Древнейшие письменные памятники китайского языка

     В III в. до н. э. китайцы стали применять  для письма шелк. Дороговизна этого  материала привела в начале нашей  эры к изобретению бумаги, в результате чего и появилась возможность широкого распространения письменного слова.

     Утилитарно-практическое отношение к письменному слову  зафиксировано в термине, которым  сами древние китайцы обозначали понятие “словесность” — “вэнь” (первоначально — рисунок, орнамент). Считается, что иероглиф “вэнь” представляет собой пиктограмму — изображение  человека с татуировкой. Уже ко времени  Конфуция, то есть к VI в. до н. э., “вэнь” стало обозначением письменного  слова и соответственно наследия древних мудрецов, оставленного в  их сочинениях. По словам академика  В. М. Алексеева, у конфуцианцев “вэнь” считалось “...лучшим словом, сообщающим нас с идеей абсолютной правды”¹. Эта нерасчлененность конфуцианской учености и древней науки —искусства слова — сохранялась на протяжении всего периода древности (по начало III в, н. э.). Синкретическое понимание словесности как всей суммы письменных памятников обнаруживается у одного из первых китайские историков и библиографов Бань Гу (32—92 гг. п. э.). Составляя официальную “Истори династии  Хань”, он отвел в ней место и специальному “Описанию искусств (По древнекитайским представлениям в это понятие включались: знание обрядов, музыка, стрельба из лука, управление колесницей, каллиграфия и искусство счета.) и словесности”, в котором перечислил пятьсот девяносто шесть сочинений, расклассифицировав их по шести разделам: канонические книги, произведения философов, стихи — гаи и поэмы — фу, трактаты по военной науке, сочинения по астрологии и медицинские книги. В каждом разделе были свои мелкие рубрики, а также краткие примечания составителя, характеризующие особенности группы сочинений. Библиография Бань Гу дает нам возможность сказать, какие типы произведений письменности существовали в древнем Китае и как представляли себе тогдашние китайцы состав своей словесности, и помогает представить себе, какой процент древних сочинений до нас не дошел.

     Поскольку при Бань Гу конфуцианство уже  было провозглашено официальной  государственной идеологией, то совершенно естественно, что первое место в  своем перечне древний историограф  отводит сочинениям конфуцианского канона: “Книге перемен” — “Ицзину” и продолжающим ее древним гадательным  натурфилософским текстам, “Книге истории” — “Шуцзину” и соответственно ее толкованиям, “Книге песен” — “Шицзину”, в которую будто бы сам Конфуций включил триста пять песен древних  царств (современные ученые датируют эти произведения XI—VII вв. до н. э.); сочинениям, регулирующим обряды (во главе с  “Книгой ритуала” — “Лицзи”) и  музыку (“Записки о музыке” —  “Юэцзи”), знаменитой летописи царства  Лу “Весны и Осени” — “Чуньцю”, создание или редактирование которой  приписывается также Конфуцию, и  всевозможным ее толкованиям, “Беседам и суждениям” — “Луньюй” — записям  высказывании Конфуция, по-видимому, сделанным  его учениками.

2.1 Ицзин

     Вряд  ли кому надо доказывать то, что изучение китайского литературного наследия невозможно без основательного обследования так называемых классических, или  канонических, книг (цзин). Они лежали в основе всякого образования  на протяжении столетий как в самом  Китае, так и в Японии, и в  Корее, и во Вьетнаме, и в других государствах, усвоивших китайскую  культуру: царствах Ляо, Цзинь, Си-Ся и т.п. В настоящее время, если канонические книги и перестали быть основой образованности, то все же их там продолжают изучать в высшей школе.

     Среди же этих китайских классических книг главное место занимала "Книга  перемен" ("И цзин", или "Чжоу и"). Мы можем назвать ее первой книгой в китайской библиотеке. Можно себе представить на основании этих вводных замечаний, сколь необходимо для синологии изучение этого памятника древнекитайской литературы.

