Артур Конан-Дойль

     - Такая  неожиданная  честь...  -  забормотал  Шпигель,  возглавлявший

компанию.

     - Честь?  Ерунда и чушь, - заявил профессор   раздраженно.  -  Думаете,

если я показываю  гипнотические фокусы кучке старых развалин, так  я  уж  и

возгордился, не желаю  больше  водить  дружбу  с  закадычными  приятелями?

Ну-ка, Шпигель, дружище, слезай со стула, командовать буду я. Пиво,  вино,

шнапс - требуйте все, что душе угодно, все за мой счет!

     Никогда  еще не  бывало  столь  буйного   веселья  в  кабачке  "Зеленый

молодчик". Пенящиеся  кружки с пивом и бутылки с  зеленым горлышком,  полные

рейнвейна, бойко  ходили по кругу.  Постепенно  студенты  перестали  робеть

перед профессором. А он пел, вопил  во  все  горло,  балансировал  длинной

табачной трубкой, положив ее себе на нос, и предлагал  каждому  по  очереди

бежать с ним  наперегонки на дистанцию в сто  ярдов.  За  дверью  удивленно

шушукались кельнер  и  служанка,  пораженные  поведением  высокоуважаемого

профессора, возглавляющего кафедру в старинном университете Кайнплатца.  У

них стало еще  больше поводов шушукаться, когда  ученый муж стукнул кельнера

по макушке, а  служанку расцеловал, поймав ее возле  двери в кухню.

     - Господа! -крикнул профессор, поднявшись  Со  своего  места  в  конце

стола. Он стоял, пошатываясь, и вертел в костлявой руке старомодный  винный

бокал. - Сейчас я  объясню причину сегодняшнего торжества.

     - Слушайте! Слушайте!  -  заорали  студенты,  стуча  о  стол  пивными

кружками. - Речь, речь! Тише вы!

     - Дело  в том, друзья мои, - сказал  профессор,  сияя  глазами  сквозь

стекла очков, - что я надеюсь в недалеком  будущем сыграть свою свадьбу.

     - Как?  Сыграть свадьбу? - воскликнул один из студентов побойчее. -  А

мадам? Разве мадам  умерла?

     - Какая  мадам?

     - То  есть как это какая? Мадам  фон Баумгартен!

     - Ха-ха-ха! - засмеялся профессор. - Я вижу, вы  в курсе моих  прежних

маленьких затруднений. Нет, она жива,  но,  надеюсь,  браку  моему  больше

противиться не будет.

     - Очень  мило с ее стороны, - заметил  кто-то из компании.

     - Мало  того, - продолжал профессор, - я   даже  рассчитываю,  что  она

посодействует мне  заполучить мою невесту. Мы с мадам  никогда  особенно  не

ладили, но теперь, я думаю, со всем этим будет покончено. Когда я  женюсь,

она может остаться с нами, я не возражаю.

     - Счастливое  семейство! - выкрикнул какой-то шутник.

     - Ну  да! И, надеюсь, все вы придете  ко мне на свадьбу. Имени   молодой

особы называть не буду, но... Да здравствует моя невеста!

     И  профессор помахал бокалом.

     - Ура!  За его невесту! -надрывались буяны,  покатываясь со смеху. - За

ее здоровье! Soil sie leben - hoch! (*8)

     Пирушка  становилась шумнее и беспорядочнее по мере того, как студенты

один за другим, следуя примеру профессора,  пили  каждый  за  даму  своего

сердца.

     Пока  в "Зеленом молодчике" шло  это веселье, неподалеку  разыгрывалась

совсем иная сцена. После эксперимента Фриц  фон  Хартманн  все  в  той  же

сдержанной манере и  храня  на  лице  торжественное  выражение,  сделал  и

записал кое-какие  вычисления и, дав несколько указаний,  вышел  на  улицу.

