Иосифляне и нестяжатели

 Спор двух духовных течений – «иосифлян» и «нестяжателей» на рубеже XV – XVI столетий является апогеем внутрицерковных противоречий означенного периода, совпавшим с рядом жизненно важных событий в истории нашего Отечества. Вместе с тем, многие аспекты духовных исканий тех лет остаются актуальными, так как, с одной стороны, они оставили глубокий след в нашем менталитете, а с другой, Русская Православная Церковь и сегодня ими руководствуется в своей повседневной жизни.

Прежде всего, необходимо охарактеризовать историческую ситуацию в Русской  земле на данном этапе, т. к. Церковь  никогда не отделяла себя от судеб  страны. Более того, именно с благословения  и при прямом участии деятелей Церкви вершились многие из основных событий.

XV век во многом явился знаковым  для Московского государства.  Прежде всего, это внешнеполитические  успехи возрожденной после монголо-татарского  разорения Руси. Минул век с  момента кровавой сечи на поле  Куликовом, и великому князю  Московскому Ивану III в 1480 г.  удалось довести до логического  конца то, что начал Дмитрий  Донской – окончательно юридически  закрепить полную независимость  от неминуемо распадающейся на  ряд ханств Золотой Орды. «Народ  веселился; а митрополит уставил  особенный ежегодный праздник  Богоматери и крестный ход  июня 23 в память освобождения  России от ига монголов: ибо  здесь конец нашему рабству» .

Одновременно с достижением  этой цели, Москва преуспела в исторической миссии по собиранию русских земель в единое централизованное государство, обойдя в этом процессе своих конкурентов. Несмотря на то, что во второй четверти XV столетия Северо-Восточную Русь поразила жестокая междоусобная феодальная война, московские князья сумели подчинить  своему влиянию Тверь, Новгород и  ряд других удельных территорий, а  также отбить обширную часть западных русских земель у Великого княжества  Литовского.

Кроме того, на мировой арене произошло  еще одно событие, очень сильно повлиявшее на мировоззрение русских людей, духовную и политическую ситуацию на Руси. В 1453 г. под ударами турок-османов  пала Византийская империя, а точнее тот осколок, который от нее остался  в виде Константинополя с пригородами. Московская Русь осталась фактически единственным в мире независимым  православным государством, ощущая себя островом в чужеродном море. Вместе с византийской царевной Софьей Палеолог и двуглавым орлом, в качестве государственного герба, на Русь, в  сознание ее общества, постепенно проникла идея о преемственности власти русского князя от константинопольского императора и о Москве, как последней и  истинной хранительнице веры православной.

Эта идея была сформулирована в кругах Церкви. Монах Филофей был не первым, кто ее высказал, но в его посланиях  Василию III и Ивану IV она прозвучала наиболее громогласно и уверенно: «Единая ныне Соборная Апостольская Церковь Восточная ярче солнца во всем поднебесье светится, и один только православный и великий русский  царь во всем поднебесье, как Ной  в ковчеге, спасшийся от потопа, управляет  и направляет Христову Церковь и  утверждает православную веру» . Концепция  «Москва – третий Рим» надолго  определила духовные приоритеты России в мире, а в тот период упрочила внешнеполитическое положение нашей  страны в Европе и на Востоке. Даже в официальном титуловании в  отношении великих князей стали  все чаще использовать византийский термин «царь», т. е. император, хотя русские  монархи переняли не все традиции Византии, а главным образом только христианскую веру и институт Православной Церкви. Так, идея византийской вселенскости замкнулась внутри «всея Руси», а  многие элементы древнегреческой философии, языка и римской античности и  вовсе были отринуты .

Религиозная ситуация в Северо-Восточной  Руси в XV – начале XVI вв. оставалась крайне сложной и неоднозначной. Громко заявили о себе сразу несколько  проблем. Попытка Константинопольской  патриархии привлечь и подготовить  Русскую Церковь к Ферраро-Флорентийской  унии с католиками привела к низложению митрополита Киевского и всея Руси Исидора (грека по происхождению) и открыла возможность Русской  Церкви с 1448 г. избирать для себя самостоятельно митрополитов из своих же соотечественников. Опасаясь перспектив подчинения латинской  вере «в Москве преисполнились решимостью нарушить воображаемые права над  Русской Церковью патриарха-униата» . De-facto Русская Православная Церковь  стала независимой от Константинополя, а Московские князья еще больше приобрели  влияние на ее политику .

Вместе с тем, уже через десять лет, с 1458 г. начался длительный период административного разделения единой Русской Православной Церкви на Московскую и Киевскую митрополии, соответственно сферам влияния Русского государства  и Великого княжества Литовского (куда входили южные и западные районы бывшей Киевской Руси).

Так обстояли дела во внешнецерковных  отношениях. В XV столетии Церковь с  новой силой повела самую решительную  борьбу с остатками древнерусского язычества, а также с появившимися на Руси влиятельными ересями. Впоследствии, по методам решения этих вопросов, «нестяжатели» и «иосифляне»  круто разойдутся.

