Крещение Новгородских славян

Содержание

Введение

1.      Общие сведения о крещении                                                                                                  3

2.      Крещение Новгородских славян                                                                                    4

Заключение                                                                                                                                            15

Список используемой литературы                                                                                                  17

Введение

Креще́ние — одно из первых семи христианских таинств, признаётся всеми христианскими вероисповеданиями, хотя и не в одинаковом смысле. В таинстве крещения человек рождается свыше (Ин.3:3). После крещения человек становится членом Церкви. Обряд состоит либо в троекратном погружении человека в воду (либо в обливании крещаемого при отсутствии возможности погружения), с произношением священником установленных молитв.

Креще́ние Руси́ — введение в Киевской Руси христианства как государственной религии, осуществлённое в конце X века князем Владимиром Святославичем. Традиционно, вслед за летописной хронологией, событие принято относить к 988 году и считать началом официальной истории Русской Церкви.

1. Общие сведения о крещении

В различных христианских направлениях обряд крещения толкуется по-разному. В православной и католической церквях крещение относится к разряду таинств.

Слово «крещение» — славянский эквивалент греческого βάπτισμα («погружение»). В Священном Писании оно впервые встречается в связи с именем Иоанна Крестителя. Приходившие к нему иудеи погружались в воды реки Иордан в знак того, что отказываются от совершения зла, смывают с себя, «топят» грязь греха, дабы в чистоте души встретить Мессию, приход Которого проповедовал Иоанн.

Вода — символ очищения, символ жизни, но одновременно — и смерти: в пучинах вод таится погибель. Обряд погружения в воды озёр и источников — священный акт приобщения к чередованию жизни и смерти, к постоянному обновлению природы. Но в религии Богооткровения все священнодействия становятся прямым орудием Бога, посредством которого Он даёт Свою благодать и раскрывает смысл Своего действия в мире, одновременно осуществляя это действие. «Крещение покаяния», которое совершал Иоанн Предтеча, раскрывает смысл действия Бога как уничтожение зла и греха, спасение человека от них; являет требования Бога к людям: расстаться со своими грехами, покаяться в них и тем самым приготовиться к встрече Спасителя, обещанного Богом. В «крещении покаяния» осуществлялось и целительное воздействие Божие на заражённые грехом человеческие души.

Принимая крещение во имя Христа, человек не просто «смывает» с себя грехи. Погружаясь в воду, он умирает для греха — умирает с Христом, чтобы воскреснуть с Ним для вечной жизни. Продолжая грешить после крещения, человек тем самым отказывается от благодати:

Ибо если, избегнув скверн мира чрез познание Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа, опять запутываются в них и побеждаются ими, то последнее бывает для таковых хуже первого (2Петр.2:20)

Крещение является духовным рождением — после крещения (и миропомазания) можно приступать ко всем остальным таинствам Церкви (покаяние — в усечённом виде — можно совершать и над некрещеными).

2. Крещение Новгородских славян

Крещение Новгорода «огнем и мечом» дав­но стало хрестоматийным примером при изложении истории крещения русских земель в 988-989 гг. при князе Владимире. Ничего удиви­тельного в этом нет: это единственный при­мер, который можно приводить в подтверж­дение концепции «насильственного креще­ния», ставшей практически общепринятой в отечественной науке советского периода. По сути, нет практически никаких матери­альных подтверждений (пожарища, бегство или гибель населения и т. д.) массового ха­рактера общественных катаклизмов, будто бы сопровождавших крещение. Даже языче­ские святилища на периферии Руси функционировали еще спустя столетия. Летописи    сообщают о мятежах, поднимаемых привер­женцами старой веры, и о репрессиях против них как о событиях исключительных,  и происходивших — что достойно замеча­ния—  уже в XI и последующих веках.