     Рассмотрению  этих работ (конечно, лишь главнейших) уместно предпослать указания на древнейшие упоминания о данном памятнике, – вернее, о гадании по нему.

     Прежде  всего следует отметить §7 главы "Хун фань" в "Шу цзине". Здесь  мы читаем следующее: "Исследование сомнительного. Выбери и поставь  людей, гадающих на панцире черепахи, и людей, гадающих на стеблях тысячелистника, и повели им гадать. И скажут тебе о дожде, о дымке, о тумане, о надвигающейся грозе, о буре, и скажут тебе о внутреннем знаке и о внешнем. Всего же семь гаданий, из них гаданий по панцирю черепахи – пять, а гаданий по стеблям тысячелистника – два. И разрешишь сомнения. И поставишь людей сих и дашь им предвещать и гадать. Если трое будут гадать, то следуй согласному ответу хотя бы двоих. А если будет у тебя великое сомнение, то обсуди его, обратившись к своему сердцу; обсуди, обратившись к приближенным; обсуди, обратившись к народу; обсуди, обратившись к предвещающим и гадающим. И вот в согласии будешь и ты, и черепаха, и тысячелистник, и приближенные, и народ. И назовется то великим рождением. И утвердишься крепостью сам, и потомков твоих встретит счастье. Будут в согласии ты, и черепаха, и тысячелистник, пусть даже воспротивятся приближенные и народ, – быть счастью. Будут в согласии приближенные, и черепаха, и тысячелистник, пусть и ты и народ будете противиться, – быть счастью. Будут в согласии народ, и черепаха, и тысячелистник, пусть и ты и приближенные будете противиться, – быть счастью. Будут в согласии ты и черепаха, а воспротивятся тысячелистник, приближенные и народ, – в делах внутри царства быть счастью, в делах же вне царства – быть несчастью. Если же и черепаха и тысячелистник разойдутся с людьми, то пребывающему в покое предуказано счастье, пребывающему же в действии – несчастье".

     Как видим, здесь уделяется большое  внимание гаданию по тысячелистнику, но еще ни слова нет о гадании  по тексту "Книги перемен". Однако некоторое отношение к ней  это свидетельство все же имеет, ибо гадание по "Книге перемен" искони строится на отборе стеблей  тысячелистника по определенному порядку. Так же как и "Шу цзин", "Ши цзин" дает лишь указание на самый  факт гадания: "И будешь гадать по панцирю черепахи, и будешь гадать по стеблям тысячелистника". Эта цитата приводится и в "Ли цзи" . На основании этих цитат мы можем полагать, что если "Книга перемен" как текст тогда еще не существовала, то была все же практика гадания, в которой, вероятно, сложился в устной традиции и текст.

     Далее следует отметить ряд упоминаний о действительных случаях гадания, приводящих и тексты. Эти упоминания встречаются в "Ли цзи" и в "Цзо  чжуани". Подробнее об этих цитатах  из "Цзо чжуани" мы будем говорить в дальнейшем, здесь же ограничимся  только указанием на два места  в "Ли цзи" , где прямо поминается "Книга перемен" и приводятся цитаты из нее. Это, во-первых: "Корова, убитая у восточных соседей, не сравнится с небольшой жертвой западных соседей. Если будешь правдив, то поистине найдешь свое счастье!" Отметим, что эта цитата совершенно точно совпадает с современным текстом "Книги перемен". Во-вторых, в той же главе "Ли цзи" мы находим далее следующую цитату: "Не запахав поле, собирать урожай; не разработав по первому году поле, на третий год воспользоваться им, – к несчастью". В тексте "Книги перемен" это место изложено несколько иначе: "Если, и не запахав поле, соберешь урожай и, не разработав в первый год поле, в третий год воспользуешься им, то будет благоприятно иметь, куда выступить". Слова, выделенные разрядкой, по-видимому, являются позднейшими приписками, идущими из разных комментаторских школ.

