Дневник Пущина как исторический источник

ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНСТВО ПО ОБРАЗОВАНИЮ

ГОСУДАРСТВЕННОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ  УЧРЕЖДЕНИЕ

ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО  ОБРАЗОВАНИЯ

ПЕНЗЕНСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ 
 
 

Дневник Павла Пущина 1812-1814 гг. 

Итоговая  контрольная работа

«Анализ исторического источника» 
 
 
 
 

      Выполнил: Антонов И.А.             

                                                                                     Проверила: Волкова В.В. 
 
 
 
 
 
 

Пенза

2007

Содержание 
 
 
 
 

Введение           3 
 

Глава 1 Воспоминания как исторический источник    5 
 

Глава 2. Основное содержание источника     6 
 

Заключение          13 
 

Список использованных источников и литературы     15 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

                                   Введение 

     "Время  от 1812 до 1815 годов было великой эпохой для России", - отмечал  Белинский.    Однако    «величие»   и   целостность этой эпохи он связывал уже не только с противоборством России и Франции на внешней арене и военными победами, но  в не меньшей мере  с тем   «внутренним преуспеянием  в   гражданственности», который принес России 1812-й и последовавшие за ним годы. Именно в этом и состоял прежде всего реальный социально-идеологический смысл формулы  «эпоха  1812 г.»  для Белинского, и для декабристов,  Герцена, Чернышевского. Для них эта формула обозначала своего рода геологический сдвиг в глубинах народной жизни, пробудивший духовные силы нации, давший мощный толчок политическому сознанию общества и в исторической перспективе чреватый освободительными потенциями.

     Можно рассматривать влияние эпохи 1812 г. непосредственно на русскую мемуаристику в целом, когда объектом исследования явилась бы мемуарная литература последовавшего за 1812 г. времени во всей ее громадной, практически необъятной массе, во всем богатейшем репертуаре ее памятников, но вне всякой связи с тем, какого характера и какой значимости события в них отображались. Теоретически такой подход вполне допустим, но его осуществление, сопряженное с чрезвычайными трудностями источниковедческого и чисто методического порядка, растянулось бы на весьма длительный срок. Мемуарное творчество многих современников Отечественной войны не ограничивалось воспоминаниями лишь об этом времени, а охватывало широкий спектр событий конца XVIII—первой половины XIX в. Частью сохранившееся в архивах, частью рассеянное во множестве изданий XIX—начала XX в., оно не подвергалось изучению. И лишь обследование всего этого комплекса мемуарных памятников, не всегда как будто и связанных с нашей темой, позволило уловить «скрытые» в них мемуарные тексты об эпохе 1812 г., равно как и определить место последних в общем составе мемуарного наследия данного автора. По-моему, Вы присваиваете себе заслуги Тартаковского!

       «Дневник 1812 – 1814» П. Пущина посвящен событиям Отечественной войны 1812 года.

     Мемуары и дневники, действительно, близки друг другу как источники личного происхождения. Более того, они связаны между собой не только генетически, но и функционально в тех случаях, когда, закрепляя впечатления от быстротекущей жизни, от встреч с незаурядными людьми, от выдающихся событий современности, они пишутся как заготовки для воспоминаний или рассчитаны на то, что дойдут до последующих поколений. В дневниках, действительно, присутствует понимание автором ценности для будущего своего личного опыта и своего восприятия окружающего — в них, бесспорно, воплощаются некоторые черты исторического самосознания личности, хотя неизмеримо менее осознанно и последовательно, чем в самих мемуарах. Различие между ними в этом плане (а оно принципиально важно) проистекает из того, что исторический кругозор дневника ограничен горизонтом настоящего, тогда как глубина историзма мемуаров измеряется соотнесением их с прошлым, ставшим или становящимся историей.

     Цель  работы – дать оценку «Дневнику 1812 – 1814» П. Пущина как историческому источнику.

     Для реализации данной цели будут решены следующие вопросы:

     Задачи:  1. Познакомиться с текстом источника, определить его происхождение, историю публикаций; Познакомиться с текстом – это не задача, а само собой разумеющееся действие!

     2. Изучить содержание текста источника.  

      Глава 1. Характеристика источника 

     Судьба  ряда мемуарных памятников эпохи 1812 г. сложилась таким образом, что первоначально в газетах и журналах, часто на протяжении довольно длительного периода, печатались различные по содержанию и тексту отрывки, которые лишь впоследствии были опубликованы в полном виде (или относительно полном для своего времени). «Дневники 1812 – 1814» П. Пущина представляют собой краткие подневные записи военного быта с 1812 по 1814 годы. Данных о первой публикации дневников я не нашел. Нет данных о «Дневниках 1812 – 1814» П. Пущина» у А.Г. Тартаковского.