На базе основной массы письменных и ар­хеологических   источников   складывается  ощущение мирного и отча­сти формального приня­тия крещения горожанами в 988 г. Оно происходило под несомненным воздействием верховной власти, но как будто не сопровождалось ни репрессиями, ни массовыми силовыми про­тестами. Следует, кстати, помнить, что речь идет еще о полупервобытном обществе, где оружие, в общем, имелось в доме каждого свободного «мужа». Возможностей для мас­сового мятежа было достаточно — но его не произошло. Однако считается, что известие Иоакимовской летописи XVII в. о крещении Новгорода разрушает эту идеализирован­ную картину. Проанализируем же всю сум­му летописных сообщений о крещении Новгорода.

Самый древний рассказ о крещении Нов­города находим в Новгородской первой летописи младшего извода (ШЛм). Этот рассказ находится в той части летописи, кото­рая  заимствована из киевского Начального свода второй половины XI в., хотя чаще все­го рассматривается исследователями как новгородская вставка в него. По уже выска­зывавшемуся нашему мнению, вполне воз­можно использование новгородской тради­ции уже Начальным летописцем. Этот вывод можно распространить и на рассказ о новго­родском крещении. Скорее в пользу этого свидетельствует и отсутствие (полное отсут­ствие) сообщений о крещении второго по значимости города в «Повести временных лет» (ПВЛ) начала XII в. Использовавший Начальную летопись, но пренебрежительно относившийся к новгородцам, автор ПВЛ, вероятно, проигнорировал сведения предше­ственника об их крещении как маловажные. При любом решении вопроса, первенство и древность рассказа ШЛм не вызывает со­мнения. К нему в летописи искусственно присоединены перечни князей, епископов, посадников и др. Они последовательно до­полнялись в XIII-XV вв., но древнейшие со­ставлены не позднее 1167 г. Таким образом, рассказ имелся уже в новгородском летопи­сании XII столетия. Повторим, мы полагаем, что он был воспринят, как и весь предшест­вующий и последующий (кроме указанных списков) текст из общегосударственной На­чальной летописи.

Вот рассказ о крещении Новгорода из Н1Лм:

«В лето 6497. Крестися Володимиръ и вся земля Руская; и поставиша в Киеве мит­рополита, а Новуграду архиепископа, а по иным градомъ епископы и попы и диаконы; и бысть радость всюду. И прииде къ Нову­граду архиепископъ Аким Корсунянинъ, и требища разруши, и Перуна посече, и пове-ле влещи его в Волхово; и поверзъше уже, влечаху его по калу, биюще жезлеемъ; и запо-веда никому же нигде же не прияти. И иде пидьблянин рано на реку, хотя горънци вес ти в город; еще Перунъ приплы къ берви, и отрину и шистомъ: "ты, рече, Перунище, досыти пилъ и ялъ, а ныне поплови прочь"; и плы со света окошьное».

Как видим, здесь нет данных о насильст­венном характере крещения и каких-либо конфликтах. Власть, как и в Киеве, призыва­ет «не прияти» сверженного и опозоренного идола — и призыв этот услышан. Гончар из Пидьбы (села под Новгородом) посрамляет павшего бога, что встречает, разумеется, пол­ное одобрение летописца. В такой картине, заметим, нет ничего недостоверного, — «ари­стократический» государственный культ Перуна был навязан Новгородчине из Киева в качестве основного лишь за несколько лет до того. Об этом речь в летописи шла ранее. Заметим, что и тогда не говорится о каких-либо беспорядках и конфликтах («и жряху ему люди новгородьстии аки богу»).

В следующей по времени после Начальной летописи — ПВА начала XII в., как уже бы­ло сказано, речь о крещении Новгорода не идет вообще. Примечательно, что отсутству­ют и те данные из вышеприведенной статьи 6497 г., которые не могли не присутствовать в первоначальном рассказе о крещении Ру­си — сведения об учреждении иерархии во главе с митрополитом. Это еще один аргу­мент в пользу того, что рассказ из ШЛм при­надлежит создателю Начальной летописи. В ПВА же по указанным ранее причинам бы­ла выпущена вся данная летописная статья.