Язычество и его пережитки все  еще продолжали представлять для  Церкви серьезную проблему. О влиянии  языческих пережитков на русских  людей в начале XV века говорит  документ того периода «Слово некоего  христолюбца…», который указывает  на высокий уровень двоеверия, а  то и закоренелого язычества в  пределах Руси. В частности, неизвестный  автор отмечает пристрастие к  языческим обрядам и суевериям  даже образованных христиан: «И делают это не только невежи, но и просвещенные – попы и книжники» . К тому же, целый ряд северных финно-угорских народов, включенных в орбиту Русского государства, пребывал в язычестве, и в XIV – XVI ве-ках шла активная миссионерская деятельность Церкви по их обращению в христианство.

В этот же период времени на Русь проникают  опасные религиозные доктрины, являвшиеся, фактически, не просто ересями, а иногда и вероотступничеством. Особенно сильное  влияние приобрели так называемые ереси стригольников и жидовствующих. Учение первых имело своими корнями  попавшее на Русь из Болгарии еще в  домонгольский период, сильно видоизмененное манихейство богомилов, основанное на древнем восточном дуализме.

Другое учение попало во второй половине XV века в Новгород с запада вместе с нашедшими там убежище свободомыслящими польско-литовскими евреями. Их догматика  содержала в себе призыв вернуться  к истинной вере времен Спасителя, а  точнее, к религиозному опыту первых сект иудео-христиан с большой долей  собственно иудейской религии, смешанной  с рационалистическими идеями западных предтеч протестантизма. Поскольку  все это преподносилось с позиций  критики достаточно большой части  православного клира, не отвечающего  предъявляемым к нему требованиям  и погрязшего в мздоимстве, пьянстве и распутстве, то ереси эти нашли  отклик в сердцах не только простых  людей, но даже светской и духовной аристократии. Более того, даже сам  Иван III, после покорения Новгорода  в 1479 году, «был очарован талантами  и обходительностью хитроумных вольнодумцев-протопопов. Он решил перевести их в свою столицу». На какое-то время приверженцы секты  получили возможность влиять на власть и государственные дела, однако вскоре их деятельность была объявлена вне  закона, а оказывавший им покровительство  митрополит Зосима был отстранен  от власти обвиненный официально в  «непомерном питии».

В такой не простой обстановке появились  и все больше начали нарастать  споры внутри самой Церкви по духовно-нравственным ориентирам. На рубеже XV – XVI столетий они оформились в две группировки  – «иосифлян» и «нестяжателей», которые не противостояли друг другу  и не вели к расколу Церкви, но в полемике искали пути дальнейших духовных приоритетов в новой  сложившейся действительности. Сами термины «иосифляне» и «нестяжатели»  имеют более позднее происхождение, чем указанные события и связаны  с именами двух светил православной мысли данного периода, чьими  трудами во многом Церковь живет  и руководствуется и сегодня  – это преподобные Иосиф Волоцкий и Нил Сорский, окруженные своими выдающимися последователями.

Какова же сущность разногласий  между ними? Спорных вопросов было много, но центральными оставались вопросы  о церковной земельной собственности  и об устройстве монашеской жизни. Историк  Н. М. Никольский написал в конце 1920-х гг. в Советской России очень  критический труд по истории Церкви (что называется – в духе времени), но даже с ним нельзя не согласиться  по поводу того, что Церковь в  указанный период была очень крупным  землевладельцем. Например, как сообщает тот же М. Н. Никольский, Иван III, ослабляя новгородскую вольницу, подверг секуляризации  и местные церковные земли, отобрав  у Церкви только в 1478 году 10 владычных  волостей и 3 из 6-ти монастырских землевладений. Огромные богатства нередко приводили  к большим соблазнам неправедного распределения доходов с земель и личного обогащения церковных  начальников, что отрицательно сказывалось  на всем авторитете Церкви. В результате, внутри Церкви остро встал вопрос о необходимости землевладения  и обогащения Церкви (особенно монастырей) вообще.

По этому поводу «нестяжатели»  во главе с преп. Нилом Сорским (получившие также название «заволжские  старцы»), унаследовавшие византийскую традицию исихазма, имели строгое  мнение об отсутствии какого-либо имущества  не только у отдельного монаха, но и  у обители в целом. Идея христолюбивой  нищеты запрещала членам скитов «быть  владельцами сел и деревень, собирать оброки и вести торговлю», в противном  случае, иной образ жизни не соответствовал евангельским ценностям. Сама же Церковь  виделась «нестяжателями» как духовный пастырь общества с правом независимого мнения и критики княжеской политики, а для этого нужно было, как можно меньше зависеть от богатых пожалований светской власти. Понимание монастырской жизни «нестяжатели» усматривали в аскетическом молчании, уходе от мирских забот и в духовном самосовершенствовании иноков.