Медленно двигаясь к дому фон Баумгартена, он увидел  идущего  впереди  фон

Альтхауса, профессора анатомии. Ускорив шаг, Фриц догнал его.

     - Послушайте, фон Альтхаус, - проговорил  он,  тронув  профессора  за

рукав. - На днях вы  справлялись  у  меня  относительно  среднего  покрова

артерий мозга. Так  вот...

     - Donnerwetter! (*9) - заорал фон Альтхаус, очень вспыльчивый старик.

- Что значит  эта дерзость? Я подам на вас  жалобу, сударь!

     После  этой угрозы он круто повернулся  и пошел прочь.

     Фон  Хартманн  опешил.  "Это  из-за  провала  моего  эксперимента",  -

подумал он и уныло  продолжал свой путь.

     Однако  его ждали новые сюрпризы. Его  нагнали два студента, и эти  юнцы

вместо того, чтобы  снять свои шапочки или выказать какие-либо другие знаки

уважения, завидев  его, издали восторженные  крики  и,  кинувшись  к  нему,

подхватили его  под руки и потащили с собой.

     - Gott in Himmel! (*10)-закричал фон Хартманн.  -  Что  означает  эта

бесподобная наглость? Куда вы меня тащите?

     - Распить  с нами бутылочку, - сказал один  из студентов. - Ну идем же!

От такого приглашения  ты никогда не отказывался.

     - В  жизни не слышал большего бесстыдства! - восклицал фон Хартманн, -

Отпустите  меня  немедленно!  Я  потребую,  чтобы  вы   получили   строгое

взыскание! Отпустите, я говорю!

     Он  яростно отбивался от своих  мучителей.

     - Ну, если ты вздумал упрямиться, сделай  милость,  отправляйся  куда

хочешь, - сказали  студенты, отпуская его. - И без тебя отлично обойдемся.

     - Я  вас обоих знаю! Вы мне за  это поплатитесь! - кричал фон   Хартманн

вне себя от гнева. Он вновь направился к своему,  как  он  полагал,  дому,

очень рассерженный происшедшими с ним по пути эпизодами.

     Мадам  фон Баумгартен  поглядывала   в  окно,  недоумевая,  почему  муж

запаздывает к  обеду, и была весьма поражена, завидев  шествующего по дороге

студента. Как было замечено выше, она питала к нему сильную антипатию,  и

если молодой  человек  осмеливался  заходить  к  ним  в  дом,  то  лишь  с

молчаливого согласия и под эгидой профессора. Она  удивилась  еще  больше,

когда Фриц вошел  в садовую калитку и зашагал  дальше с видом хозяина  дома.

С трудом веря своим  глазам, она поспешила к двери -  материнский  инстинкт

заставил ее насторожиться. Из окна комнаты наверху прелестная Элиза  также

наблюдала отважное  шествие  своего  возлюбленного,  и  сердце  ее  билось

учащенно от гордости и страха.

     - Добрый  день,  сударь,  -  приветствовала  мадам   фон   Баумгартен

незваного гостя  у входа, приняв величественную позу.

     - День  и в самом деле неплохой, - ответил  ей Фриц. -  Ну  что  же  ты

стоишь в позе статуи Юноны? Пошевеливайся, Марта, скорее подавай  обед.  Я

буквально умираю с голоду.

     - Марта?!  Обед?!  -воскликнула  пораженная  мадам  фон   Баумгартен,

отшатнувшись.

     - Ну  да, обед, именно обед! - завопил фон  Хартманн,  раздражаясь  все

больше. - Что такого особенного в этом требовании, если человек целый день

не был дома? Я буду ждать в столовой. Подавай,  что  есть  -  все  сойдет.

Ветчину, сосиски, компот - все, что найдется в доме.  Ну  вот!  А  ты  все

стоишь и смотришь на меня. Послушай, Марта, ты сдвинешься с места или нет?