Ряд известий собственно новгородских летописцев о крещении Новгорода открывает, по всей вероятности, статья из Софийской первой летописи старшего извода (С1Ас). Ис­пользование составителем этого общерус­ского свода (в настоящее время убедительно датируется 1418 г.) более ранних новгородских источников не вызывает особых сомне­ний. В одном из двух списков С1Лс и во всех позднейших версиях свода имеется назва­ние «Софийский временник», явно связан­ное с новгородской Софией. Отсюда, кстати, и ставшее общепринятым название летопи­си. Ее источником, очевидно, наряду с дру­гими, явился свод новгородского владычно­го летописания XII-XIV вв.

В этой епархиальной новгородской ле­тописи («Софийском временнике») имелся, конечно, и рассказ о крещении, несколько отличный от Н1Лм. Приводим его далее:

«В лето 6497 . Крестився Владимеръ и взя у Фотия патриарха царягородского единаго митрополита Киеву Леона, Новугороду ар­хиепископа Акыма Корсунанина, а по иным градомъ епископы и попы и диаконы, иже крестиша всю землю V у скую; и бысть ра­дость всюду. И прииде Новугороду архиепи-скопъ Акимъ, и требища разори, и Перуна посече, и повеле влещи в Волховъ; и повер-завше уже, влечахуть и по калу, биюще жез-лиемъ и пихающе. И в то время въшелъ бяше в Перуна бесъ: "О горе! Охъ мне! Достахся немилостивымъ симъ рукамъ". И вринуша его в Волховъ. Он же пловя сквозе великы мостъ, (верже и палицу свою и рече: "На семъ мя поминаютъ новогородскыя дети"). Ею же и ныне безумнии, убивающеся утеху творять бесом. И заповеди никому же нигде не переяти его. И иде пидьблянин рано на -реку, хотя горнеци вести въ градъ; оли Пе-рунъ приплы къ берви, и отрину и шистомъ: "ты, рече, Перушице, до сыти еси пилъ и ялъ, а нынеча поплови прочь »; и плы света окошьное".

В этом тексте имеются две существенные вставки по сравнению с предыдущим расска­зом. Во-первых, введена известная, но недо­стоверная легенда о крещении Владимира при патриархе Фотии (жившем в IX в. и при­частном к первому крещению Руси). В свя­зи с Фотием называется первый митропо­лит Леон, ранее известный в основном по митрополичьим перечням. Вторая вставка относится к рассматриваемой нами теме. Ле­тописец ввел известный ему фольклорный сюжет (довольно популярный среди новго­родцев) о проклятии Перуна, из-за которо­го начались вечевые побоища на мосту через Волхов. Этот миф (сложившийся, как видим, уже в эпоху раздробленности) ничего не до­бавляет к картине крещения — хотя, несо­мненно, свидетельствует о страхе вчерашних язычников перед своим повергнутым боже­ством.

С легкой руки создателей общерусского летописного свода («Софийско-Новгород-ского») 1418 г. именно эта редакция рас­сказа попала в подавляющее большинство позднейших русских летописей, в том числе и в новгородские — Новгородскую II, Нов­городскую III и др. Изменения, вносившиеся в текст, оказались незначительны. Самым существенным оказалось дополнение обще­русского Сокращенного летописного свода 1495 г. После рассказа о крещении Владими­ром киевлян здесь добавлено: «а Добрыню посла в Новъгородъ ». Хронограф 1512 г. до­бавляет, зачем был послан Добрыня: «и та-мо повеле крестити всехъ». Можно пола­гать, что до конца XVI — начала XVII в. до­жили предания о крещении новгородцев Добрыней. Хотя, с другой стороны, нельзя не отметить, что это мог быть и домысел московских летописцев, знавших, что Доб­рыня при Владимире управлял Новгородом. Их вывод (если это именно вывод, а не свиде­тельство предания), подчеркнем, выглядит и на наш взгляд вполне достоверно. Уже со­вершенно явными домыслами выглядят позднейшие сообщения Никоновской летопи­си, приписывающей Добрыне, будто бы со­провождавшему самого митрополита, кре­щение едва ли не всего севера Руси.