Несколько по-иному смотрели на проблему монастырского землевладения «иосифляне». Крайне негативно относясь к личному  обогащению, они поддерживали богатство  монастырей как источник социальной благотворительности и православного  образования. Монастыри соратников преподобного Иосифа тратили громадные, по тем временам, средства на поддержание  нуждающихся. Один только основанный им Успенский Волоцкий монастырь ежегодно тратил на благотворительность до 150 рублей (корова тогда стоила 50 копеек); материальную поддержку получали свыше 7 тысяч жителей окрестных деревень; при монастыре кормилось около 700 нищих и калек, а в приюте содержалось до 50 детей-сирот. Такие  большие затраты требовали больших  денег, которые Церковь, сохраняя свою независимость, могла получать самостоятельно, без княжеских подаяний.

В отношении к еретикам Иосиф  Волоцкий был более суров, чем  «нестяжатели», имевшие мнение, что  с еретиками следует дискутировать  и перевоспитывать их. Нил Сорский  высказывался за отказ от репрессий  в отношении еретиков, а раскаявшиеся в заблуждениях вообще не должны были подлежать наказаниям, так как  судить людей вправе только Бог. В  противоположность такой точке  зрения, опираясь на русские и византийские источники церковного права, Иосиф  решительно заявляет: «Где они, говорящие, что нельзя осуждать ни еретика, ни вероотступника? Ведь очевидно, что  следует не только осуждать, но предавать  жестоким казням, и не только еретиков и вероотступников: знающие про  еретиков и вероотступников и  не донесшие судьям, хоть и сами правоверны окажутся, смертную казнь примут». Такие  резкие заявления преподобного и  явные симпатии «иосифлян» к католической инквизиции, в XIX столетии дали основание  некоторым либералам свести роль Иосифа только до вдохновителя будущих  репрессий Ивана Грозного. Однако несостоятельность такого суждения доказали не только церковные историки, но даже исследователи советского периода. Вадим Кожинов называет это «чистейшей фальсификацией», приводя в доказательство, например, тот факт, что «главный обличитель жестокостей Ивана IV Митрополит Всея Руси святитель Филипп был верным последователем преподобного Иосифа». В ересях Иосиф видел не только угрозу православной вере, но и государству, что следовало из византийской традиции «симфонии», т. е. паритетного сотрудничества светской и церковной властей  как двух сил одного тела. Он не боялся выступать против еретиков как обычных  уголовных преступников даже тогда, когда им благоволили Иван III и  некоторые заблуждающиеся церковные  иерархи.

Немаловажными представляются расхождения  мнений «нестяжателей» и «иосифлян» по вопросу о роли и обязанностях православного монарха. «Нестяжатели»  видели монарха справедливым, укрощающим свои страсти (гнев, плотские похоти и  т. д.) и окружающим себя добрыми советниками. Все это тесно перекликается  с концепцией «заволжских старцев» о личном духовном росте. «Согласно  же Иосифу Волоцкому, главная обязанность  царя, как наместника Божия на земле, – забота о благосостоянии стада  Христова», обширные полномочия главы  государства перекликаются с  не меньшими обязанностями перед  Церковью. Государь сравнивался в  своей земной жизни с Богом, поскольку  имел над людьми высшую власть. Иосиф  Волоцкий предлагает соотносить личность монарха Божественным законам, как  единственному критерию «позволяющим отличить законного царя от тирана», что по сути предполагает в определенной ситуации неповиновение подданных  своему государю, не соответствующему таким качествам.

Понятно, что по таким причинам Иван III, нуждавшийся в землях для  служилого дворянства, вначале симпатизировал «нестяжателям». Однако по мере разоблачения ереси жидовствующих, он начал прислушиваться и к авторитету преподобного Иосифа, хотя желание прибрать к рукам  церковные земли, великий князь  высказывал до самой смерти. Такому стремлению способствовало устранение или отживание мешавших ранее  внешних факторов – «зависимость Русской митрополии от Константинопольского патриархата, тесный союз митрополитов с московскими князьями, ордынская  политика предоставления тарханов на владения Церкви, наконец, постоянная поддержка церковных институтов, которой пользовался великий  князь в борьбе с уделами». В  конце концов, прения двух духовных течений, выражавшиеся в многочисленных письмах и посланиях оппонентов, нашли свой выход на церковном  соборе 1503 года.

Решения собора подвели, своего рода, первый итог спора двух внутрицерковных  течений. Сторонники Нила Сорского и  Иосифа Волоцкого (сами они также  присутствовали на соборе) взаимно  осудили ересь жидовствующих  и прочее отступничество от православной веры. При этом «нестяжатели» выступили  против преследования еретиков, но их позиция оказалась в меньшинстве. Что касается церковного землевладения, то «иосифлянам» его удалось отстоять, мотивируя свое право «Константиновым  даром» и другими юридическими актами православных (и не только) монархов, подтверждавшими дарения и неприкосновенность церковных земель от времен византийского императора Константина Великого (IV век н.э.). Активно принимавший участие в работе собора Иван III пытался провести секуляризацию земель Церкви в обмен на денежную компенсацию и хлебное содержание (что привело бы Церковь к падению авторитета и поставило бы ее в сильную зависимость от княжеской власти), но внезапно поразившая его тяжелая болезнь остановила это, казавшееся вполне реальным, событие.