     Это  последнее  обращение,  сопровождаемое  настоящим  воплем  ярости,

возымело  на  почтенную  профессоршу  столь  сильное  действие,  что   она

стремглав промчалась через весь коридор, затем через  кухню и, бросившись в

кладовку, заперлась там и  закатила  бурную  истерику.  Фон  Хартманн  тем

временем вошел  в столовую и  растянулся  на  диване,  пребывая  в  том  же

отменно дурном настроении.

     - Элиза! - закричал он сердито. - Элиза!  Куда девалась эта  девчонка?

Элиза!

     Призванная таким нелюбезным образом, юная фрейлейн робко спустилась в

столовую и предстала  перед, своим возлюбленным.

     - Дорогой! - воскликнула она, обвивая его  шею руками. -  Я  знаю,  ты

все это сделал ради меня! Это уловка, чтобы меня увидеть!

     Вне  себя от этой новой напасти фон Хартманн на минуту онемел и только

сверкал глазами  и сжимал кулаки, барахтаясь в  объятиях  Элизы.  Когда  он

наконец снова  обрел дар речи, Элиза услышала такой взрыв  возмущения,  что

отступила назад  и, оцепенев от страха, упала в кресло.

     - Сегодня  самый ужасный день в моей  жизни!  -  кричал  фон  Хартманн,

топая ногами. - Опыт мой провалился. Фон Альтхаус нанес  мне  оскорбление.

Два студента силой  волокли меня по дороге. Жена чуть не падает в  обморок,

когда я прошу  ее подать обед, а дочь бросается  на  меня  и  душит,  словно

медведь.

     - Ты  болен, дорогой мой! - воскликнула  фрейлейн. - У  тебя  помутился

разум. Ты даже ни разу не поцеловал меня...

     - Да? И  не  собираюсь!  -ответствовал  фон  Хартманн  решительно.  -

Стыдись! Лучше  пойди и принеси мне мои  шлепанцы да помоги  матери  накрыть

на стол.

     - Ради  чего я так  страстно  любила  тебя  целых  десять  месяцев?  -

плакала Элиза, уткнувшись лицом в носовой  платок.  -  Ради  чего  терпела

маменькин гнев? О, ты разбил мне сердце - да, да!

     И  она истерически зарыдала.

     - Нет,  больше  терпеть  это  я   не  желаю!  -  заорал  фон   Хартманн,

окончательно рассвирепев. - Что это значит, девчонка,  черт  тебя  подери?

Что  такое  я  сделал  десять  месяцев  назад,  что  внушил   тебе   столь

необыкновенную  любовь? Если ты действительно так  меня любишь, пойди скорее

и разыщи ветчину  и хлеб, вместо того чтобы болтать тут всякий вздор.

     - О  дорогой, дорогой мой! -  рыдала  несчастная  девица,  бросаясь  к

тому, кого почитала своим возлюбленным. - Ты просто шутишь, чтобы напугать

свою маленькую  Элизу!

     Все  это время фон Хартманн опирался  о  валик  дивана,  который,  как

большая часть  немецкой мебели,  был  в  несколько  расшатанном  состоянии.

Именно  у  этого  края  дивана  стоял  аквариум,  полный  воды:  профессор

проделывал какие-то опыты с рыбьей икрой и держал аквариум в гостиной ради

сохранения  ровной  температуры  воды.  От  дополнительного  веса  девицы,

слишком бурно  кинувшейся на шею фон Хартманна, ненадежный диван рухнул,  и

несчастный студент  упал прямо в аквариум: голова его  и плечи  застряли,  а

нижние конечности беспомощно болтались в воздухе. Терпению  фон  Хартманна

пришел конец. Еле  высвободившись,  он  испустил  нечленораздельный  вопль

ярости и ринулся  вон из комнаты, невзирая на мольбы Элизы. Схватив  шляпу,

промокший, растрепанный, он помчался прямо в город с  намерением  разыскать