     Можно полагать, что это школы устной традиции, типичные для доханьского  времени. Благодаря приведенным  цитатам мы видим "Книгу перемен" в роли текста, изучаемого начетчиками. Момент возникновения этого начетнического изучения определить очень трудно. Оно, вероятно, началось еще в доханьское время, ибо устная традиция, как известно, была особенно распространена до эпохи Хань. Уже тогда "Книга перемен" не только упоминалась как гадательный текст или как текст об идеальных прообразах поведения, но и была объектом философского изучения.

     Первым  упоминанием о школе последователей "Книги перемен", рассматривающим  ее как философскую школу, является, по-видимому, отрывок из гл. 33 "Чжуан-цзы". Известно, что эта глава не принадлежит  самому великому даосу, а написана кем-то из учеников его учеников. Но даже при  наибольшем скептицизме ее вряд ли можно считать более поздней, чем "Исторические записки" Сы-ма Цяня, ибо эта цитата в развитом виде встречается в "Исторических записках": «О, какой полнотой обладали люди древности! Они были слиты воедино со светом духа, были незапятнаны между небом и землей; они воспитывали все существующее, умиротворяли Поднебесную и так облагодетельствовали все роды людей. Они были просвещены относительно числа основы и были не чужды мере вершин. В шести бесконечностях мира, в четырех странах света, в великом и в малом, в сердцевине и в воздухе, – везде действовали они». ²Из тех, которые были просвещены относительно этого числа и мер, особенно многочисленны были писавшие о старых законах и о преданиях, идущих от поколения к поколению. Из тех, которые были погружены в "Ши цзине" в "Шу цзине" в "Ли цзи"и в "Юэ цзине", из лучших людей и учителей княжеств Цзоу и Лу многие могли объяснить их. "Ши цзин" говорил о стремлениях, "Шу цзин" говорил о событиях, "Ли цзи" говорил о поведении, "Юэ цзин" говорил о гармонии, "Книга перемен" говорила о тьме и о свете, "Летопись" говорила о различии имен.

     Если  здесь перед нами всего простое  упоминание, то около того же времени  существовал в Китае и другой текст, специально посвященный "Книге перемен". Со временем его начали включать в саму "Книгу" на правах "приложения". Это древнейшая попытка изложения теорий, заключенных в "Книге перемен", так называемая "Си цы чжуань", или "Да чжуань". Оценка этого текста на протяжении веков была различна. Одни, следуя за старой версией, приписывали его Конфуцию, чем подчеркивали его огромное значение; другие, наоборот, совершенно отрицали его ценность. Среди первых следует отметить Кун Ин-да (574-648), который между прочим говорит: "Учитель [Конфуций] сочинил "Десять крыльев" и в них развил первую и вторую части основного текста. Текст "Си цы" по пунктам пронизан принципиальными идеями. Он образует особую главу, которая в общем называется "Си цы" и разделяется на две части" ³. Такого же мнения придерживался и Чжу Си, когда писал: «Приложенные афоризмы – это собственно афоризмы, сочиненные Вэнь-ваном и Чжоу-гуном. Они разнесены под отдельные черты гексаграмм и образуют современный основной текст.»⁴ Этот текст представляет собою толкование приложенных афоризмов, переданное Конфуцием. Это толкование излагает общие положения текста в целом, поэтому в нем нет конкретных мест, к которым можно было бы отнести ее. Разделено оно на две части". Кроме того, Чжу Си говорил: «Когда я внимательно вчитался в текст 64 гексаграмм, то понял, что слова "Си цы" представляют собою самую сокровенную глубину». ⁵