Ярко выделяется на фоне многочислен­ных переработок повествования С1Лс лишь один текст — фрагмент Иоакимовской лето­писи, с упоминания о которой мы начали на­стоящую статью. Чуть ниже мы вернемся к проблеме датировки и подлинности этого памятника. Здесь подчеркнем, что в дошедшем до нас виде летопись, дошедшая только в составе «Истории» В. Н. Татищева, была составлена не ранее последней четверти XVII в. Нечего и говорить, что первому нов­городскому епископу Иоакиму, за пересказ повествования которого выдал свой труд не­известный летописец, источник текста при­надлежать не мог. Достаточно сказать, что крещение Руси связывалось в нем с именем болгарского царя Симеона, умершего за не­сколько десятилетий до вокняжения Влади­мира. О крещении новгородцев Иоакимов-ская летопись сообщает следующее:

«В Новеграде людие, уведавше еже Доб-рыня идет крестити я, учиниша вече и за-кляшася вси не пустити во град и не дати идолы опровергнути. И егда приидохом, они, разметавше мост великий, изыдоша со оружием, и асче Добрыня пресчением и ла-годными словы увесчевая их, обаче они ни слышати хотяху и вывесше 2 самострела великие со множеством камения, постави-ша на мосту, яко на сусчия враги своя. Мы же стояхом на торговой стране, ходихом по торжисчам и улицам, учахом люди, елико можахом. Но гиблюсчим в нечестии слово крестное, яко апостол рек, явися безумием и обманом. И тако пребыхом два дни, неко-лико сот крестя. Тогда тысяцкий новгород­ский Угоняй, ездя повсюду, вопил: "Лучше нам помрети, неже боги наша дати на пору­гание" . Народ же оно я страны, разсвирипев, дом Добрынин разориша, имение разграби-ша, жену и неких от сродник его избиша.

Тысецкий же Владимиров Путята, яко муж смысленный и храбрый, уготовав лодиа, из­брав от Ростовцев 300 муж, носчию переве-зеся выше града на ону страну и вшед во град, никому же пострегшу, вси бо чаяху своих воев быти. Он же дошед до двора Уго-няева, онаго и других предних мужей ят и абие посла к Добрыне за реку. Людие же страны оные, услышавшее сие, собрашася до 5000, оступиша Путяту, и бысть междо ими сеча зла. Некия шедше церковь Преобра­жения Господня разметаша и до мы христи­ан грабляху. Даже на разсвитании Добрыня со всеми сусчими при нем приспе (и повеле у брега некие до мы зажесчи, чим люди паче устрашении бывшее, бежаху огнь тушити; и абие) преста сечь, тогда преднии мужи просиша мира.

Добрыня же, собра вой, запрети грабле-ние и абие идолы, сокруши, древянии сожго-ша, а каменнии, изломав, в реку вергоша; и бысть нечестивым печаль велика. Мужи и жены, видевшее тое, с воплем великим и слезами просясче за ня, яко за сусчие их бо­ги. Добрыня же, насмеяхаяся, им весча: "Что, безумнии, сожалеете о тех, которые себя оборонить не могут, кую помосчь вы от них чаять можете". И посла всюду, объ­являя, чтоб шли ко кресчению. Воробей же посадник, сын Стоянов, иже при Владимире воспитан и бе вельми сладкоречив, сей идее на торжисче и паче всех у весча. Идоша мно-зи, а не хотясчих креститися воини влачаху и кресчаху, мужи выше моста, а жены ниже моста. Тогда мнозии некресчении поведаху о себе кресчеными быти; того ради повеле-хом всем кресченым кресты деревянни, ово медяны и каперовы на выю возлагати, а иже того не имут, не верити и крестити; и абие разметанную церковь паки сооружихом. И тако крестя, Путята иде ко Киеву. Сего для людие поносят новгородцев: Путята крести мечом, а Добрыня огнем ».

Мною приведен текст по черновой руко­писи, в которой Татищев копировал доставшийся ему летописный памятник. Слова, за­ключенные нами в скобки, вероятно, были пропущены по небрежности и восполнены на поле — без них в тексте явная лакуна. По­сле слова «каперовы» в рукописи есть при­мечание Татищева, предлагающего перево­дить как «оловянные».