     Наиболее  точно время создания мемуаров (при  отсутствии датирующих признаков в  их собственных текстах) устанавливается  сочетанием документально-биографических материалов, цензурных источников и  рукописных подлинников. Из практики датировок произведений, в частности, видно, что завершение работы над мемуарным текстом и его издание очень близки во времени. Если мемуары на темы 1812 г. появлялись в органах газетной периодики (чаще всего в «Русском инвалиде», «Московских ведомостях», «Северной пчеле»), то в подавляющем большинстве издавались отдельным текстом в ближайшее время. 
 
 
 
 
 
 

                 Глава 2. Дневник как исторический источник 

     Павел Пущин в своем «Дневнике 1812 – 1814» описывает тяжелый военный быт, непосильность постоянных военных переходов. Рассказ о прошлом строится через призму индивидуального восприятия автора, опосредованного политическими, сугубо личными устремлениями и т. д., короче — все события излагаются или в их отношении к автору, или в его отношении к ним. Личность автора выступает, таким образом, как организующий стержень мемуарного повествования, как его структурный принцип: «Военные переходы был очень неприятены… мы были изнурены от голода и усталости». Военные переходы дали возможность познакомиться с бытом населения, которым автор живо интересуется. Пущин отмечает нищету и убогость русских деревень. Кто в этом виноват? По словам самих крестьян – «арендаторы, желающие вытянуть как можно больше барышей, обременяют крестьян такой непосильной барщиной, что у них не остается свободного времени для работы на себя»¹. 

     Диапазон изображения прошлого предопределен в мемуарах личным кругозором автора: он воспроизводит лишь ту часть действительности, которая находилась в поле его зрения. Однако, как ни велика познавательная ценность свидетельств мемуариста, основанных на лично им увиденном и услышанном, мемуарные повествования одним этим, как правило, не исчерпываются. Воспоминаний, передающих только собственные впечатления автора о событиях, вообще говоря, не так уж много, и они характерны главным образом для сравнительно простых форм мемуаристики.  

     Несмотря  на всю тяжесть войны, русских  солдат и офицеров переполняло чувство патриотизма: «Вид нашей первопрестольной столицы произвел на нас такое впечатление, что каждый из нас желал победить или умереть у ее стен. Каждый из нас горел желанием спасти наш священный город, наш русский богатырь»².

     П. Пущин в своих воспоминаниях  поднимает еще одну проблему –  отношения к военнопленным. Жестокость к захватчикам на поле боя переплеталась с жалостью и милосердием к побежденным. «Сегодня нам пришлось видеть множество пленных, которые вызывали действительно сострадание. Они полунагие, некоторые из них сообщали нам, что уже 12 дней ничего не ели. Изнеможение не давало им возможности идти, а жестокость сопровождавших их казаков иногда не знала мер. Я видел одного умершего от кровоизлияния, а товарищ его лежал с ним рядом в этой луже крови и спокойно ждал, когда смерть избавит его от мучений»³.

     Наши солдаты удивительно сердечно относились к пленным в их несчастном положении,  делили с ними свою скудную порцию. «Я сам не раз замечал, - пишет П. Пущин, -  как солдаты моей роты во время похода выходили из строя для того, чтобы поделиться последним сухарем с каким-нибудь несчастным французом, замерзавшим у дороги на снегу»⁴.

     Авторская субъективность предстает, следовательно, неотъемлемым свойством дневников, единственно присущей им формой постижения объективной картины прошлого.

     Не всегда ведению дневников свойствен историзм даже в этой простейшей его форме. Они могли преследовать и цели житейские, глубоко личные, во всяком случае не связанные со сколько-нибудь широкой гласностью в настоящем или будущем. В самом деле, часто дневники велись в целях самоанализа и нравственного самоусовершенствования, ради удовлетворения деловых, справочных и иных потребностей в сфере интересов сегодняшнего дня. У Пущина много кратких заметок бытового характера: «18 марта. Понедельник. В Заполье. Крестьянин, у которого мы остановились, был старик 130 лет» или «20 марта. Среда. Дневка. В отведенной нам квартире в печке не было трубы, и пока топили, дым душил нас. Хозяин нашей квартиры был старик 135 лет, он хорошо помнил Петра Великого и говорил о своем меньшем брате, которому было 100 лет, что он еще молод».

     Цели создания дневников весьма разнообразны и не отмечены тем внутренним единством, которое характерно, как уже отмечалось, для мемуаров. Уже одного этого достаточно, чтобы не согласиться с утверждением о том, что «их назначение в основном совпадает»⁵.