2.2 Шицзин

     Из  сочинений, составивших основу конфуцианского учения и бывших в Китае на протяжении веков обязательным минимумом каждого образованного человека, для развития литературы художественной первостепенное значение имела “Книга песен”. Этот поэтический свод, состоящий из четырех разделов (“Правы царств”, “Малые оды”, “Великие оды”, “Гимны”) донес до нас самые различные образцы древнейшей лирической и гимнической поэзии. В песнях этих еще чувствуется дух первобытной жизни. Это заметно и в описаниях встреч девушек со своими возлюбленными, — тайных, как в песне “Чжун! В деревню нашу...”, и открытых — в дни, освященные традицией, как в песне “Воды Чжэнь и Вэй...”, где видны воспоминания о древнем весеннем оргическом празднике, справлявшемся в третьем лунном месяце. Из песен мы узнаем и о древних брачных обрядах, и о жестоком обычае захоронения живых людей вместе с умершим правителем (“Желтым пташкам порхать...”). По песням “Шицзина” можно представить себе и заботы земледельцев, подробно описанные в песне “Месяцеслов”, и беспокойную жизнь приближенных государя (“Еще на востоке полночный мрак”, “Жалоба придворного”), которых за малейшую оплошность либо опоздание во дворец ждет суровое наказание, и бесстрашие тогдашних охотников (“Охотник Шу...”), смело вступавших в поединки с тиграми, и удаль молодецкой пляски (“Лучший плясун”), и печаль одинокой женщины, муж которой ушел в далекий поход. В песнях “Шицзина” еще почти незаметно расслоение общества на антагонистические классы.

     Песни, собранные в своде, были созданы  в эпоху  Чжоу, начавшуюся в XII в. до н. э., когда Китай представлял  собой ряд небольших царств, номинально подчинявшихся чжоускому правителю  — сыну Неба. Царства эти часто  были невелики — столичный город  с пригородами, в которых жили земледельцы. Отношения между правителем и подданными в таких царствах носили во многом еще патриархальный характер. Вместе с тем в песнях, видимо, более поздних, например, “Месяцеслов” или “Мыши...” (под видом мышей  там выведены хозяева, отбирающие урожай у земледельцев), заметны первые ростки недовольства земледельцев своими правителями, которым, как поется в  первой песне, достаются все убитые на охоте кабаны или от которых, как  во второй песне, крестьяне собираются уйти в иные счастливые места. Есть в “Книге песен”, особенно в последней  ее части, и сравнительно большие  произведения ритуального характера, подобные “Князю просо” — гимну мифическому герою-первопредку, научившему людей сеять злаки.

     Песни “Шицзина” в дошедшем до нас  письменном варианте представляют собой  четырехсложные стихи с постоянной рифмой. В них ощущается нередко  связь с танцами и играми, возможно, что некоторые тексты исполнялись  хорами — мужским и женским. Чрезвычайно  характерны для них, так и для  народных песен всех времен, зачины, в которых использованы образы из мира природы, связанные с последующим  текстом лишь ассоциативно, более  специфичны постоянные повторы строк  с вариацией — изменением одного, реже двух слов. Канонизация “Книги песен” конфуцианцами привела к  тому, что народные в своей основе произведения были на рубеже нашей  эры “обвешаны” всевозможными комментариями, предлагавшими понимать, например, обычные любовные песни как описание чувств подданных к правителю  и т. п. Комментарии, конечно, затемнили  текст, но, может быть, именно благодаря  тому, что “Шицзин” был зачислен в число канонических книг и текст  его был по императорскому указу  в 175 г и э. вырезан на каменных барабанах, он не затерялся в веках, как это произошло с многими  другими древними памятниками.

2.3 Шуцзин

     Шу  цзин — «Канон писаний»,  «Книга истории/преданий/документов»; др. назв. — «Шан шу» («Почтенные писания»). Один из наиболее почитаемых древнекит. письменных памятников, в качестве канона входящий в конфуцианские своды классичесской литературы «У цзин» («Пятиканоние») и «Ши сань цзин» («Тринадцатиканоние»). Собрание записей преданий, сказаний, мифов, их историзованных версий, исторических событий, правительств. обращений, организационных распоряжений, поучений сановникам и т.п. Историзованный материал охватывает период примерно с XXIV по VIII в. до н.э. Тексты «Шу цзина», первоначально называвшегося просто «Шу» («Писания» или «Книга»), представляют разные эпохи и, возможно, культуры. Древнейшие, наиболее лаконичные и примитивные фрагменты, видимо, фиксируют формулировки из практики гаданий, касавшиеся грядущих событий.