как не признавалась и усиливающаяся с 70-х гг. скрытая инфляция, то в конечном счете все должно было закончиться и закончилось общим кризисом системы. 

Однако возникший  кризис советской экономической  системы нельзя считать кризисом социализма, поскольку незнание правительствами  законов экономики и управления, нежелание с ними считаться и  неумение управлять не являются признаками, внутренне присущими социализму, как, впрочем, и капитализму - это общие недостатки непрофессионального менеджмента. 

Наиболее серьезным  фактором кризиса социализма явилась  попытка бюрократического слоя общества превратить богатство, доверенное ему обществом для управления, в свою частную собственность. 

Для истории  это не ново. На всем ее протяжении собственники, чрезмерно полагавшиеся на свое право  и власть, не раз с удивлением обнаруживали, что производство, осуществляемое с использованием их законных средств, удовлетворяет не их потребности, а их управляющие фактически действуют как подлинные хозяева, оставляя им до поры до времени только титул собственника. 

Мировая история  свидетельствует, что процесс вытеснения собственников управляющими совершался повсеместно и многократно, как в локальных, так и в общественных масштабах. Анализ условий, при которых это происходит, показывает, что так случается каждый раз, когда экономическая функция собственности отделяется от титула (права) собственности. Содержанием экономической функции собственности является обеспечение условий для использования объекта собственности в интересах собственника, удовлетворения тех или иных его потребностей. Управление - важнейший элемент этой функции, поэтому, когда собственник поручает управление объектами собственности другому лицу, то предполагается (и закрепляется договором), что управляющий в своей деятельности будет руководствоваться прежде всего интересами собственника. 

Но, как известно, все люди в своих поступках  руководствуются в первую очередь не правами и соглашениями, а своими интересами. Поэтому управляющие в меру своей свободы от вмешательства собственника в процесс управления направляют процесс использования его имущества на удовлетворение своих потребностей. В результате, по общему правилу сложения разнонаправленных сил, фактическая направленность хозяйственной деятельности управляющего отклоняется от интересов (цели) собственника к интересам (цели) управляющего тем больше, чем меньше участия собственник принимает в управлении объектами своей собственности, т. е. чем больше титул собственности отделяется от ее функции [38, c. 57-59]. 

В истории многократно  совершался процесс превращения  управляющих хозяйствами в их собственников, и каждый раз причиной этого была потеря собственником контроля над своими управляющими. 

Известно, например, что монархия выросла из недр военной  демократии. Цари и короли эпохи  раннего средневековья были только должностными лицами, избира-

 емыми народом  для исполнения определенных  военных и управленческих функций.  Во времена Тацита королевская  власть у франков и других  германских племен занимала весьма  скромное место в политической  организации общества, "являясь  всего лишь служебным органом, возникшим в условиях хронической войны и подчиненным народному собранию". Но четыреста лет спустя, при Хлодвиге и его сыновьях, королевская власть трактовалась и понималась уже "в терминах частного права и хозяйства" [59, с. 290-291]. 

Но и короли, став фактическими собственниками некогда общинных земель, для управления ими и прежде всего для исполнения фискально-полицейских функций должны были ставить приказчиков - разного рода графов, майордомов, шерифов и прочих слуг, происходящих нередко из зависимого и даже рабского сословия. Эти управляющие, не имея со стороны короля достаточного контроля, в свою очередь стали "приватизировать" королевское имущество, а один из них, майордом по прозвищу Пипин Короткий, даже стал основателем новой королевской династии. 

В России процесс  превращения царских наместников  в собственников земли не получил  такого развития, как в Западной Европе, царская власть держала под  строгим контролем своих высокопоставленных слуг и сохраняла за собой право  лишать их поместий и званий за нерадивость, но все тенденции этого процесса к 1917 г. были налицо, и если бы революция остановилась на конституционной монархии или буржуазной республике, процесс захвата земли правящим классом произошел бы очень быстро. 

Система развитых товарно-денежных отношений упрощает процесс превращения управляющих в собственников. В условиях господства частной собственности конкурентная борьба считается не только нормальным, но и нравственным делом. Частная собственность создает свою мораль, согласно которой обмануть доверчивого партнера, присвоив его имущество формально законным способом, не грех, а доблесть. Чтобы пресечь намерения управляющих узурпировать собственность своих хозяев, надо иметь непротиворечивое законодательство, но главное - действенный контроль управляющих со стороны собственников. 

То, что происходит в нашей стране и бывших странах  социалистического лагеря под видом  перехода к рыночной экономике, есть по существу очередной грандиозный  исторический акт, суть которого заключается  в попытке превращения слоя управляющих общественной собственностью - государственных и хозяйственных чиновников - в частных собственников доверенного им имущества. "Между обществом как собственником и общественным богатством внедрился бюрократический "посредник", вытеснивший хозяина", - охарактеризовал это явление В.П. Корниенко [24, с. 87]. И хотя для полного успеха приватизации общественной собственности у современных слуг народа объективно шансов намного меньше, чем у средневековых королей и майордомов, несомненно, что внутренняя пружина происходящих преобразований собственности заключается именно в этом. 

Прелюдия к  этому акту началась давно. Несмотря на строгие запреты и смертельную  опасность, представители слоя стяжателей в СССР никогда не прекращали свою деятельность. Ее трансформацию в течение сорока лет, предшествовавших кризису, можно кратко описать следующим образом. 

С конца 50-х - начала 60-х гг. стала заметно возрастать денежная эмиссия, не имеющая товарного  покрытия. После войны до смерти Сталина правительство жестко держало прирост заработной платы на уровне 1/4 прироста производительности труда. Новые лидеры страны решили поднять благосостояние народа путем авансирования и гарантированной оплаты труда колхозников, повышения пенсий, некоторых других мер, не сообразуясь с экономическими возможностями. 

Скачкообразное  увеличение денежной массы в условиях товарного дефицита включило рыночные механизмы перераспределения денежных сумм, которые стали сосредоточиваться  у лиц, распределяющих дефицит, а  также расставляющих кадры на эти должности. Движение крупных денежных средств снизу вверх по ступеням иерархии привело к коррумпированию всех эшелонов власти, вначале ее экономических, а затем и политических учреждений. 

К 1991 г. в стране сложились разветвленные подпольные структуры теневой экономики, обладающие своим лобби во всех нужных им государственных учреждениях, а то и оплачиваемыми "начальниками отделов кадров", утверждающими угодных теневой экономике лиц на номенклатурные должности. 

Наращивание у  населения не обеспеченных товарами денежных накоплений приводило к умножению и развитию незаконных товарных операций, в результате чего в конце концов значительная часть дефицитного импорта, рыночных фондов легковых автомобилей, стройматериалов, гостиничного и курортного сервиса оказалась "схваченной". 

Нарастающее сращивание бюрократии с теневой экономикой позволило упростить процесс  изъятия из казны крупных денежных сумм. Приписки и подлоги на банковском и министерском уровнях дали возможность  изымать миллиарды рублей из фондов заработной платы, ассигнований на закупку сельскохозяйственных продуктов, на дотируемую продукцию путем манипуляций с ценами [57, c. 127-129]. 

Запредельная  коррумпированность, неповоротливость, неэффективность современной российской государственной машины заставляет всерьез задуматься о том, не лучше ли, в самом деле, изъять из ведения государства управление общественным имуществом и передать его для большей сохранности в частную собственность.