     В дневнике, имеющем своим предметом  современную действительность и оценивающем ее с позиции личности, живущей в этой современности, нет места ретроспективности — он является типичнейшим синхронным источником. Мнение о том, что дневник, отражая сегодняшние события, тем не менее есть «всегда в какой-то степени воспоминание о них, уже ушедших в прошлое»⁶, представляется спорным. Разрыв во времени между событием и хронологически близкой к нему дневниковой записью, существенный с физической точки зрения, в историческом смысле, как правило, незначим, ибо даже при интервале в несколько дней фиксируемое в дневнике практически воспринимается автором не как прошлое, а как совершающееся на его глазах настоящее. Сообразно этому характерным средством воссоздания Пущиным в дневнике действительности выступает не память, как в мемуарах, а «непосредственное воспроизведение» «сиюминутных», свежих, «неостуженных» впечатлений от окружающей жизни⁷, их прямая, не осложненная последующими наслоениями фиксация: «9 апреля. Вторник. Приказ остановиться в Шавелках нас очень огорчил, потому что мы очень скверно разместились. Причина, вызвавшая такую перемену, объяснялась тем, что передняя колонна была задержана в Друе, не имея возможности перейти Двину вследствие ледохода».

     Дневниковая запись следует стихийному течению событий, регистрируя посредством дробных и дискретно-анналистических записей непредрешенный процесс жизни с еще неизвестной развязкой во всей его разрозненности и незавершенности⁸.

     Дневнику П. Пущина свойственны совершенно особые познавательные качества, специфическая система отражения действительности, что исключает возможность отождествления их в этом отношении с мемуарами и позволяет выделить в самостоятельный вид источников

     В «поле зрения» автора входит все то, что прошло через его личный опыт в широком смысле слова, что было известно ему о своей эпохе как ее современнику, что он знал о ней из устной традиции и всех иных источников вообще, наконец, что было им пережито и передумано: «22 и 23 июля. Понедельник и вторник. На местах. В лагерях отслужили благодарственный молебен по случаю тезоименитства государыни. Я опять провел день в Смоленске. Вторая западная армия князя Багратиона присоединилась к нашей. Мы можем ждать решительных действий. Все мы горим нетерпением сразиться, каждый из нас готов пролить кровь до последней капли, и, если нас хорошо направят, мы причиним неприятелю много вреда. Новый военный закон в нашей армии очень суров; сегодня расстреляли двух за мародерство. От каждой роты командировали по одному человеку присутствовать при исполнении казни».

     Дневник П. Пущина содержит так же описание положения французских военнопленных: «Многих пленных за недостатком квартир держали на обширных дворах. Мы отправились поглядеть на них и действительно убедились, что они заслуживали сожаления. Они умирали от голода, изнурившего их в последнее время. К сожалению, мы не могли снабдить их хлебом, так как сами были лишены его. Мы купили жбан водки, и они едва не убили друг друга, чтобы получить ее. Пришлось восстанавливать порядок. У меня никогда не изгладится из памяти голос, которым один из пленных произнес: «Господа, бог вас вознаградит». Говорили, что у нас уже больше 8 000 пленных, вследствие чего очень затруднительно с продовольствием. Наши солдаты удивительно сердечно относятся к пленным в их несчастном положении, они делят с ними свою скудную порцию. Я сам не раз замечал, как солдаты моей роты во время похода выходили из строя для того, чтобы поделиться последним сухарем с каким-нибудь несчастным французом, замерзавшим у дороги на снегу».

     Дневник всегда пишется  после описываемого в них и всегда обращен в прошлое. В период его создания автор находится вне той сферы событий и той системы отношений, которые выступают предметом воспоминаний, то ли потому, что события эти уже совершились, всецело относятся к области прошедшего, то ли оттого, что участие в них автора по тем или иным причинам было прервано. Наличие временной дистанции (она может колебаться от нескольких часов до несколько недель) между совершением события и моментом создания мемуаров нередко заметно влияет на освещение событий⁹. Во-первых, те искажения, которым подвергаются первоначальные впечатления мемуариста в период совершения самого события или вскоре после него, ибо не записанные сразу же, по горячим следам, они редко остаются достоянием его самого. Соприкасаясь с другими очевидцами, он вступает в процесс интенсивного обмена устной информацией, делится с ними своими наблюдениями, выслушивает их рассказы, обсуждает наиболее волнующие подробности увиденного, невольно испытывая, таким образом, влияние «чужой осведомленности». Личные познания будущего мемуариста приобретают черты некоторой стертости и однообразия, растворяются в некоем «среднем», «общем» мнении, которое он нередко усваивает уже как свое собственное.